Вартан Тигранович был мелкий бес. Нет, правда-правда – это прославленное Федором Сологубом словосочетание описывало его идеально. Но проблема была не в этом.
Проблема была в том, что он был прОклятым мелким бесом. Причем проклятие на нем висело очень редкое – Вартан Тигранович был проклят удачливостью. Ему всегда дьявольски везло, и в этом была основная причина всех его проблем. Поэтому лучше всего начать этот очерк так:
Вартан Тигранович Тер-Оганезов был мелким бесом. Очень удачливым и потому глубоко несчастливым мелким бесом.
У всех моих неположительных героев какие-то мистические проблемы с фотографиями. Это единственное его изображение, что я нашел. Рисунок Л.Н. Радловой.
Он родился 10 октября 1890 года в городе Тифлисе в семье коллежского регистратора Тиграна Вартановича Тер-Оганезова. Коллежский регистратор (он же «елистратишка простой») это – напомню – четырнадцатый, самый низший чин знаменитой «Табели о рангах». Он даже прав на личное дворянство не давал, только на почетное гражданство. Тот самый чин, о котором Александр «наше все» Пушкин предельно честно написал в «Станционном смотрителе»: «Сущий мученик четырнадцатого класса, ограждённый своим чином токмо от побоев, и то не всегда». Последнее замечание очень показательно, особенно если вспомнить, что один из персонажей рассказа «Смех и горе» Николая «Левши» Лескова именует коллежских регистраторов не иначе как «Не бей меня в рыло». В общем, папа у него был не самых больших чинов.
Мама нашего героя рано умерла, оставив Вартана и его старшую сестру Астгик сиротами. Но мальчик еще и в школу не пошел, как папа — коллежский регистратор женился вторично, и вскоре у нашего героя появились две сводные сестры, Елизавета и Маргарита или Зизи и Марго, как они всю жизнь подписывались в письмах.
В эти времена, конечно же, Вартан Тигранович еще никаким мелким бесом не был. Он был обычным, скорее — даже хорошим мальчиком. Мальчиком, который в пику окружающему мелкому миру, мечтал о большом. Но не о большом чине, а о большом – в смысле глобальном. Я бы даже сказал — эсхатологическом. Он часто смотрел в небо. А небо на юге – это совершенно особенное небо. Там нет ни замордованного службой отца, ни мачехи, ни четверых детей в семье, живущих на копеечное жалование коллежского регистратора…
Там звезды.
Ни дождика, ни снега,
Ни пасмурного ветра
В полночный безоблачный час,
Распахивает небо
Сверкающие недра
Для зорких и радостных глаз,
Сокровища вселенной
Мерцают, словно дышат,
Звенит потихоньку зенит,
А есть такие люди –
Они прекрасно слышат,
Как звезда с звездою говорит:
-Здравствуй!
-Здравствуй!
-Сияешь?
-Сияю.
-Который час?
-Двенадцатый примерно…
Там на Земле в этот час
Лучше всего видно нас
-А как же дети?
-Дети? Спят, наверно…
Люди, слушающие как звезда со звездою говорит, действительно есть, и еще будучи гимназистом, Тер-Оганезов увлекся астрономией. Причем увлекся всерьез – с десятилетнего возраста переписывался с председателем Русского астрономического общества, одним из самых знаменитых астрономов империи, Сергеем Павловичем фон Глазенапом. И он был не один такой – к примеру, в феврале 1901 года ученик четвертого класса Пятой Киевской гимназии Андрей Борисяк, также переписывавшийся с Глазенапом, сообщил ему о своих наблюдениях новой звезды в созвездии Персея, достигшей в максимуме нулевой величины. Все подтвердилось и в марте на заседании РАО С. П. Глазенап доложил об открытии А. Борисяка, которое было сделано на несколько часов раньше других, в том числе иностранных, астрономов. Вскоре гимназиста избрали действительным членом РАО, и он получил «высочайший» подарок — телескоп.
Гимназист А.Борисяк
Тер-Оганезов ничего не открыл, но ему и без того очень повезло – судьба дала ему шанс воплотить мечту. Закончив гимназию, он не пошел работать, чтобы помогать семье, а поступил в университет. Конечно же, на физмат Петербургского университета, где после многолетней переписки наконец-то встретился с Сергеем Павловичем и принялся уже всерьез учиться астрономии (впоследствии, правда, перешел от Глазенапа к Александру Александровичу Иванову). Учился хорошо, в 18-летнем возрасте стал членом Русского астрономического общества, а в 1913-14 годах опубликовал две статьи о двухзвездных орбитах в «Известиях Русского астрономического общества». Они назывались «Заметка об определении орбит двойных звезд» и «Об определении коэффициента δ, входящего в уравнение видимого эллипса двойной звезды». К сожалению, эти две статьи так и остались его единственными научными работами.
