Психиатр Брюс Грейсон провел десятилетия, беседуя с людьми о околосмертном опыте. Его работа поднимает вопросы о том, что происходит, когда мы умираем, и как нам следует жить.
Когда Греггу Ному было 24 года, он соскользнул в омут под водопадом и начал тонуть, его тело билось о песчаное дно реки. То, что он увидел там, удивило его. Внезапно его зрение наполнилось кристально чистыми сценами из его детства, событиями, которые он по большей части забыл, а затем моментами из ранней взрослой жизни. Воспоминания, если это были воспоминания, были яркими и четкими. Переживал ли он их заново? Не совсем. Они приходили с большой скоростью, почти все сразу, волной. И все же он мог обрабатывать каждое по отдельности. Фактически, он мог воспринимать все вокруг: шум воды, песчаное дно, все это было великолепно отчетливо. Он мог «слышать и видеть, как никогда раньше», — вспоминал он позже. И, несмотря на то, что он оказался в подводной ловушке, он чувствовал себя спокойно и непринужденно. Он вспомнил, что до этого момента его чувства, должно быть, были как-то притуплены, потому что только сейчас он смог полностью понять мир, возможно, даже истинный смысл Вселенной. В конце концов, образы померкли. Далее «была только темнота, — сказал он, — и ощущение короткой паузы, как будто что-то должно было произойти».
Номе рассказал эту историю в группе поддержки в Коннектикуте в 1985 году, через четыре года после пережитого. Он выжил, но теперь надеялся понять, почему в момент смертельного кризиса его разум повел себя так, как повел. Встреча была организована Брюсом Грейсоном, ныне почетным профессором психиатрии в Университете Вирджинии. (Некоторые из членов группы откликнулись на объявление Грейсона в местной газете). Пока Номе говорил, Грейсон сидел в кругу из 30 или около того человек, как на собрании анонимных алкоголиков, внимательно слушал и кивал.
Грейсон слышал о подобных событиях в течение многих лет. В 1960-х годах, через месяц после начала обучения психиатрии, он «столкнулся с пациенткой, которая утверждала, что покинула свое тело», находясь без сознания на больничной койке, и которая позже дала точное описание событий, произошедших «в другой комнате». Это не имело для него никакого смысла. «Я вырос в научной семье», — говорит он по Zoom(у). «Мой отец был химиком. Когда я рос, физический мир был для меня всем». Он был уверен, что кто-то подсунул пациенту эту информацию. Он также подумал: «Что это вообще значит — покинуть свое тело?».
Я оказался на лугу, освещенном этим великолепным, сияющим светом, подобного которому мы никогда не видели.
В течение многих лет он пытался забыть об этом, но неоднократно сталкивался с захватывающими историями о людях, переживающих потусторонние события, когда их объявляли клинически мертвыми или думали, что они близки к этому, прежде чем их возвращали к жизни. В 1975 году психиатр Раймонд Муди, бывший когда-то коллегой Грейсона, в своем бестселлере «Жизнь после жизни» назвал эти эпизоды «околосмертными переживаниями», или NDE, и этот термин прижился. «Мне впервые пришло в голову, что это не просто один пациент», — говорит Грейсон. «Это было распространенное явление». Он был очарован свойствами этих эпизодов и вопросами, которые они поднимали, включая, возможно, самый большой из всех: что на самом деле происходит, когда мы умираем? «Я погрузился в это», — говорит он. «И вот я здесь, 50 лет спустя, пытаюсь понять».
Сейчас Грейсону 74 года. Когда мы разговариваем, он находится дома в Шарлотсвилле, штат Вирджиния, пережидая пандемию в отглаженной рубашке и галстуке, добрый и приветливый. За эти годы он собрал сотни случаев околосмертного опыта, по его словам, либо от людей, которые, зная о его исследованиях, добровольно рассказали свои истории, либо от пациентов, у которых случались эпизоды в больнице. В этих случаях Грейсон действует почти всегда одинаково: он подходит к кровати и осторожно выведывает информацию. Я спрашиваю: «Что последнее вы помните перед тем, как потеряли сознание?» — говорит он. «Затем: «Что следующее вы помните после этого?». И наконец: «А что вы помните между этими моментами?»». Не все хорошо реагируют на эти вопросы; большинство людей смотрят на него безучастно. Но примерно каждый пятый говорит: «Ну, знаете, мне показалось, что я видел своего отца, который умер 20 лет назад», и я говорю: «Расскажите мне об этом» — и отпускаю их…».
Грейсон представляет свои исследования в новой книге «После», которая скреплена серией тематических исследований. Эти истории мистичны, как те, что мы знаем по телевидению и книгам, но есть и общие темы. После плохой реакции на анестезию один пациент вспоминает: «Я оказалась на лугу, сознание прояснилось, личность осталась нетронутой». Луг, продолжала она, был «освещен великолепным, сияющим светом, подобного которому мы никогда не видели», и «нежное, внутреннее сияние исходило от каждого растения». По словам Грейсона, большинство эпизодов связаны с подобными чувствами удивления, душевной ясности и блаженства. Некоторые люди вспоминают внетелесный опыт или сообщают о путешествии по длинному тоннелю; другие встречают сущностей, которых они считают Богом, Аллахом или давно умершими членами семьи; некоторые чувствуют, как время изгибается и искривляется, как будто оно упругое. Однажды полицейский, который чуть не умер во время операции, спросил Грейсона: «Как вы описываете состояние безвременья, когда ничто не движется от одной точки к другой, когда все просто есть, и вы полностью погружены в это?». Другой человек вспоминает: «Энергия моего духа, казалось, текла, как огромный кит, скользящий по морю тихой эйфории».
