Окружающая среда гибнет, и мы ищем утешения в аниматронных лосях
Соластальгия – характерное заболевание XXI века, но мало кто знает его название. Среди симптомов – лежащее в его основе чувство потери, смутное ощущение отрыва от земли, потеря своего места, бездомность в пределах дома. Вы, возможно, испытывали такое ощущение, не понимая, что оно означает. Соластальгия – это беспокойство, которое мы причиняем сами себе, создавая мир, в котором мы не хотим жить, мир, избавленный от природы.
Природа отступает, причём не постепенно. Согласно Всемирному фонду природы (World Wildlife Fund, WWF) [международная общественная негосударственная организация, работающая в сферах, касающихся сохранения, исследования и восстановления окружающей среды / прим. перев.], более половины диких позвоночных животных мира исчезли за последние сорок лет. Более 1,1 млн кв.км. пастбищ в Северной Америке преобразованы сельским хозяйством. С сохранением текущей скорости роста, разработка леса в США уменьшит площадь лесов на 120 000 кв.км. к 2050-му году. Проникновение городской территории в места с высоким биологическим разнообразием увеличится в три раза с 2000 по 2030 года.
Мы знаем, что на очереди ждут и более серьёзные катастрофы. Северный полюс этой зимой находился в районе точки замерзания. Частичный распад Парижского соглашения [оно не само распалось – президент США объявил о выходе Штатов из него в 2017-м году / прим. перев.] и внезапный всплеск последствий изменений климата – айсберги размером с Делавэр [площадь штата Делавэр — 6445 кв.км. / прим. перев.], откалывающиеся от Антарктики, выцветание Большого Барьерного рифа – заставляют нас взглянуть в глаза жестокой правде. Мы строем будущее, содержащее меньше контактов с природой и гораздо меньшее биологическое разнообразие.
Это создаёт для нас, как для вида, новую проблему: связанные с природой переживания важны для нашего здоровья, и, уничтожая землю, мы ухудшаем его. В 2003 году Гленн Альбрехт, эколог-философ из Школы наук о жизни и экологии при Ньюкаслском университете в Австралии придумал термин «соластальгия». Как и ностальгию, соластальгию сложно точно определить, но легко опознать: «Соластальгия, – писал Альбрехт, – это боль и заболевание, возникающие по причине потери, или невозможности найти утешение в текущем состоянии местной природы. Соластальгия появляется вместе с пониманием того, что любимое место жизни человека подвергается атаке». Типы атак могут варьироваться. Сила атаки может варьироваться. Потеря и тревога, возникающие вследствие атаки, не меняются.
Гленн Альбрехт выбрал solasta в качестве корня нового по двум причинам. В слове solasta содержится как solace [утешение], так и desolation [опустошение]. [В таком случае русским аналогом соластальгии можно сделать «пустольгию» / прим. перев.] Если ностальгия описывает тоску по другому месту и другому времени, соластальгия обозначает тоску по тому сегодняшнему состоянию, которое должно было быть, по природе, которой там нет.
Сегодня соластальгия распространяется всё больше. Многие поколения небольшие группы реагировали на разворачивающуюся экологическую катастрофу – хиппи, любители жить в отдалении, небольшие политические и религиозные группы – но все они были членами субкультур. Основное население продолжало спорить по поводу научных результатов, в которых оно не разбиралось, и притворяться, что Земля не меняется. Сейчас коллапс естественного порядка уже перестал быть теоретическим, и у нас есть новая потребность в утешении и новый рынок, её обслуживающий.
Если вам интересно, какие услуги появляются на этом рынке, вам нужно отправиться в крытый аквапарк Great Wolf Lodge [Вигвам Великого Волка] на Ниагарском водопаде.
Вигвам Великого Волка – парк развлечений, посвящённый тематике дикой природы. Он крайне успешен в области развлечений. Таких парков в Северной Америке уже 17. Centerbridge Partners купили эту сеть в 2015 году за $1,35 млрд. Если вы посетите парк зимой, вам вообще не нужно будет выходить наружу. Ночью можно стоять прямо рядом с входными дверьми и жарить маршмэллоу на маленьком газовом огне искусственного костра, и, в общем-то, всё. Периодически встречающиеся взлохмаченные деревья на огромной парковке – основное развлечение типа «природа внутри природы».