А все почему? А потому, что жизнь человеческая – это постоянный выбор на возникающих перед тобой развилках, а некоторые из путей больно уж манят… Вот на одной из таких развилок бывший хороший мальчик, ныне перспективный молодой астроном, выбрал путь, на котором было очень мало шансов сохраниться и хорошему мальчику, и перспективному ученому.
Вартан очень не вовремя закончил университет — в 1916 году, всего за несколько месяцев до Февральской революции. Шальной воздух свободы дурманил тогда и куда более крепких людей, чем мой герой.
Вообще, удивительно, насколько алгоритмы происходящего одинаковы во все времена. Я сам заканчивал университет в начале 90-х и прекрасно помню те гулкие коридоры и полупустые аудитории с преподавателями, растерянными, как детсадовцы, брошенные воспитательницей. И студентов, торгующих с горящими глазами кто повидлом, кто пресервами, кто воздухом. И недавних отличников и ленинских стипендиатов, бросавших университет за год, а то и за несколько месяцев до диплома. Кому нужны эти бумажки? Там, за стенами, вековые устои рушатся, государство падает, там сейчас такие перспективы светят, что ум за разум заходит и глаза к переносице скашиваются. Какие сейчас могут быть западные и южные славяне, кому нафиг сдались ваша физхимия, высокомолекулярные соединения и уравнения в частных производных?
Заканчивалось это почти всегда одинаково – через пару лет перебесившиеся потенциальные долларовые миллионеры появлялись в деканате и, пряча глаза, заводили речь о восстановлении и возможности защитить диплом. Впрочем, парочке действительно повезло. Примерно как Вартану Тер-Оганезову.
Вот как описывает происходящее в своих воспоминаниях великий русский астрофизик Всеволод Стратонов:
«Тер-Оганезов окончил физико-математический факультет в Петрограде и хорошо сдал экзамены. Его Иванов оставил при университете стипендиатом по кафедре астрономии. Но после этого он перестал заниматься, уклонился от представления какого-либо отчета о своих работах в качестве стипендиата, почему и был исключен из списка оставленных при университете. Осенью 1917 года он явился к Иванову с повинной, прося восстановить его в положении оставленного при университете. Иванов снисходительно пошел ему навстречу и обещал, если Тер-Оганезов представит какую-либо работу, восстановить его в положении университетского стипендиата. Никакой работы он не представил; но… вслед за тем произошел большевистский переворот, и Тер-Оганезов оказался во главе всех ученых учреждений России».
Как нам любезно сообщают стикеры в мессенджерах «Вот это поворот!». Да, действительно, Вартан Тигранович и впрямь как будто самозародился в недрах Наркомпроса. По крайней мере за все эти годы никто так и не смог объяснить – откуда он там взялся. Он не был старым большевиком, как такой же недавний студент Федоровский – в партию Тер-Оганезов вступил только в 1918 году. Он не обзавелся высокими покровителями, как Горбунов и даже не продемонстрировал недюжинную хватку или нетривиальные организационные способности. Но, тем не менее, уже в ноябре 1917-го Тер-Оганезов вошел в Государственную комиссию по просвещению, главной целью которой являлось формирование стратегии реформы образования и организации научных исследований, где возглавил так называемый Научный отдел Наркомпроса – подразделение, созданное для того, чтобы курировать работу российских научных организаций.
Вариант только один – неизвестно, что за фея поцеловала его в макушку в колыбели, но Тер-Оганезов действительно был невозможно, невероятно везуч. Вот только на Руси не зря везунчикам всегда говорили: «Это тебе черт ворожит».
Шанс оказаться в таком возрасте на такой должности выпадает в жизни только раз, и у Вартана Тиграновича было достаточно ума, чтобы это понять. Поэтому, заступив на невозможный для вчерашнего студента пост, наш герой проявил какую-то несусветную активность. Не будет большим преувеличением сказать, что он реально работал в режиме «взбесившейся пишущей машинки».
Выхлоп, правда, был небольшой. Так, из всех его законодательных инициатив до реализации дожила одна-единственная. «Декрет о переводе стрелки часов» увидел свет 22 декабря 1917 года, аккурат между декретами «О посылке делегации в Стокгольм для подготовки созыва Циммервальд-Кинтальской международной конференции» и «Декретом о всеобщей повинности по очистке снега в Петрограде». Подписали его Ленин, Бонч-Бруевич и уже знакомый нам Горбунов, а вот представление готовил некто «исполняющий обязанности правительственного комиссара по Научному отделу Народного комиссариата просвещения В. Тер-Оганезов». Если учесть, что декрет был об отмене введенного Временным правительством летнего времени, то можно сказать, что недавний астроном поработал по специальности.
