Карта землепользования Рура из регионального плана развития. Видна сросшаяся городская ткань конурбации, плотная транспортная сеть и сохранившиеся очаги промышленности (серый цвет). Источник: RVR
Я долго откладывал материал по Руру на потом, для него нужно было созреть. Рурский бассейн, где до WWII добывалось половина угля и выплавлялось треть европейской стали, и который стал символом индустриальной мощи, за последние полвека сильно сдал. Но не сдался, пусть и прошёл через мучительную трансформацию. Мы приехали в Дортмунд в 2018 г. после учебного модуля в США. И, конечно, главным вопросом было, как региону после коллапса тяжёлой промышленности удалось избежать судьбы Детройта. Потрясло тогда особое отношение местных к ржавеющим остовам промышленных гигантов как к части истории, которую невозможно вычеркнуть. Два других принципиальных вопроса после США были: как агломерации удаётся заниматься развитием общей инфраструктуры (всегда и везде найдутся упёртые дядьки), и как удалось провернуть ревитализацию Рура, став центром экологических компетенций в пост-угольную эру. Но обо всём по порядку.
1. Регион Рейн-Рур
Рурштадт, или Ruhr Metropolis, состоит из более 50 сросшихся городов общим населением более 5,1 млн человек, крупнейшими из которых являются Дортмунд, Эссен, Дуйсбург и Бохум. Такой тип агломераций без ярко выраженного центрального ядра принято называть конурбацией. Быстрая индустриализация XIX в. и миграционный рост привели к хаотичному росту поселений вокруг угольных шахт и металлургических заводов, которые постепенно начали срастаться. В итоге сегодня Рурштадт — практически сплошная городская ткань протяжённостью около 116 на 67 км с общей коммунальной инфраструктурой и связанными система городского транспорта. Но это ещё не всё. Конурбация занимает северную часть т.н. Рейнско-Рурского региона (Rhine-Ruhr metropolitan region), он же Triple Metropolis. Он включает в себя 20 крупных городов с общим населением более 12 млн человек. Двумя другими его ядрами служит Дюссельдорф (столица федеральной земли Северный Рейн – Вестфалия или NRW) и местная «альфа» — миллионник Кёльн, постепенно срастающийся с Бонном, бывшей столицей ФРГ. Доля Triple Metropolis в ВВП Германии составляет 15%, а по численности населения он является четвёртым в Европе, после агломераций Лондона, Парижа и Москвы.
Для того, чтобы исключить восстановление сильного централизованного государства, побеждённая Германия получила Конституцию 1949 г. с федеральными землями, обладающими значительной автономией в решении местных вопросов, включая территориальное планирование и самоуправление. Центр задаёт общефедеральные принципы и рамки, практическим содержанием наполняют которые уже региональные ассоциации территориального планирования. Тем не менее, фискальный федерализм развит и в Германии, он выражается в вертикальном финансовом выравнивании сильных и слабых федеральных земель путём бюджетных трансферов. Также значительна роль Берлина в финансировании работы муниципальных служб — на него приходится до половины их расходов (ещё треть на бюджет федеральных земель и лишь 17% на сами муниципалитеты). Но Германию и без конституции отличает сильная историческая традиция самоорганизации «на местах» (наследие позднего объединения лишь во второй половине XIX в). Она помогла сформировать в Рурштадте сразу несколько структур для координации развития в масштабах всей конурбации. Прежде всего, это Ассоциация регионального планирования Рура (Regional Planning Association Ruhr, RVR), образованная ещё в 1920 г. и ставшая вообще первым таким объединением в стране. Это также Ассоциация транспорта Рейн-Рур (Verkehrsverbund Rhein-Ruhr, VRR), которая обеспечивает интеграцию сетей городского транспорта и единую систему оплаты. И, наконец, это Emscher Association, уже более века объединяющая муниципалитеты бассейна реки Эмшер для решения общих вопросов водоснабжения и водоотведения.