Но в лобби природу воспроизводят гораздо лучше, чем сама природа. Во-первых, там не холодно. В лобби всегда чувствуешь себя как на второй неделе летнего лагеря. Внутренности «большой комнаты» представляют собой огромный бревенчатый домик. Там есть камин, газовый, с аниматронными волками, периодически воющими, стоя на искусственных камнях. Детей, вбегающих через входные двери, сразу же захватывает аниматронная схема рядом со стойкой регистрации. Роботы – лось, медведь, и дерево – заняты бесконечной поверхностной болтовнёй, возобновляющейся, когда какой-нибудь ребёнок нажимает на табличку. Медведь, одетый в пачку, объявляет: «Это самое волшебное место во всех Северных Лесах».
Дети слушают, как он говорит: «Ну разве это не чудесное место?»
Лось Мо шутит. «Что можно носить всегда и везде? Улыбку». Вот так выглядит природа в эпоху после природы. Дети смотрят на антропоморфных роботов, пока родители расплачиваются кредитками. Под линией, где кончается очередь, маленькая роботизированная белка высовывает голову и кричит. За этим следует истерическая глупость. Дети снова жмут кнопку. Белка опять высовывает голову, и опять кричит, и глупости повторяются снова. Дети снова жмут кнопку. Они обожают робота-белку. Для детей это рай. Это соластальгический рай.
Идея соластальгии родилась на опустошённых пейзажах, в Австралийских засухах начала 2000-х. Они обеспечили прямое свидетельство влияния изменения климата на психическое здоровье. Сильнее всего действие проявлялось у аборигенов, учёных, напрямую встречающихся с изменением климата и фермеров, чьи земли были уничтожены. В 2006 году Ник Хиггинботэм, изучающий здравоохранение в Ньюкаслском университете, со своими коллегами разработал количественную меру «биопсихосоциальных последствий нарушения экосистемы» под названием Шкала климатических расстройств (Environmental Distress Scale, EDS). Они определили соластальгию как типичную реакцию «в контексте, в котором физическое окружение человека (дом) преобразуется силами, разрушающими идентичность, здоровье и управляемость», и измеряли её, предлагая опрашиваемым соглашаться или не соглашаться с утверждениями типа «Мне не хватает ощущения мира и спокойствия, которое когда-то здесь было», «Мне грустно от исчезновения знакомых животных и растений», «Мысль о том, что моей семье придётся съехать отсюда, меня расстраивает».
Хиггинботэм обнаружил, что ощущение соластальгии, измеряемое таким образом, сильно коррелирует с другими реакциями на климатические расстройства, вроде страха или злости. Соластальгия, по заключению исследователей, даёт «явное выражение, как с философской, так и с эмпирической точки зрения, экологическому измерению человеческих расстройств». Спустя 11 лет после этой работы исследователи обнаружили влияние экологических изменений на психологическое состояние в разных сообществах по всему земному шару. Последствия потепления в Нунатсиавуте в Лабрадоре вызвали соластальгию. В Центральных Аппалачах уничтожение гор и равнинных ручьёв путём разработки горных вершин вызвало соластальгию.
Связанные с изменением климата наводнения и засухи часто сопровождаются тревогами, шоком, депрессией, печалью, отчаянием, онемением, агрессией, нарушениями сна, трудностями в общении, острыми и посттравматическими расстройствами, злоупотреблением вредными веществами и самоубийствами», – отметили в 2016-м канадские экологические психологи. В Азии психиатры отметили, что поднятие температуры связано с количеством самоубийств. Метаанализ 60 исследований в 2013 привёл к выводу, что любое стандартное отклонение глобальной температуры соответствует 4% увеличению межличностного насилия и 14% росту межгруппового конфликта. В 2015 крупнейший в мире медицинский журнал The Lancet созвал комиссию по здоровью и изменениям климата, описавшую соластальгию как ключевую меру глобального психического здоровья, нечто, что «люди ощущают, когда их земля страдает, и они теряют комфорт и благоприятные возможности».