Впрочем, столь малая результативность ничуть не смущала Вартана Тиграновича, он по-прежнему фонтанировал идеями. И, надо отдать ему должное – весьма радикальными. Как математик, он рассуждал совершенно логично: кто, к примеру, может знать недостатки учебного процесса в университете лучше человека, который несколько месяцев назад сам конспектировал лекции в аудитории? Как следствие – на свет появлялись законодательные инициативы Научного отдела по реформе высшего образования:
«Дипломы по окончании университетов отменяются, их должна заменить особая испытательная комиссия, через которую должен пройти каждый слушатель; преподавательский персонал пополняется при строгом обсуждении всех кандидатур специалистами всех российских университетов; учащейся же молодежи предоставляется право отвода нежелательных профессоров; конкурс при поступлении в высшие учебные заведения должен быть совершенно упразднен, т. к. он дает возможность спокойно поступать буржуазии в университет и делает его недоступным для пролетариата; аттестаты зрелости заменяются […] однолетним стажем, который выясняет работоспособность слушателя.
Но дело даже не в радикальности предлагаемых реформ. Куда большая проблема была в том, что идеи товарища Тер-Оганезова не ведали никаких границ, и мысль в предлагаемых документах порхала с одного на другое с легкостью необыкновенной. Извините за обширную цитату из его отчетного доклада, но иначе просто не понять всей грандиозности замыслов молодого завотделом. Обращаю внимание, что это оригинал, а не нарезка, мыслям было столь тесно, что они вытеснили все, в том числе и логические переходы:
«Переворот, изменивший классовое соотношение, внушает уверенность, что пролетариат выдвинет новые силы. Переходя к созданию новых ученых заведений и реформы старых, необходимо изменить круг задач физической обсерватории, которая не отвечает своему назначению. Необходима централизация и созыв съезда из представителей метеорологических учреждений, который выделит Исполнительный комитет. Палата мер и весов также не отвечает потребностям времени; на обязанности ее лежит контроль измерительных приборов. Необходимо далее координировать деятельность всех музеев, работа которых не имеет общего плана. Для выработки этого плана надо созвать съезд. Академия наук, до сих пор бывшая центром чисто научных дисциплин, начинает объединять вокруг себя учреждения с техническим характером. В этом духе ее работа должна развиваться и дальше. Что касается новых начинаний, то Институт рентгенологии помимо чисто научного значения важен для медицины; в Москве будет создано рентгенологическое бюро. План его уже разработан. Оно будет заниматься изучением лучей и заботиться об организации кабинетов для лечения раненых. Институт по изучению электрических волн также будет иметь практическое значение. В его создании заинтересован Комиссариат почт и телеграфов. Институт по изучению наилучшей постановки дела воздушного сообщения; проектируется создание Комиссии по изучению направления ветров. Институт физико-технический помимо ряда чисто научных задач будет производить работы над изменением физико-технических приборов, напр., термометра. Должны быть использованы все оставшиеся после войны предприятия физико-технического характера. Помимо создания новых институтов предполагается организация ряда популярно-научных лекций. В задачи Научного отдела входят также заботы о постановке научной кинематографии, о привлечении к этому делу научных и художественных сил; заботы об издании книг научного характера трех категорий».
От такого забористого чтива вытаращил глаза даже заместитель наркома Луначарского, знаменитый историк Покровский, который разразился филиппикой в стиле «вы там кокаин пользуете что ли?». Михаил Николаевич заявил, что предлагаемая Научным отделом программа «очень широка и покрывает задачи других отделов: так, подготовка ученых является функцией Отдела высшей школы, издательство – функцией Издательского отдела и т. д. Научному отделу целесообразнее сосредоточить свое внимание на научных учреждениях в собственном смысле слова, не преследующих никаких учебных целей». А член комиссии, директор Московской обсерватории П. К. Штернберг прямым текстом обозвал программу Тер-Оганезова «утопией» и посоветовал заняться своими прямыми обязанностями: реформировать, к примеру, Академию наук. В общем, работа Тер-Оганезова была признана неудовлетворительной, и в помощь вчерашнему студенту было рекомендовано «привлечь еще научную величину». Вскоре Научный отдел возглавил отрекомендованный «учеником академика Вернадского» профессор Д. Н. Артемьев.