Чуть подробнее стоит рассказать об Ассоциации RVR — это общественный выборный орган представителей 11 муниципалитетов Рура, а также важнейших социальных групп (бизнес, профсоюзы, спортивные, культурные и природоохранные ассоциации и прочее). Её работа финансируется из бюджета федеральной земли, а также входящих туда муниципалитетов. Полномочия RVR чрезвычайно широкие: от разработки региональных планов до финансирования масштабных инфраструктурных проектов, развития бизнеса и туризма. Для этого у Ассоциации есть отдельное агентство по экономическому развитию WMR, агентство по туризму RTG и оператор вывоза бытовых отходов AGR. RVR отвечает и за зелёную инфраструктуру, рекультивацию территории бывших промышленных площадок и угольных шахт. Фактически Ассоциация выступает земельным банком Рура, скупая высвобождающиеся площади. Далее она либо сохраняет их от дальнейшего развития, осуществляя проекты экологического восстановления бывших промышленных территорий (сегодня в собственности RVR находится 18 тыс. Га, две трети из которых занимают леса), либо реализует проекты редевелопмента, в т. ч. через реализацию интересных участков на коммерческом рынке. Успех ревитализации Рура в целом в рамках проекта IBA Emscher Park в 1990-е гг., а также скоординированного развития инфраструктуры городов конурбации в последнее время — во многом заслуга именно RVR.
Всё бы ничего, но зоны ответственности координационных объединений Рурштадта частично перекрывают ещё несколько «тузов» масштаба уже всего Рейнско-Рурского региона. Это ассоциация Region CologneBonn по координации территориального планирования двух срастающихся городов, расположенных в 24 км друг от друга, а также Rhineland Regional Association — то же, но с включением туда ещё и Дюссельдорфа для развития бизнеса и привлечения инвестиций. Этакая звёздная тройка городов белых воротничков, никогда не знавшая едкости угольной пыли и жара мартеновских печей, но постоянно портящая кровь старопромышленной RVR. И в рамках этих ассоциаций также удалось достичь недурной координации усилий по конкретным проектам. К примеру, интеграция сетей городского транспорта, когда из Кёльна в Бонн можно добраться на городском трамвае, а обратно — на метротраме. Но координация планировочных усилий между центрами силы — Рурштадтом, Кёльном/Бонном и Дюссельдорфом — сведена к минимуму. Более того, они напрямую конкурируют друг с другом, яростно толкаясь локотками в Брюсселе за лучшие проекты и FDI. Как-то почивший недавно госсекретарь США Генри Киссинджер метко пошутил о Европе, что её главная слабость — в отсутствии единого международного телефонного кода (одно дело быть общим рынком, другое — единой страной с общими задачами). В полной мере, хотя и на более низком уровне, это относится и к Triple Metropolis.
2. Расцвет-упадок-расцвет?
▍ 2.1 Расцвет и упадок земли угля и стали
Добыча угля в Руре велась ещё в средние века, но индустриальные масштабы приобрела с начала XVIII в. Промышленная революция, неутомимая деятельность Круппа, а также объединение Германии с опорой на милитаризм Пруссии предопределили судьбу региона. Первое в мире применение в 1830-х гг. паровых машин для откачки грунтовых вод с больших глубин в шахтах позволило достичь угольных пластов с отличной коксуемостью. Именно каменноугольный кокс, а также местная железная руда (потом из захваченной Лотарингии/зарубежья) стали основой быстрого развития металлургического комплекса Рура (выплавка чугуна и углеродистой стали, а затем и металлопрокат), коксохимии, энергетики и тяжёлого машиностроения. Регион стал быстро развиваться и урбанизироваться, его население в 1850-1925 гг. выросло практически в 10 раз — до 3,8 млн человек.
Закономерно, что именно Рур стал центром военной промышленности нацисткой Германии, во время войны заводы Круппа в Эссене, фабрики по производству синтетического топлива и прочие стратегические объекты подвергались систематическим бомбардировкам союзной авиации. После капитуляции Германии именно международный контроль Рура стал гарантией от возрождения военной мощи. В 1946 г. из трёх разрозненных провинций набившей всем оскомину Пруссии в британской зоне оккупации была образована одна, — Северный Рейн-Вестфалия, охватившая весь бассейн Рура целиком. Для контроля добычи угля и производства стали в 1949 г. образовали Международный орган по Руру (IAR), который сохранил эту функцию и после учреждения ФРГ. Его функции перешли созданному в 1952 г. Европейскому объединению угля и стали (ECSC). Роберт Шуман, министр иностранных дел Франции и его идейный вдохновитель, стремился максимально интегрировать Германию в единый рынок и экономику Западной Европы, чтобы новая война стала просто невозможной.