Соластальгия – новейшая болезнь человечества, и как другие болезни до неё, требует лекарства.
Вигвам Великого Волка предлагает лекарство в виде симулякра природы. В этом смысле парк является частью долгой традиции. Флоренс Найтингейл в своём труде «Заметки о факторах, влияющих на здоровье, эффективность и управление госпиталями британской армии» 1863 года [на самом деле 1858 года – прим. перев.] отметила положительный эффект для пациентов возможности смотреть в окно, и наблюдать «красивые объекты, различные объекты, в особенности ярких цветов». Она считала, что нечто природное, находящееся неподалёку от вашей койки, поможет вам выздоравливать. Она не ошибалась
Контакт с природой практически в любой форме обладает измеримой пользой для здоровье. У людей, смотревших в окно на лес, согласно одному японскому исследованию:
1. значительно уменьшалось диастолическое [нижнее] артериальное давление;
2. значительно увеличивалась парасимпатическая нервная активность, и значительно уменьшалась симпатическая нервная активность;
3. значительно уменьшается пульс.
С 1982 года японское Министерство сельского, лесного и рыбного хозяйства рекламирует «синрин-йоку», или «купание в лесу». Топиарная терапия демонстрирует свои результаты: уровни кортизола, гормона стресса, в слюне испытуемых уменьшается, как и из пульс и кровяное давление.
Часто цитируется исследование Роджера Ульриха от 1984 года, в котором было обнаружено, что пациентам, восстанавливающимся после операции, идёт на пользу созерцание пейзажа с деревьями по сравнению с голой стеной. У них отмечается уменьшение «послеоперационного времени, проводимого в госпитале, количества отрицательных оценок от медсестёр, дозы анальгетиков и количество послеоперационных осложнений». Его исследование вдохновляет изучение похожих на природу анимаций, размещаемых в офисных зданиях для расслабления работников. Терапевтическое действие ландшафтов много лет использовалось в психиатрических лечебницах.
Исследователям здоровья населения уже много столетий знакома связь между зелёными просторами и хорошими ощущениями: «Существует хорошо проработанный набор свидетельств, поддерживающих гипотезу о том, что контакты с природой дают различного вида преимущества для здоровья людей». Исследование 2015 года, где жители Британии самостоятельно отчитывались о здоровье, обнаружило сильную положительную корреляцию с красотой местного окружения, даже с учётом социально-экономических индикаторов и загрязнений. Живописность не описывалась точным количеством зелёных пейзажей, что привело исследователей к следующему выводу: «эстетика окружения может оказывать более сильное влияние, чем это считалось ранее».
Но, по сути, мы не уверены, по какой конкретно причине природа заставляет нас настолько ощутимо чувствовать себя лучше. Некоторые считают, что преимущества лесной терапии для здоровья заключаются в наличии у деревьев эфирных масел, и получающегося в результате вкусного воздуха, которым мы дышим в лесу. Но эти химические эффекты не объясняют зафиксированного влияния леса на людей, наблюдающих его из окна. При этом биоразнообразие, очевидно, не требуется.
Если вы хотите понять, как человечество справляется со стремлением к природе, Ниагарский водопад всегда был прекрасной отправной точкой. В истории соластальгии и поисков утешений он был на первых позициях. Оскар Уайльд, во время своего визита в 1882 году, описал водопад, как «одно из самых ранних разочарований невесты». Двенадцать миллионов посетителей каждый год приезжают на водопад, хотя теперь его статус клише для медового месяца уже давно исчез. Естественное представление притягивает и искусственные – канатоходцев, торговцев едой, а теперь ещё и казино.
Сущностью производимого Ниагарским водопадом впечатления служит благоговейный трепет. Водопады – классический пример потрясающего, подавляющего размера природы, заставляющего человечество и отдельного человека чувствовать себя, в своей борьбе и суете, пренебрежимо малым. Высота питает дух. Она выводит на первый план реальное положение человека по отношению к естественному ходу вещей и полную ничтожность наблюдателя.