Дальнейшее моим постоянным читателям уже известно. Новый и старый начальник неожиданно сдружились, Артемьев даже позвал Тер-Оганезова преподавать к себе в Горную академию, правда, за ненужностью горнякам астрономии, тот учил студентов геометрии. Потом они оба получили мощнейший разнос от Владимира Ильича Ленина за перегибы в реформировании Академии наук, и их деятельности в качестве руководителей российской науки пришел конец. Артемьев обиделся и сбежал за границу, а Тер-Оганезов остался и долго пытался понять – почему же его выперли, что же он сделал не так?
Мысль о том, что он был элементарно мелок для занимаемой должности, так и не пришла ему в голову – когда люди верили в подобные наветы?
Впрочем, и выперли-то его не до конца. Чиновники в России, как те индусы – отдав концы, не умирают насовсем. Не знаю уж, как надо постараться и что учинить, чтобы тебя выкинули совсем уж на мороз. Обычно проштрафившемуся коллеге хоть маленькую должность, да найдут. Вартана Тиграновича, в частности, перебросили с российской науки на охрану природы и защиту окружающей среды, и с августа 1924 года он мирно занимался заповедниками. И там вроде как даже принес некую пользу стране. А потом и в науку и высшее образование вернули, правда, уже не на первые, а на третьи—четвертые роли.
И Вартан Тигранович от этого очень сильно грустил. Страдал до скрежета зубовного, и все никак не мог понять – где же он прокололся, почему звезды его предали, из-за чего он, по сути, повторил путь отца, став малозначащий чиновником? И от этой обиды ему хотелось выть на луну.
А на луне, на луне,
На голубом валуне,
Лунные люди смотрят,
Глаз не сводят,
Как над луной, над луной,
Шар голубой, шар земной,
Очень красиво всходит
И заходит.
В общем, Вартан Тигранович твердо решил взять реванш и вернуться во власть. Причем не где-нибудь, а в своей родной области – астрономии. Мечтой нельзя бросаться, мечту надо воплощать в жизнь. Он изменил мечте – и за это судьба наказала его. Что ж, значит ему надо просто вернуться на ту развилку и стать-таки известным и влиятельным астрономом. Некоторая проблема была в том, что научную квалификацию он давно и безнадежно потерял, но это его не слишком заботило. У него появился план, который надо прост реализовать. Долго не получалось, но в 1930 году Тер-Оганезову представился шанс, я же говорю, что он был на редкость удачлив.
Вам, скорее всего, известно имя Николая Александровича Морозова. Сегодня его помнят большей частью как хроноборца, воздетого на щит Фоменко и Носовским, но в реальности этот человек был немного не о том, и человек, конечно, был уникальный. К таким людям можно относиться по-разному, но отрицать у них наличие адамантиевого сердечника бессмысленно. Сегодня таких точно не делают. За время своей долгой жизни Морозов сменил множество занятий:
— незаконнорожденный сын мологского помещика Петра Алексеевича Щепочкина, носящий фамилию матери, крестьянки Анны Морозовой, а отчество «по крестному», аки выкрест какой
— исключенный за отвратительную успеваемость гимназист
— вольнослушатель Московского университета
— разничинец, отправившийся «в народ», ведущий пропаганду среди крестьян Московской, Ярославской, Костромской, Воронежской и Курской губерний
— эмигрант в Швейцарии, член Первого интернационала
— по возвращении в Россию – арестованный и осуждённый по «процессу 193-х»
— после освобождения – нелегал, один из руководителей «Земли и воли».
— участник подготовки покушений на Александра II
— опять эмигрант, террорист и теоретик терроризма, автор книги «Террористическая борьба», рассматривающей террор в качестве постоянного регулятора политической жизни России
— друг Карла Маркса, получивший от него для перевода на русский язык несколько работ, в том числе «Манифест коммунистической партии»
— арестант, взятый с поличным при нелегальном пересечении границы Российской империи
— з/к, осужденный на пожизненное заключение. Срок отбывал в Алексеевском равелине и Шлиссельбургской каторжной тюрьме. Через 25 лет отсидки освобожден по амнистии после Первой русской революции. Еще несколько раз сажался и освобождался, в общей сложности провел в тюрьме около 30 лет жизни
— учёный, в заключении выучивший одиннадцать языков и написавший 26 томов научных работ по химии, физике, математике, астрономии, философии, авиации, политэкономии. Закончив с отсидками, полностью посвятил себя науке
— масон, член ложи «Полярная звезда» Великого востока Франции
— писатель-фантаст
— поэт
— председатель Совета Русского общества любителей мироведения (РОЛМ)
— директор Естественно-научного института им. П. Ф. Лесгафта
— почётный член Академии наук СССР
— 85-летний курсант снайперских курсов Осоавиахима
— один из самых пожилых участников Великой Отечественной войны, в 88 лет лично принимавший участие в боевых действиях на Волховском фронте
— кавалер двух орденов Ленина, ордена Трудового Красного знамени и медали «За оборону Ленинграда»
Нас, впрочем, в этом сюжете интересует только одна его ипостась — председатель Совета Русского общества любителей мироведения. И здесь – небольшое отступление, без которого не обойтись. Ситуация с профессиональными объединениями астрономов в стране была следующей. Было созданное задолго до революции Русское астрономическое общество, объединяющее астрономов-профессионалов. И были три организации, собравшие под свое крыло астрономов-любителей. Это Нижегородский кружок любителей физики и астрономии, старейшее в стране и всеми уважаемое объединение, выпускавшее Русский астрономический календарь. В Москве было Московское общество любителей астрономии, одними из основателей которого, кстати, были братья-художники Васнецовы. И самое крупное из любительских астрономических объединений – в Питере. То самое Русское общество любителей мироведения.
