Томас Коул, «Путь империи. Запустение«
Рано или поздно любого римского историка спрашивают, где сейчас находится наше общество на временной шкале, описывающей падение Рима. Историки морщатся от подобных попыток использования прошлого, но даже если история и не повторяет себя, и не укладывается красиво в моральные уроки, она может углубить наше ощущение того, что значит — быть человеком, и оценить реальную хрупкость общества.
В середине второго века римляне контролировали огромную и географически разнообразную часть планеты, от севера Британии до краёв Сахары, от Атлантики до Месопотамии. В целом процветающее сообщество в пике доходило до 75 миллионов. В какой-то момент все свободные жители империи смогли наслаждаться правами римского гражданства. Неудивительно, что английский историк XVIII века Эдвард Гиббон назвал эту эру «самой счастливой» в истории нашего вида — однако же сегодня мы склонны видеть продвижения римской цивилизации как непреднамеренное приближение её гибели.
Через пять веков римская империя превратилась в небольшое Византийское государство- огрызок, контролируемое из Константинополя, уступив ближневосточные провинции исламским набегам, а западные земли — германским королевствам. Торговля увяла, города съёжились, технологический прогресс застопорился. Несмотря на культурную живость и духовное наследие прошлых веков, этот период был отмечен убылью популяции, политической фрагментацией и понижением уровня материальной сложности. Когда историк Иен Моррис из Стэнфордского университета создал универсальный индекс социального развития, на нём падение Рима проявилось как величайший откат в истории человеческой цивилизации.
Объяснений явления такой величины полно: в 1984 году немецкий классицист Александр Демандт составил каталог из более чем 200 гипотез. Большинство учёных рассматривали внутреннюю политическую динамику имперской системы или меняющийся геополитический контекст империи, чьи соседи постоянно совершенствовали свои военные и политические технологии. Но новые доказательства начинают раскрывать критическую роль, сыгранную изменениями естественной среды. Парадоксы социального развития и присущая природе непредсказуемость вместе работали над приближением падения Рима.
Климатические изменения начались не с выхлопных труб или индустриализации, они были неотъемлемой чертой существования человека. Орбитальная механика (вариации в наклоне оси, вращении и эксцентричности орбиты Земли) и солнечные циклы меняют количество и распределение энергии, получаемой от Солнца. Извержения вулканов распыляют сульфаты с отражающей способностью в атмосфере, что иногда приводит к далеко идущим последствиям. Современное антропогенное изменение климата так опасно, поскольку происходит быстро и совместно со многими другими необратимыми изменениями в биосфере Земли. Но в самом по себе изменении климата нет ничего нового.
Современная потребность выяснить природный контекст текущего изменения климата — просто подарок для историков. Специалисты в области наук о Земле прочёсывают её поверхность в поисках палеоклиматических прокси, естественных архивов состояния окружающей среды прошлого. Попытки поставить изменение климата на передний план римской истории поддерживаются как новыми данными, так и повышенной чувствительностью к важности физического окружения. Оказывается, что климат сыграл основную роль во взлёте и падении римской цивилизации. Строителям империи сыграл на руку правильный момент: характерная тёплая, влажная и стабильная погода подстёгивала экономическую эффективность аграрного сообщества. Преимущества экономического роста, поддерживали политические и социальные сделки, посредством которых римская империя контролировала свою обширную территорию. Удачный климат, как подспудно так и явно, был основой внутренней структуры империи.
Конец удачного климатического режима не сразу, и не каким-то простым образом привлёк конец Рима. Просто менее удачный климат подорвал её основы именно в тот момент, когда империи грозили более опасные враги снаружи — германцы, персы. Нестабильность климата достигла пика в VI веке, во время правления Юстиниана I. Работы дендрохронологов и специалистов по ледяным кернам указывают на чудовищный спазм вулканической активности в 530-х и 540-х годах н.э., несопоставимый ни с чем, происходившим за несколько тысяч лет до этого. Эта последовательность сильнейших извержений запустила то, что сейчас называют «позднеантичным малым ледниковым периодом«, когда существенное похолодание держалось в течение 150 лет. Эта фаза ухудшения климата явно повлияла на ослабление Рима. Она также была тесно связана с ещё более страшной катастрофой: первой пандемией бубонной чумы.
Расстройство биологической среды ещё больше повлияли на судьбу Рима. При всех успехах империи ожидаемая продолжительность жизни колебалась на отметке 25 лет, и главной причиной смерти были инфекционные заболевания. Но набор заболеваний, бушевавших в Риме, не был постоянным, и сегодняшние представления и технологии радикально меняют наше понимание эволюционной истории — как нашего вида, так и наших микроскопических врагов и союзников.