Для восстановления разрушенной войной Европы требовалась уголь, кокс и сталь Рура. Поэтому во многом именно его тяжёлая промышленность, единый европейский рынок угля и стали, а также план Маршалла обеспечили немецкое послевоенное «экономическое чудо». Однако уже к середине 1950-х рост з/п и жизненного уровня шахтёров не позволял обеспечить другую, во многом противоположную цель создания ECSC — минимальную стоимость сырья для промышленности Европы. Нужно было либо вводить государственную поддержку (в ФРГ это сделали в 1956 г.) либо импортировать более доступный уголь. В условиях роста спроса на уголь, вызванного Суэцким кризисом, руководство ECSC совершило роковую ошибку, спрогнозировав сохранение спроса на уголь как ключевой энергоноситель следующего десятилетия. Некоторые видят в этом «уши» Франции, заинтересованной в ликвидации ресурсной базы своего злейшего врага. Так или иначе, но страны Западной Европы не только накопили огромные запасы, но и заключили долгосрочные контракты на импорт дешёвого угля из США.
Всё бы ничего, но в 1958 г. в Рур протягивают нефте- и продуктопровод из Роттердама, и в регион хлынула ещё более дешёвая нефть из стран Персидского залива. На новый энергоноситель постепенно начинает переходить не только энергетический сектор и транспорт (речные суда и ж/д), но и химическая промышленность. У производителей угля, что в Германии, что во Франции, скопились запасы угля — он никому не нужен из-за доступного американского. В Руре начинают закрываться первые шахты, сначала старые и нерентабельные. Этому не придают особого значения, стремясь в горячке оптимизировать издержки угольной отрасли. Но это было начало Zechensterben — её смерти. В 1968 г. уцелевшие шахты объединяют в отраслевой союз Ruhrkohle AG — следующие полвека их добычу будет субсидировать государство. В итоге, если на пике в 1957 г. из угля вырабатывалось 72% электроэнергии Германии, то сегодня лишь 17%. Число шахтёров упало с 0,5 млн до 3,4 тыс. человек к 2018 г., когда в Руре закрылась последняя из 136 шахт и весь энергетический уголь стал импортироваться из Китая и Австралии.
Два примера успешного редевелопмента бывших промышленных площадок Рура. Источник: Stefan Moellerherm, Georg Agricola Research Center of Post-Mining
Что касается металлургического комплекса, то оккупационная администрация союзников поначалу стремилась максимально снизить его потенциал, разрушив часть предприятий. Но образование ECSC наряду с постепенным переходом на новые способы производства позволило ФРГ, напротив, нарастить производство стали практически в 4 раза ко времени нефтяного кризиса 1973 г. и последующего за ним стального. Его причиной стал не только рост конкуренции со стороны Японии, но и снижение спроса на сталь из-за новых конструкционных материалов типа алюминия, пластика и керамики. Как и в случае с угольным кризисом, осознания, что меняется целая эпоха, не произошло — старались всё списать на флуктуации рынка. Значимой государственной поддержки стремительно теряющие конкурентоспособность металлургические конгломераты Рура тогда не получили. И если после угольного кризиса в 1960-х гг. увольняемых шахтёров переучивали на металлургические специальности, чтобы трудоустроить здесь же, то теперь и этот сектор залихорадило. Для некогда индустриального сердца Европы замаячил призрак деиндустриализации. Оставшиеся сегодня металлургические предприятия сконцентрированы в Дуйсбурге на Рейне, для предельного снижения транспортных издержек.