Именно на любительские астрономические объединения и сделал ставку Тер-Оганезов, прекрасно понимая, что ученые мирового уровня из Русского астрономического общества его и слушать не будут.
И начал он с Русского общества любителей мироведения – так раньше называли астрономию. РОЛМ была очень интересной организацией, созданной в 1908 году разносторонне образованными питерскими интеллектуалами. Они и впрямь занимались астрономией, но с изрядным налетом мистики, увлекаясь, к примеру, астральной мифологией. Не зря же эмблемой общества стало древнеегипетское изображение крылатого солнца.
Особенно интересной была научная деятельность Даниила Святского, главного редактора журнала «Мироведение», выпускаемого обществом. Еще в 1915 году он по совету академика Вернадского написал книгу «Астрономические явления в русских летописях» с приложением «Канона русских затмений», вычисленного молодым астрономом Вильевым, где были собраны все данные о солнечных и лунных затмениях в древней Руси и допетровской России с 1060 по 1715 год.
Помните академика Петра Лазарева, председателя Научной комиссии при горбуновском Научно-техническом отделе ВСНХ?
По своей основной специальности он был горняк, один из научных столпов Московской горной академии, впоследствии сыгравший ключевую роль в открытии крупнейшего месторождения железа на земле – Курской магнитной аномалии. Но на горном деле Лазарев не замыкался, и еще до революции проводил исследования по влиянию электронных потоков на мозговую деятельность человека. Эти работы позволили Святскому сделать исследование, пытавшееся научно обосновать связь между солнечными пятнами и революционными событиями.
В общем, думаю, понятно, чем занимались члены РОЛМ. К тому же они были истовыми питерскими фрондерами, равно оппозиционными любой власти. При царе-батюшке они, едва образовавшись, тут отправили приглашение встать во главе общества «Морозову-Шлиссельбургскому», как они его называли, только-только вышедшему по амнистии. А при Советской власти демонстративно избрали почётным членом графиню Софью Владимировну Панину — в знак протеста против её ареста в декабре 1917 года.
Рано или поздно они должны были нарваться. Они и нарвались – скорее рано чем поздно, поэтому и отделались сравнительно легко. В 1930 году в руки ОГПУ каким-то образом попал дневник ученого секретаря РОЛМ Владимира Алексеевича Казицына, имевшего дурную привычку записывать, кто что сказал во время традиционных бесед за чаепитиями после собраний. А поскольку в выражениях в адрес власти питерские интеллигенты традиционно не стеснялись, взяли многих. Большинство, правда, потом освободили, серьезнее всех пострадали сам Казицын и любитель изучать влияние солнечных пятен на революции Святский. Оба поехали строить Беломорканал, быстро были переведены в вольнонаемные, работали по специальности – инженером и метеорологом соответственно. В 1933 уже вернулись в Ленинград.
Тер-Оганезов к этим событиям никакого отношения не имел, но ситуацией воспользовался на все сто процентов. Он добился, чтобы временно оставшийся бесхозным журнал «Мироведение» (второй по значимости астрономический журнал в стране) перевели в Москву, и сам стал его главным редактором.
Понимая, что пока он никто и звать никак, Вартан Тигранович реально «ужом вился» вокруг Морозова, изо всех сил пытаясь пригрузить на свою чащу весов его огромный авторитет. И в целом ему это удалось, в архиве даже сохранился почти анекдотично-подобострастный протокол первого заседания обновленной редакции:
Присутствуют В.Т.Тер-Оганезов (отв.ред.), Н.А.Морозов, В.И.Козлов (секр.ред.)…1. Слушали: Сообщение Ответственного Редактора об идеологическом направлении журнала… В прениях Н.А.Морозов отметил полное свое согласие с намеченной линией работы. 2.Слушали сообщение Секретаря о финансовом положении и перспективах журнала… В прениях Н.А.Морозов поздравил Редакцию с полученными ею большими достижениями… Заседание началось в 15ч.40м.; окончилось в 16ч.15м.