Роль Грейсона как психиатра заключалась в том, чтобы обеспечить пространство, в котором «пережившие» чувствовали бы себя комфортно, рассказывая зачастую непонятные истории — хотя даже когда пациенты набираются смелости, им бывает трудно найти нужный язык. Когда я разговариваю с людьми, пережившими околосмертный опыт, одно из первых, что они говорят: «Я не могу выразить это словами. Нет способа выразить это». Один расстроенный переживатель однажды сказал ему, что когда он пытается вспомнить события, «я всегда не успеваю». Другая участница объяснила, что ей было бы трудно описать свой опыт, потому что мы живем в трех измерениях, а то, что она увидела на границе между жизнью и смертью, казалось каким-то большим. Грейсон обнаружил, что иногда люди обращаются к живописи или музыке, чтобы вспомнить события, как будто истинный смысл можно передать невербально. Но даже этого недостаточно. Один испытуемый однажды сказал Грейсону, что вспоминать свой околосмертный опыт — все равно что пытаться «нарисовать запах мелками», то есть практически невозможно.
Учитывая, что околосмертные переживания происходят с ограниченным предупреждением, их практически невозможно проверить. «Мы имеем дело с очень коротким промежутком времени, — говорит Грейсон. Пловец оказывается в ловушке под водой, кровельщик падает с лестницы, прохожего, который смотрит в телефон, сбивает машина». После этого Грейсон отмечает, что его карьера совпала с развитием технологий визуализации мозга, включая появление сканеров МРТ, которые помогают неврологам наблюдать за мышлением в действии. Но подобное оборудование требует соблюдения правил: назначается встреча, пациент соглашается сидеть неподвижно. А что происходит, когда опыт возникает случайно, в непосредственной близости от больницы? Как запечатлеть такой мимолетный и необъявленный момент, как момент близкой смерти?
Когда я спрашиваю Грейсона, почему он решил опубликовать «После» именно сейчас, спустя столько лет, он объясняет, что «нам нужно было подождать, пока у нас не будет достаточно знаний о околосмертных переживаниях, чтобы понять, что происходит», под этим он подразумевает не то, что мы знаем, что такое NDE, а то, что достижения науки позволили нам исключить кучу вещей, которыми они не являются. «Есть физиологические гипотезы, которые теоретически кажутся правдоподобными, — говорит он, — но ни одна из них не прижилась. Выделяются ли в организме в момент опасности химические вещества, повышающие настроение, такие как эндорфины, вызывающие эйфорию? Испытывает ли мозг кислородное голодание, вызывая реальные фантазии? Начинают ли различные участки мозга внезапно работать согласованно, создавая странные, измененные состояния? Никто не знает наверняка. «Мы продолжаем думать: «О, это должно быть именно это», — говорит Грейсон. «Нет, данные этого не показывают. «Значит, это? Ну, нет, данные не показывают и этого».
Невролог Кевин Нельсон из Университета Кентукки, который, как и Грейсон, потратил годы на запись NDE в качестве своего рода академической работы, считает эти переживания «смешением двух состояний сознания — бодрствования и REM-сна — во время большой физической или эмоциональной опасности» и утверждает, что многие NDE «похожи на сон», существуя в неврологической «пограничной области». (Другие исследователи, включая покойного невролога Оливера Сакса, считали NDE «чрезвычайно сложными» галлюцинациями, и эта идея, если не сказать больше, кажется культурно приемлемой.
Когда Грейсон рассказывает о своих исследованиях коллегам, он получает «разнообразную реакцию, от «Вы сошли с ума?» до «О, позвольте мне рассказать вам о моем околосмертном опыте». Для формализации исследований NDE в 1980-х годах он разработал опросник «Шкала Грейсона», который был переведен более чем на 20 языков и до сих пор используется. (Казалось ли вам, что вы вдруг все поняли? Ощущали ли вы чувство гармонии или единства со Вселенной?) И он широко публикуется в уважаемых медицинских журналах. Но у него могут быть причудливые идеи. В книге «После» Грейсон пишет: «Я серьезно отношусь к возможности того, что NDE могут быть вызваны физическими изменениями в мозге», хотя он также допускает, что разум может функционировать «независимо» от него. По его словам, есть сообщения о том, что люди переживают эпизоды, близкие к смерти, в то время как их мозг бездействует, и «тем не менее, именно тогда они говорят, что пережили самый яркий опыт в своей жизни». Для него это не имеет смысла. В конце нашей беседы он спрашивает: «Это последние мгновения сознания? Или начальные моменты загробной жизни?».