▍ 2.2 Почему Рур смог: уроки для Детройта
Мы приехали в Дортмунд под впечатлением от пережитого в Детройте (см. материал по нему) и, конечно, наш первый вопрос был, как Руру удалось избежать его судьбы. На это наши профессора отвечали в том ключе, что, во-первых, говорить о полном успехе не корректно. Сервисная экономика 1990-х гг. заместила выбывшие рабочие места после коллапса тяжёлой промышленности не полностью. Так, к 2001 г. Рур потерял 840 тыс. рабочих мест (80%), а новых удалось создать около 800 тыс. Что само по себе отлично, но есть нюансы. В регионе сохраняется структурная безработица в 10-12%, что в два раза выше, чем по Германии в целом. Социальный кризис удалось растянуть по времени, дав возможность развиться новым отраслям, только благодаря масштабному субсидированию угольной отрасли. С момента начала угольного кризиса в 1958 г. до закрытия последней шахты Рура в 2018 г. на это и борьбу с техногенными последствиями было потрачено 130 млрд Евро (оценки 2012 г.). В целом, ВВП на душу населения и располагаемых домохозяйствами доход в Руре продолжают падать, оставаясь самыми низкими для федеральной земли и Германии в целом. Поэтому предстоит много работы, а муниципальный дефицит ещё долго будет покрываться трансферами из бюджета федеральной земли.
Во-вторых, чтобы сохранить инженерные кадры в Руре стали развивать высшее образование. Вообще, с XIX в. власти Пруссии, боясь революций и объединения интеллигенции, рабочих и военных, запретили здесь университеты. Но с началом угольного, а потом и стального кризиса они начали появляться здесь как грибы после дождя. Показательно, что в год закрытия последней шахты в Дортмунде там открыли технический университет, который сегодня является одним из крупнейших работодателей. При этом традиционно сильные для Европы профсоюзы (8-часовой рабочий день с 1905 г.) добились поддержки увольняемых шахтёров. Она принимала не только форму выплат ежемесячных пособий до достижения пенсионного возраста, но и переобучения с гарантией последующего трудоустройства. И если в 1950-х гг. программы профессиональной переподготовки шахтёров предлагали только специальности в смежных секторах, то сегодня в Руре сформировался один из крупнейших университетских кластеров Европы (22 университета с более 250 тыс. студентами). Он предлагает широкий спектр специальностей, от энергетики и логистики до ИКТ и здравоохранения. Развитие сферы R&D и центров трансферта технологий позволило сформировать здесь национальный центр экологических компетенций. В этой сфере созданы почти 130 тыс. рабочих мест (солнечная и водородная энергетика, технологии очистки воды и защиты почвы, переработка отходов и прочее). А вот надежды на логистику как отрасль, способную стать новой якорной специализацией Рура и в инфраструктуру которой вкладывались десятилетиями, оправдались не в полной мере. В итоге первое место по занятости в Руре, пусть и с незначительным отрывом от промышленности, сегодня занимает здравоохранение.
Источник: Hermann Bömer, University of Dortmund
В-третьих, ключевые проекты редевелопмента 1990-2000-х гг. разрабатывались в Руре на уровне конкретных муниципалитетов и аккумулировались через ассоциацию RVR. А федеральная земля NRW уже «выбивала» под них проектное финансирование у Берлина и Евросоюза. Такое выстраивание цепочки взаимодействия «снизу-вверх» отличается от противоположного подхода к восстановлению старопромышленных регионов в США. Однако к этому пришли не сразу — первая федеральная Ruhr Development Program 1968 г. всё ещё пыталась «сверху» спасти обречённую угольную и металлургическую промышленность через инвестиции в инфраструктуру, модернизацию и оптимизацию издержек, а также консолидацию. При этом стремление Бонна начать развитие здесь новых отраслей наталкивалось на сопротивление «снизу» — владельцы закрываемых шахт опасались исков будущих владельцев участков из-за возможного ущерба вследствие продолжающегося проседания почвы. С другой стороны, гиганты тяжёлой промышленности ещё не понимали, что их золотой век закончился. Характерна фраза, которой Густав Крупп ответил на предложение развивать в Руре высшее образование: «Нам здесь нужны мускулы, а не мозги». Однако к концу 1980-х гг. уже до самых упёртых дошло, что перемены неизбежны. Именно в рамках принятой тогда программы The Future Initiative for Coal and Steel Regions был создан IBA Emscher Park вдоль речушки Эмшер, о которой я расскажу ниже. Ландшафтный парк протяжённостью 85 км позволил за 10 лет реализовать более 100 различных проектов муниципалитетов по редевелопменту территории бывших промышленных площадок.