План Тер-Оганезова был прост – из журнала следовало сделать боевой орган партии. Именно поэтому чуть не в каждом номере начали появляться статьи главного редактора о диалектическом материализме в приложении к астрономии, а сам Вартан Тигранович объявил себя «астрономом-философом». Впрочем, в пиаре он тоже понимал неплохо, поэтому начал не с занудства о метафизики естественных наук, а с громкого скандала.
От имени всех советских астрономов Тер-Оганезов написал письмо Папе Римскому, где детально перечислил все обиды, нанесенные церковью астрономам в течении долгих веков. Не забыл и про Джордано Бруно, и про Галилея, и про Коперника, и про Тихо Браге и про всех остальных. А потом объявил советских астрономов их наследниками, правда, находящимися в более лучшем положении:
«Если св. Климент VIII некогда посылал на костер основателей нашей науки, то вы, папа Пий XI, никого из ее последователей послать на костер не сможете, хотя взгляды наши — насквозь «еретические». Теперь папская церковь ополчается против «постыдных материалистических заблуждений», потому что прямо нападать на науку в наш век — предприятие бесполезное, и ни для кого теперь не является тайной, что наука не может не быть материалистической».
А в заключение поставил вопрос ребром:
«Нам хотелось бы в заключение получить от его святейшества ответ: считает ли церковь еще до сих пор Бруно, Коперника, Кеплера, Галилея и многих других мучеников науки еретиками и грешниками, а если не считает, то подвергнуты ли общественному «осуждению Климент VIII, Павел I, Ур6ан VIII и другие папы, которые совершили столько зла, сколько его не было совершено всеми злодеями мира?».
На удивление быстро получил ответ, и – что гораздо более удивительно – не менее оперативно напечатал его у себя в «Мироведении». Как резонно замечает в своей статье «Платить, каяться, открыть секретные архивы» (откуда и взяты эти цитаты) Игорь Петров, «возможно, Тер-Оганезов испытывал законную гордость тролля, которого только что вкусно покормили. Или сыграл свою роль тот факт, что по поводу Дж. Бруно у Св. Престола не нашлось оправданий».
Сделав себе на скандале имя в высших астрономических кругах, Тер-Оганезов не преминул этим воспользоваться. Вслед за питерцами, настал черед и москвичей. В январе 1931 года деятельность Московского любительского астрономического общества (МОЛА) стала предметом расследования комиссии из восьми человек, состоящей из представителей научного сектора Наркомпроса, Академии коммунистов, Государственного астрофизического института, студентов МГУ, фабрики «Труд» и Центрального комитета Союза воинствующих атеистов. Думаю, вы не удивитесь, если узнаете, что Наркомпрос представлял В.Т. Тер-Оганезов.
Комиссия нашла множество недостатков: как то – никто из руководства общества не был членом компартии, сотрудники общества никогда не интересовались применением диалектико-материалистической методологии в области астрономии и тому подобные грехи. В результате В.Т. Тер-Оганезов сменил выдающегося астронома А. А. Михайлова на посту председателя московского общества и возглавлял его последующие семь лет.
В том же году наш герой поучаствовал в проверке деятельности Государственного астрофизического института (ГАФИ). Как следствие – директора института В. Г. Фесенкова сняли, а на его место назначили С. В. Орлова. А вот заместителем директора стал Тер-Оганезов. Он же занял место Костицына в редколлегии «Астрономического журнала» — главного астрономического издания страны. Вот как наш герой вспоминал об этом эпизоде через несколько лет:
Десять лет тому назад партия и Советская власть послали меня привести Астрофизический институт в христианский вид. Я попал туда как в стан врагов. Единственным, на кого я мог положиться, был Ю. В. Филиппов, но основное я провел один. В этом институте получали зарплату В. В. Стратонов, высланный в 1922 г., и В. А. Костицын (невозвращенец). Руководители института (В. Г. Фесенков и другие) затаили против меня злобу с тех пор. Я горд, что они меня клюют. Я считаю, что я правильно выполнил свою работу.
Интересно, смотрел он в те времена на небо, хоть иногда?
А тем, кому не спится,
Открою по секрету
Один удивительный факт:
Вот я считаю звезды,
А звездам счета нету!
И это действительно так!
Смотрите в телескопы
И тоже открывайте
Иные миры и края.
Но только надо, чтобы
Хорошая погода
Была на планете
Земля.