Ирония Ниагарского водопада в том, что величавость впечатлений, ощущение человеческого бессилия перед природой является результатом творения рук человека. Природа на водопаде всегда была ловким трюком. Точное количество низвергающейся воды регулируется Объединённой международной комиссией, постановившей в Ниагарском соглашении от 1950 года, какую часть реки следует перенаправлять на гидроэлектрические и другие нужды, а какую – использовать для красоты. Во время высокого сезона, с апреля по сентябрь, водопады выдают 2800 м3 в секунду, с восьми утра до десяти вечера. В низкий сезон – в два раза меньше.
Водопад естественным образом разрушается уже 5500 лет, после того, как талые воды подняли уровень озера Эри почти в два раза. Естественная эрозия, конечно, не устроит людей, зарабатывающих на ландшафте. Никто не будет передвигать два города, находящиеся по обе стороны от границы, на полтора метра в год только из-за природы. Поэтому в 1969 году Инженерные войска США решили выполнить крайне человеческую задачу: остановить природу. Используя плотину, они прервали поток впервые с того времени, когда ледяной затор перекрыл водопад в марте 1848 года. На обнажившемся дне они обнаружили миллионы монет и два трупа. У разложившейся и забытой всеми женщины на пальце было обнаружено кольцо с надписью «не забывай меня».
Инженеры взяли пробы с кромки водопада и обнаружили, что эрозия сильно уменьшилась из-за перенаправления части воды на гидроэлектрические нужды. Всё равно инженеры решили показать, что они могут изменить водопады просто по желанию. В 1973 году жители города Ниагара-Фолс с американской и канадской сторон получили 220 000 буклетов с бланками для голосования. Им предложили несколько вариантов модификации водопад: удалить насыпь в основании водопада, что увеличит поток, изменить уровень воды в запруде Туманной девы [Maid of the Mist Pool] или ничего не менять. Ответ был очевиден – они решили оставить водопады такими, как они были. Природа должна соответствовать фотографиям.
Один из самых очевидных способов признать наличие соластальгии – осознать попытку избавиться от неё. «Страстное желание органического воссоединения с живыми ландшафтами – это, в частности, желание преодолеть соластальгию, найдя себе жилище, связанное с другими живыми существами Земли», – писал Альбрехт в своём эссе от 2006 года. Чтобы удержать естественность водопада, общество сохранило его внешний вид, в пику самой природе, которая в итоге размыла бы его совсем.
Сегодня агрессивная эстетизация водопада продолжается, хотя показушность кажется всё более доведённой до отчаяния. Ночью туман и поток воды подвергаются недавно обновлённой иллюминации, обошедшейся в четыре миллиона долларов. Подскветка Ниагарского водопада – одна из первых затей, организованных людьми после открытия электрического света. Электрические огни Ниагары впервые включились в 1879 году – в этом году была изобретена электрическая лампочка. [Вообще-то первую лампу накаливания сделал Уоррен де ла Рю в 1840 году. В 1879-м Томас Эдисон запатентовал лампу с платиновой нитью. Лампы с вольфрамовой нитью и откачкой воздуха придумал и запатентовал А.Н. Лодыгин в 1883-м / прим. перев.].
Переменчивая яркость бирюзового цвета и фуксии обеспечивают идеальный фон для селфи. И опять природе нужно приспосабливаться к камере, на этот раз – к камере смартфона.
Но на Ниагарском водопаде со своими смартфонами люди делают и нечто новое. Там поймали трёх редких покемонов: Jynxes, Tentacruels, Jolteons. Это новейшее развлечение на природе, захватившее многих людей. Игра Pokémon Go достигла 50 млн пользователей, и даже после неизбежного падения интереса она установлена на одном из десяти смартфонов США. Прошлым летом эта игра привлекла больше денег с мобильных развлечений, чем Netflix. Это как наблюдение за птицами без птиц. Это наблюдение с гарантией что-то найти. Исследование 2002 года в Британии обнаружило, что дети возраста от 8 лет и выше гораздо лучше разбираются в покемонах, чем в местных растениях и животных.