Ну и, наконец, здесь не было расового и политического противостояния как в Детройте. Хотя национальный вопрос в Руре стоит, пусть и не столь остро — на 2010 г. здесь было около 600 тыс. (10%) иностранных рабочих, 40% которых были выходцами из Турции (gastarbeiter, кстати, словечко немецкое). Их появление в Германии связано с быстрым ростом местных з/п в былые времена ФРГ. Если в 1954 г. их доля среди занятых составляла 0,4%, то в 1971 г. уже более 10%. В угольной отрасли к началу 1980-х гг. она вообще доходила до 50%. Не трудно догадаться, что именно среди национальных диаспор сегодня самый высокий уровень безработицы в Руре с вытекающими отсюда последствиями. Так, в Гельзенкирхене, который позиционирует себя как столица солнечной энергетики, и где самая высокая в регионе доля мигрантов (19%), и самый высокий уровень безработицы (15,6%).
▍ 2.3 Рурский бассейн один — дороги разные
На пике расцвета тяжёлой промышленности в 1960 г. в Дортмунде на этих предприятиях работало 75 тыс. человек. К моменту закрытия последней шахты (1987) и последнего металлургического предприятия (1997 г.) безработица достигла 18%, а Дортмунд приобрёл незавидную славу умирающего рабочего города без будущего. Чтобы переломить тренд, муниципалитет разработал стратегию развития (dortmund-project), которая частично была профинансирована ThyssenKrupp, крупнейшим работодателем региона. Она базировалась на развитии в городе новых секторов, прежде всего ИКТ, электронной коммерции и логистики, микросистемного инжиниринга. Её результаты видны по постепенному росту числа рабочих мест к 2019 г. — с 280 до 333 тыс. (+20%). Больше всего их было создано в логистике (+ 20 тыс.), только потом шли «новички: ИКТ (+8 тыс.), наука и образование с центрами трансферта технологий (прирост числа занятых в 4,4 раза), а также сектор финансовых услуг (рост в 2,4 раза).
Что касается Дуйсбурга, то здесь ещё сохраняются металлургические предприятия со специализацией в производстве высоколегированных сталей. Так как город на Рейне здесь приоритетное развитие получила именно логистика, с опорой на традиционно развитую для Рура транспортную инфраструктуру. Сегодня через речной порт Дуйсбурга идёт до 30% грузов между Китаем и Европой, а число занятых в секторе выросло в 2,5 раза, до 50 тыс. человек. Кроме того, широкое распространение здесь получили различные образовательные программы по профессиональной подготовке/переподготовке в сфере логистики. Для диверсификации экономики были приняты программы Duisburg 2000 и Impulse.Duisburg. Как и в Дортмунде, приоритетными сферами определили ИКТ, а также материаловедение, туризм и сектор услуг. Но они оказались менее успешными, критики справедливо указывают на их размытый фокус.
Источник: Wuppertal Institut für Klimat & RVR/Emscher Landscape Park
А вот в Эссене, третьем крупном городе конурбации, основную ставку сделали на редевелопмент промышленных площадей под офисы, развитие зелёной инфраструктуры и промышленный туризм. Крупнейшая местная угольная шахта и коксохимический завод Zeche Zollverein в 2001 г. была признана Unesco объектом всемирного наследия, став крупным музеем индустриального наследия. Рядом с Эссеном располагается и знаменитый Duisburg-Nord landscape park площадью 180 Га на месте бывшего чугунолитейного завода, где можно гулять между гигантскими домнами, заниматься промышленным альпинизмом или дайвингом в газгольдере. В итоге в 2010 г. Эссен получил звание зелёной столицы Европы, здесь проводится крупный ежегодный культурный фестиваль ExtraSchicht. Всё это привлекает туристов, муниципалитет поставил себе цель в 0,5 млн человек в год (в 2019 г. Рур посетили более 4,4 млн туристов, треть из них иностранцы). Кроме того, в Эссене развивается водородный кластер, здесь размещается одна из штаб-квартир ThyssenKrupp, а также энергетические компании STEAG, OGE, E.ON и RWE. Именно в Эссене расквартирована региональная ассоциация RVR, в итоге город по объёму офисных площадей сегодня борется за титул Desk of the Ruhr с самим Дюссельдорфом.