Вряд ли, думаю, времени у него не было. К тому же к концу года у Вартана Тиграновича появились заботы посерьезнее. В 1931 г. Наркомпрос РСФСР образовал организационное бюро во главе с астрономом В. Т. Тер-Оганезовым для создания единого астрономического общества РСФСР. Задумка была проста, как все гениальное – зачем нам так много астрономических обществ? От них только суета и беспорядок. Все четыре общества должны слиться в одно, которое и объединит всех астрономов и геодезистов республики. Вскоре в журнале «Мироведение» была опубликована Декларация организационного бюро Астрономо-геодезического общества РСФСР (АГОР). Оно призывало «… всех астрономов и геодезистов объединиться в едином Астрономо-геодезическом обществе РСФСР». Впрочем, уже в 1932 году встал вопрос о создании не Всероссийского, а Всесоюзного общества.
1 августа 1932 г. состоялось заседание Президиума Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета, на котором был утвержден Устав Всесоюзного астрономо-геодезического общества (ВАГО). Именно так называлась существующая и сегодня организация, одним из главных создателей которой был наш герой.
После того, как ВАГО было создано на бумаге, встала задача его организационного оформления. Это произошло на I Всесоюзном астрономо-геодезическом съезде – впервые в истории в одном зале собрались практически все астрономы страны. Мысль о созыве съезда возникла в конце 1931 г. (еще до юридического утверждения Устава ВАГО), а вскоре после утверждения Устава был организован оргкомитет по созыву съезда во главе… Да. С В. Т. Тер-Оганезовым. Съезд прошел с большим успехом, вот только возглавлять всесоюзную организацию Вахтангу Тиграновичу не дали – некрасиво ставить во главе академиков человека, в активе которого две полуученические статьи четвертьвековой давности. Поэтому первым председателем Всесоюзного астрономо-геодезического общества стал известный советский астроном, профессор А. А. Михайлов, а заместителями председателя были избраны В. Т. Тер-Оганезов и А. С. Чеботарев.
Тер-О
А если учесть, что серьезный ученый Александр Александрович Михайлов деятельностью ВАГО не очень интересовался и фактически всем рулил Тер-Оганезов, то можно констатировать – мой герой вновь оказался на вершине. Он не только был ведущим членом всех крупных астрономических организаций и редактором второго по важности астрономического журнала в стране. Более того — к 1936-37 он сам назначил себя ведущим проводником линии партии в астрономии.
Начиная с 1936 года Вартан Тигранович участвовал в работе нескольких комиссий, направленных Академией наук для расследования «нездоровой» ситуации в Пулковской обсерватории. И стал единственным членом этих комиссий, последовательно настаивавшим на жестких мерах в отношении сотрудников обсерватории. В выражениях не стеснялся, в своей статье в «Мироведении» с говорящим названием «За искоренение до конца вредительства на астрономическом фронте» излагал все примерно в следующих выражениях:
Органами Наркомвнудела в советских астрономических учреждениях обнаружена шайка врагов народа, которая в течение ряда лет совершала свое темное дело. Эти враги, помимо прочего, старались сделать все, чтобы попытаться подорвать престиж советской астрономии и воспрепятствовать успешному ее движению. Для примера можно остановиться на одном из этих вредителей. Что он из себя представлял? Это бывший эсер, который прикинулся сторонником советской власти, который внешне на словах старался показать свое «примирение» с ней, но который часто не выдерживал и обнажал свои волчьи клыки.
Всего в Пулково было арестовано более 30 человек, многие из них, в том числе и обличенный, но не названный по фамилии директор обсерватории Герасимович были расстреляны.
Показательно, что в этой же статье Тер-Оганезов не только заклеймил репрессированных пулковцев, но и заложил всех тех, кто пытался смягчить их участь:
«… любопытно отметить, что до сих пор еще неизвестно, какой точки зрения придерживается Академия Наук относительно ясного и безоговорочного содержания выводов упомянутой комиссии по обследованию обсерватории. Известно только, что некий проект резолюции по этому вопросу непременным секретарем Академии Н. П. Горбуновым был передан на редактирование председателю комиссии В. Г. Фесенкову, который лично за свой страх и риск его значительно «смягчил», выкинув из него острые формулировки и политические обвинения. Но и в этом политически выхолощенном виде резолюция оказалась «пропавшей грамотой».
«Непременный секретарь» Горбунов – напомню – это тот самый бывший личный секретарь Ленина, под чьим патронажем они с Артемьевым трудились на ниве управления наукой в 1918 году. Был арестован через несколько месяцев после выхода статьи, в конце 1937 г., и умер в заключении. Академик Фесенков, по его признанию, каждый день ждал ареста. Но обошлось – отделался снятием с поста председателя Астрономического совета АН СССР и освобождением от обязанностей директора Государственного астрономического института им. Штернберга.