Подобные теории ставят Грейсона на шаткую почву среди неврологов, которые в основном согласны с тем, что сознание — это продукт мозга. О загробной жизни Нельсон сказал: «Это утверждение является самым необычным в науке, и нет никаких обычных, не говоря уже об экстраординарных, научных доказательств в его поддержку». (Он добавил: «Это вопросы веры»). Сакс назвал подобные утверждения «антинаучными». Даниэль Кондзиелла, невролог из отделения неврологии больницы Копенгагенского университета, сказал мне, что если «люди способны описывать и сообщать о своих переживаниях даже много лет спустя», то, несомненно, «они были обработаны мозгом и сохранены в его центрах памяти». (Как и Нельсон, Кондзиелла считает, что NDE каким-то образом связаны с REM-сном).
Грейсон знает, что события в околосмертных переживаниях невозможно подтвердить. «Мы не можем проводить исследования божества», — говорит он беззлобно. Но, тем не менее, ему трудно отвергать более странные теории, даже если нет данных. Когда я спрашиваю его, каково его нынешнее логическое понимание, он смиряется. «Мне кажется наиболее вероятным, что разум каким-то образом отделен от мозга, — говорит он, — и если это так, то, возможно, он может функционировать, когда мозг умирает». Затем он добавляет: «Но если разума нет в мозге, то где же он? И что это такое?»
Околосмертные переживания — явление не новое. По словам Платона, у Сократа был один такой опыт; Плиний Старший записал другой (в первом веке); история полна примеров, когда альпинисты падали со скал и испытывали блаженство, а не ужас. Но сейчас мы, кажется, так же очарованы их значением, как и раньше, и они продолжают обильно сыпаться в популярную культуру.
В прошлом году мы с моим четырехлетним сыном посмотрели диснеевский фильм «Душа», который знакомит новую аудиторию, очень молодых людей, с околосмертным опытом и исследует сознание, загробную жизнь и те незаметные вещи, которые делают нас нами. (Мой сын теперь убежден, что когда мы умираем, мы едем на бесплотном, очень круто выглядящем травелаторе к ослепительному свету в небе). Часто в наше время, когда мы живем на экране, нас поощряют к восхвалению рассказов, пропагандирующих «правильный» образ жизни, который, как правило, включает в себя умение ценить и принимать каждый момент таким, какой он есть, и осознанно ставить опыт и отношения выше стремления к власти, престижу или материальным благам. (Большинство из нас живет не так, не совсем так, и все же нам кажется, что мы должны это делать, чтобы не тратить зря свое драгоценное время на этой планете. Вот почему рассказы о смерти завораживают нас и почему они продолжают оставаться интересными событиями в культуре. Они задают вопрос: «Что бы вы сделали со своей жизнью, если бы у вас был еще один шанс?».
Для Грейсона влияние околосмертного опыта на жизнь людей стало самым удивительным открытием. «Я зарабатываю на жизнь тем, что пытаюсь помочь людям изменить свою жизнь», — говорит он. «Это нелегко сделать. Но здесь я обнаружил опыт, который иногда в считанные секунды кардинально меняет отношение, ценности, убеждения и поведение людей». Часто эти изменения сохраняются на протяжении десятилетий. В большинстве случаев участники опыта понимают, что больше не боятся умереть, что «оказывает глубокое влияние на их жизнь», потому что «вы также теряете страх перед жизнью — вы не боитесь рисковать». Грейсон иногда просит людей описать своих партнеров до и после события, «и они говорят: «Да, это не тот человек, за которого я выходил замуж; это кто-то другой». Он добавляет: «Они видят цель в жизни, которую не видели раньше. Я не знаю ничего более мощного».
Сейчас, после того как я занимаюсь этим 40-50 лет, я убежден, что в жизни есть нечто большее, чем просто наши физические тела.
Я прошу привести пример. «Я разговаривал с людьми, которые были полицейскими, — говорит он, — или кадровыми военными, которые не могли вернуться на свою работу, не могли смириться с мыслью о насилии». Я спрашиваю, почему. Он отвечает: «Мысль о том, чтобы причинить кому-то боль, становится для них отвратительной». Он пожимает плечами. «В итоге они идут в помогающие профессии. Они становятся учителями, или медицинскими работниками, или социальными работниками».
Я спрашиваю, изменило ли исследование Грейсона его мышление.
«Я не думаю, что это изменило меня в плане моих отношений с другими людьми, — говорит он, — разве что я стал более принимающим, более открытым для необычных идей». Как психиатр, он по-прежнему «осознает, что значит быть психотиком», но, по его словам, «я лучше воспринимаю необычные мысли, которые не являются сумасшествием, и это сделало меня более сознательным по отношению к неизвестному».
«Я вырос без какой-либо духовной основы», — продолжает он. «И я до сих пор не уверен, что понимаю, что такое духовность. Сейчас, после 40-50 лет работы, я убежден, что в жизни есть нечто большее, чем просто наше физическое тело. Я признаю, что существует нефизическая часть нас. Является ли она духовной? Я не уверен. Духовность обычно подразумевает поиск чего-то большего, чем ты сам, смысла и цели во Вселенной. Что ж, у меня это определенно есть».