Между тем, именно в столице федеральной земли NRW, наряду с агломерацией Кёльн – Бонн самые высокие показатели ВРП на душу населения в Triple Metropolis. Бросается в глаза разницам между «альфой и омегой» Рейнско-Рурского региона со старопромышленными городами Рурштадта. Поэтому некоторые исследователи с начала 2000-х гг. стали ставить под сомнение само существование Triple Metropolis как единого социально-экономического и рынка труда, считая его искусственным политическим конструктом.
Источник: Robert Hassink & Matthias Kiese, Kiel University & Ruhr University Bochum (2021)
3. Борьба с последствиями индустриального прошлого (post-mining)
▍ 3.1 Проседание почвы, откачка воды, терриконы и ржавеющие развалины
С начала индустриализации Рура здесь было добыто около 7 млрд тонн угля, что вызвало масштабное проседание почвы, средний уровень которой составляет 3 м, а местами доходит и до 20 м. В итоге 40% территории Рура теперь относятся к антропогенным низменностям (польдеры), откуда нужно постоянно откачивать воду, чтобы их не затопило поверхностными стоками. Для этого в регионе работает целая сеть из более 180 насосных станций, мощность которых постоянно растёт. Но это ещё не всё. Грунтовые воды нужно откачивать ещё и из самих шахт. В своё время именно высокая обводнённость угольных шахт Рура и необходимость постоянной откачки грунтовых вод стала одной из причин потери конкурентоспособности сектора на открытом мировом рынке. Теперь, после закрытия шахт, нужно контролировать уровень воды в них, чтобы избежать смешения получающейся высокоминерализованной воды с грунтовыми водами. В случае превышения заданного уровня её откачивают, а там, где это делается на постоянной основе, используют как источник геотермальной энергии (температура 35-40 градусов). В исследовательском институте пост-угольной эры TH Georg Agricola University (THGA) сейчас разрабатывают технологию разделения шахтных вод на чистые и солевые растворы.
Согласно German Federal Mining Act, деятельность владельца шахты не заканчивается с её закрытием — он должен разработать план рекультивации территории, а после одобрения ещё и обеспечить его реализацию. При этом большая часть территории бывших шахт перешла в собственность Ассоциации RVR и уже прошла рекультивацию с озеленением, став общественными парками. На терриконах размещают поля солнечных батарей и ветровые турбины, в отдельных случаях они приобретают другие специфические функции, как, к примеру, круглогодичная лыжная трасса в Ботропе. Важно и то, что принятый Renewable Energy Sources Act (EEG) в 2000 г. приравнял метан угольных пластов (coal mine methane, CMM) к возобновляемым ресурсам. Поэтому на части закрытых шахт начали устанавливать модульные мини ТЭС, варьируя число типовых блоков мощностью около 1,3 МВт в зависимости от выхода газа. Проблема в том, что многие шахты связаны между собой под землёй, поэтому газ из более загазованных шахт часто разбавляется воздухом менее загазованных. В итоге постепенно концентрация метана снижается, что влияет на эффективность таких проектов.
Основные проблемы пост-угольной эры в Руре. Источник: Stefan Moellerherm, Georg Agricola Research Center of Post-Mining
Что же касается многочисленных заброшенных промышленных площадок Рура, часто превращаемых в музеи и объекты индустриального наследия, то это было вынужденным решением. Целые металлургические заводы, что были относительно новыми и которые можно было разобрать — вывезли в Китай. Так, к примеру, произошло с заводом Phoenix в Дортмунде, о котором я расскажу ниже. В отдельных случаях не столь грязных производств удаётся реализовать проекты редевелопмента. К примеру, шахта Ewald в Хертене, территория которой после рекультивации стала частью ландшафтного парка Hoheward или технопарк MARK 51°7 на месте автозавода Opel в Бохуме. А вот загрязнение почвы и материалов конструкций домен, коксовых батарей, газометров или шахтных построек старых объектов Рура за практически два века индустриализации сделало их разбор и рекультивацию территории для последующего использования чрезвычайно затратным. Было проще оставить всё как есть, законсервировав. Отсюда и развитый промышленный туризм в Эссене (как грустно шутили наши профессора — приезжают в музей под открытым небом богатые китайцы посмотреть на ржавые развалины). Другое дело, что поначалу муниципалитетам Рура было сложно убедить обычных работяг в нужности таких заброшенных промплощадок — после массовой потери рабочих мест бытовало отношение «да гори оно теперь всё пропадом».