Вот что тут можно сказать?
И вся печаль проходит,
Когда глядишь на небо –
В трубу или просто в окно,
Но, правда, в это время
Ни дождика ни снега
На улице быть не должно,
Тогда среди несметных
Сокровищ небосвода
Найдется звезда для тебя,
Но только надо, чтобы
Хорошая погода
Была на планете Земля.
Но вот что интересно – сразу же после этого триумфа, этого максимального прилива могущества, Мироздание невозмутимо и скучно рассчиталось с моим героем. Номер «Мироведения», в котором была опубликована статья «За искоренение до конца вредительства на астрономическом фронте» оказался последним в истории журнала – он был слит с журналом «Наука и жизнь».
Потеря главного редакторства оказалось не последней у Тер-Оганезова. Члены Московского отделения ВАГО, которым он руководил, сначала написали кляузу в ЦК, жалуясь на то, что выборы не проводятся уже много лет, а после назначения выборов забаллотировали своего семилетнего председателя, выбрав новым главой все того же Михайлова. Еще раньше ГАФИ, который он «привел в христианский вид» и где получил место заместителя директора, слили с двумя другими институтами, и в новой структуре места ему не нашлось.
В следующем, 1938 году, был ликвидирован Комитета ЦИК по академическим и научным учреждениям, где он работал, а ВАГО, его главное детище, было передано из Наркомпроса в Академию наук СССР, где Тер-Оганезов не имел никакого влияния и где его откровенно не любили. Они там совсем обнаглели – протестовали против присуждения ему без защиты степени кандидата наук и профессорского звания, да не где-нибудь, а на страницах «Правды». Профессора ему в итоге все-таки дали, но скандал был очень обидный. В этом же году его фамилия исчезла из списка редакционной коллегии «Астрономического журнала».
Власть и могущество утекли водой сквозь пальцы. Он был всего лишь мелким бесом, а злая удача все время забрасывала его на высокие кресла, удержаться на которых у него не было шансов. И все, что ему оставалось – только горько скулить, поздравляя Морозова с награждением орденом Трудового Красного Знамени:
В эту минуту я сожалею о том, что благодаря проискам наших врагов, еще не понесших наказание, не существует «Мироведение», бывшее столь близким Вашему сердцу.
Впрочем, дьявольское везение его не покинуло – его не тронули, он сравнительно спокойно пережил тридцатые, правда, потеряв к концу десятилетия практически все свои должности, кроме как в созданном им ВАГО. Войну провел в Ташкенте, попытался по старой памяти пришить дело директору Ташкентской обсерватории Щеглову, но президент Академии наук Узбекистана Ташмухамед Ниязович Кары-Ниязов без труда отбил атаку, обидно щелкнув по носу.
Никто его больше не боялся и не уважал. В 1955 году прошел второй съезд ВАГО, где Тер-Оганезов не был избран ни на какую должность, потеряв свое место и в редакции Бюллетеня ВАГО. Все, что у него осталось – это преподавание в Московском геолого-разведочном институте им. Орджоникидзе, образовавшемся после разделения Московской горной академии на шесть вузов.
В 1962 году, в возрасте 72 лет, он умер. Его биографы любят подчеркивать, что ни одно из многочисленных советских астрономических изданий не опубликовало некролога. Это действительно так, но – справедливости ради – это касается только астрономов. Вполне себе прочувствованный некролог появился 7 мая 1962 года в «Разведчике недр» — вузовской малотиражке Московского геологоразведочного института, где наш герой больше трех десятилетий, с 1930 года и до самой смерти заведовал кафедрой математики.
Учить студентов математике оказалось пользительней, чем астрономов диалектике.
Благодарней так точно.
Когда вам одиноко
И грустно отчего-то,
Иль что-то охота понять,
Пойдите и спросите
Седого звездочета,
Он рядом — рукою подать.
На все вопросы в мире
Есть у него ответы.
Прочел он три тысячи книг,
И выучил все небо,
Измерил все планеты
И позволит вам взглянуть на них.
Там на большой высоте,
Даже сказать страшно где,
Звезды висят,
Как будто апельсины.
Но между звезд, между звезд,
Задравши хвост, пышный хвост,
Ходят кометы,
Важно как павлины,
А на луне, на луне,
Едет медведь на слоне,
Лунный медведь — голубенькие глазки,
Не замечая того,
Что мы глядим на него
И сам себе вслух читает сказки.
В очерке использованы стихи Юлия Кима, а музыка, которая сейчас звучит в вашей голове – молодого и гениального Алексея Рыбникова.
Источник