Римская империя, при высокой урбанизации и взаимосвязанности, была подарком для её микроскопических обитателей. Такие простые желудочно-кишечные заболевания, как шигеллёз и паратифы распространялись, заражая еду и воду, и процветали в плотно населённых городах. При осушении болот и прокладке дорог появлялась малярия в её худшей форме — простейших паразитов Plasmodium falciparum, переносимых комарами. Римляне соединили сообщества морем и сушей так, как этого раньше не было в истории, в результате чего в беспрецедентных масштабах непреднамеренно распространялись микробы. Такие медленные убийцы, как туберкулёз и проказа вступали в пору расцвета в сети связанных между собою городов, поддерживаемой развитием римлян.
Однако решающим фактором римской биологической истории стало прибытие новых микробов, способных запускать пандемии. Империя пошатнулась от трёх межконтинентальных случаев заболеваний. Антонинова чума совпала с окончанием оптимального климатического режима, и, вероятно, стала глобальным дебютом вируса оспы. Империя восстановилась, но уже не смогла вернуть прежнее влияние. Затем, в середине третьего века загадочный недуг неизвестного происхождения, Киприанова чума, посеяла панику в империи. Хотя империя восстановилась, она непоправимо изменилась — в ней появился император нового типа, деньги нового типа, общество нового типа и вскоре новая религия, христианство. Наиболее ярким эпизодом стала пандемия бубонной чумы, разразившаяся в шестом веке во время правления Юстиниана, прелюдия средневековой Чёрной смерти. Последствия сложно представить — погибла, вероятно, половина человеческой популяции.
Юстинианова чума — интересный случай для исследования чрезвычайно сложных взаимоотношений человека и природных систем. Виновник этого события, бактерия чумная палочка, враг не особенно древний; она появилась порядка 4000 лет назад, скорее всего в центральной Азии, и во время первой пандемии была ещё новорожденной с точки зрения эволюции. Заболевание постоянно присутствует в колониях таких социальных, живущих в норах грызунов, как сурки или песчанки. Однако исторические пандемии чумы стали колоссальными случайностями, всплесками, включавшими по меньшей мере пять различных видов: бактерию, грызуна-переносчика, усиливающего хозяина (чёрную крысу, живущую близко к людям), блоху, распространявшую микробов и человека, попавшего между молотом и наковальней.
Генетические свидетельства говорят о том, что штамм чумной палочки, породивший Юстинианову чуму, пришёл откуда-то с запада Китая. Впервые он появился на южных берегах Средиземного моря, и, скорее всего, контрабандой прошёл по южным морским торговым путям, перевозившим шёлк и специи для римских потребителей. Это была случайность ранней глобализации. Когда микроб достиг бурлящих жизнью колоний грызунов, жиревших на гигантских хранилищах зерновых в империи, рост смертности было уже не сдержать.
Пандемия чумы стала явлением необычайной экологической сложности. Для неё потребовались совершенно случайные совпадения, особенно, если изначальная вспышка, вышедшая за пределы колонии грызунов в центральной Азии была порождена теми массивными извержениями вулканов, что произошли в предыдущие года. Также на неё повлияли непреднамеренные последствия созданной человеком окружающей среды — глобальные торговые пути, принесшие бактерию на берега Рима, и процветание крыс внутри империи. Эта пандемия рушит все различия между структурой и случайностью, закономерностью и непредвиденными обстоятельствами. Здесь кроется один из уроков Рима. Люди меняют природу — и прежде всего, экологические условия, в которых развивается эволюция. Но природа остаётся слепой к нашим намерениям, и другие организмы и экосистемы не подчиняются нашим правилам. Климатические изменения и эволюция заболеваний были элементами непредсказуемости в человеческой истории.
Наш сегодняшний мир сильно отличается от древнего Рима. У нас есть система здравоохранения, теория микробов и антибиотики. Мы не будем такими беспомощными, как римляне, если будем достаточно мудрыми для того, чтобы распознать нависающие над нами смертельные угрозы, и использовать имеющиеся у нас инструменты для их нейтрализации. Но сущность природы падения Рима даёт нам шанс переосмыслить влияние физического и биологического окружения на изменение судеб человеческих сообществ. Возможно, мы станем рассматривать римлян не просто как древнюю цивилизацию, отстоящую от нас на непреодолимо большой временной отрезок, но как творцов нашего сегодняшнего мира. Они построили цивилизацию, в которой глобальные сети, появляющиеся инфекционные заболевания и экологическая нестабильность стали решающими силами в судьбе человеческих сообществ. Римляне тоже считали, что справятся с переменчивой и яростной мощью естественной среды. История нас предупреждает: они ошибались.
Кайл Харпер — профессор гуманитарных наук и классицизма, старший вице-президент и декан Оклахомского университета. Его последняя книга называется: «Судьба Рима: климат, болезни и конец Империи» (2017).
Источник