Учёные выдали жёсткое предупреждение консерваторам: «Свидетельства, полученные из других источников, связывают потерю знаний о природе с растущей изоляцией от неё». Но было и другое известие. Покемоны стали свидетельством наличия того, что Эдвард Осборн Уилсон назвал «биофилией», врождённое желание встречи с природой. Ниагарский водопад предлагает и монетизирует величественность. Покемоны предлагают и монетизируют биофилию. Вигвам Великого Волка предлагает и монетизирует ощущение дикой природы. Все они предлагают умиротворение природы без её главных неловкостей: изменения и увядания.
Эстетизация природы привела к её терапевтизации. «Природа» как шоу превратилась в «природу» как игровую площадку. Вместо противостояния мы занимаемся успокоением. Конец утешения настоящей природой знаменует начало утешения «природой». Природа ка развлечение заменяет дикую природу. Рынок эффективен: мы можем покупать лекарства от жажды, создаваемой рынком.
Положителен или отрицателен этот тренд развития нашей культуры – это вопрос спорный. Но это то, что нам нужно для выживания. «Самая важная мера из тех, что можно принять сейчас, это улучшение адаптивных способностей» – как описано в одном психиатрическом исследовании австралийских аборигенов, страдающих от соластальгии. Покемоны, Ниагара и Вигвам Великого Волка демонстрируют наши адаптивные способности в работе. Наша изобретательность, организовавшая грозящую нам катастрофу, уже нашла выход из нашего ощущения опустошения. Остановить развитие человечества и изменение климата сложно. Мы нашли более простой способ – «исправить» природу.
Наш вид всегда мечтал о воссоединении с природой. Корень слова рай, парадиз [paradise] – персидское слово Pardes, обозначающее огороженный сад. В Библии драма Книги Бытия состоит в том, что мужчину и женщину изгоняют из их животного существования и дают им власть над природой вместе со страданиями. Они должны работать, чтобы оправдать себя, и им говорят, что они должны сделать всё «на земле, аки на небесах». Эта мечта была настолько сильна, что проникла и в мирские идеологии. Во всех утопиях описываются миры, в котором желания людей совпадают с природой. Вместо этого наше доминирование простёрлось даже над нашим естественным чувством потери, появившемся из-за этого доминирования. Но нашей целью всегда была «природа».
Частично соластальгия заключается в том, что мы наблюдаем конец этой мечты. Мы выбрали более простой способ воссоединения с природой, строительство, а не самоконтроль. Мы не хотим относиться к ветхому и побитому миру как к дому. Вместо этого мы создаём для себя разрисованный, вымышленный, выдуманный рай.
Утренние часы в Вигваме Великого Волка, когда дети ещё спят, выглядят почти мирными. Над площадкой разносятся звуки леса, и ручонки не заставляют мультяшных роботов болтать. Несуществующая певчая птица бесконечно поёт через равные промежутки времени. Воздух наполнен приличного качества имитацией природного спокойствия. Он напоминает вам о том, как это – отдыхать на озере в лесу. А в центре воспоминаний содержится сожаление о том, что это всего лишь воспоминания. Удовольствие от имитации пронизано лёгкой болезненностью.
Вигвам Великого Волка – «природа» в качестве идеальной замкнутой системы. Там «природа» постоянно предлагает вам потратить деньги. Возвращая ключ от ящиков в раздевалке в аквапарке, можно получить обратно денежный депозит или мягкую игрушку. В подвале есть игровая комната, боулинг, спа для матерей и дочерей. И аллея аттракционов. Идеальный симбиоз «природы» и коммерции.
Вигвам – и достижение и мерзость одновременно. Более глубокая форма контроля. Как при нахождении на Ниагарском водопаде у вас остаётся желание познать что-то возвышенное, ощутить ничтожность человека, так и наблюдение за говорящим аниматронным лосём вызывает желание побыть в лесу. Остатки дикой природы есть в каждом саду. Возможно, каждый рай – это чьи-нибудь руины.
Но утреннее спокойствие длится недолго. Вестибюль Вигвама Великого Волка наполняется пошатывающимися взрослыми и радостными детьми. Ребёнок жмёт на кнопку и шоу снова начинается. «Ну разве это не чудесное место?» – спрашивает медведь в пачке.
Источник