▍ 3.2 Речушка Эмшер: путь от «клоаки Рура» стоимостью $5,5 млрд
В 1989 г. в Руре приняли программу International Building Exhibition (IBA) Emscher Park как стратегический проект экологической и социально-экономической трансформации региона. За 10 лет удалось реализовать около 120 проектов рекультивации территорий различных промышленных объектов на всём протяжении реки Эмшер общей стоимостью 2,5 млрд Евро. Их связали в единую систему общественных парков общей площадью 320 км2. Однако важнее всего было оживить саму речушку Эмшер, восстановив её естественное русло и окружающий природный ландшафт, на что в итоге ушли следующие 30 лет и ещё $5,5 млрд. Для того, чтобы понять, почему это было так сложно сделать, нужно снова обратиться к истории индустриализации Рура.
Бетонный канализационный коллектор Эмшер. Источник: Emschergenossenschaft
Эмшер — одна из трёх рек Рурского бассейна, у которой было петляющее русло и многочисленные старицы, а ширина поймы в отдельных местах доходила до 8 км. С конца XIX в. она использовалась для сброса бытовых и промышленных стоков. Чтобы избежать эпидемий из-за её постоянных разливов, масштабы которых постоянно росли (просадка почвы под шахтами), её русло спрямили, углубили и заключили в бетонный коллектор, заодно отделив от судоходного канала Rhine-Herne. Просадка почвы продолжалась, высоту дамбы Эмшер постоянно наращивали, воду из притоков туда пришлось поднимать насосами. Для очистки бытовых и промышленных стоков в 1977 г. в Динслакене, при впадении Эмшер в Рейн, был открыт мощный комплекс водоочистных сооружений. В целом, получившееся гидротехническое сооружение сносно справлялось со своими задачами, хотя о комфорте проживания по её берегам можно было забыть. В народе как только многострадальную речушку ни называли, и cloaca maxima было самым литературным.
Однако нет худа без добра. Из-за коллапса угольной промышленности и закрытия шахт к началу 1980-х гг. проседание почвы в Рурском бассейне практически прекратилось. Стало, наконец, возможным, строительство обычного подземного канализационного коллектора. И в 1991 г. Emschergenossenschaft решилось на масштабный проект реконструкции канализационной системы Рура. Для начала нужно было создать и проложить сеть подземных коллекторов раздельной ливневой и бытовой канализации под самой Эмшер и её притоками общей протяжённостью более 400 км. Параллельно шла постройка сразу нескольких комплексов очистных сооружений (КОС), на которые к 2001 г. замкнули канализационные стоки. Для вывода в Рейн очищенных стоков всей конурбации КОС соединили магистральным подземным коллектором длиной 51 км и диаметром до 2,8 м. Это масштабное строительство продолжалось около 20 лет. Мы были в Дортмунде в 2018 г. и успели походить по шахтам насосных станций и строящимся тоннелям. Сейчас вся система уже заработала.
Параллельно, по мере высвобождения поверхностного коллектора Эмшер от канализационных стоков, его по отдельным участкам начали разбирать и восстанавливать естественное русло, где это было возможно. Здесь тоже было много трудностей. Естественное русло Эмшер не обладает усреднёнными характеристиками прежнего бетонного коллектора — водосток живой реки «гуляет» в пределах от 11 м3/с в засуху до 350 м3/с при продолжительных ливнях. Поэтому без «серой» инфраструктуры не обойтись — от масштабных наводнений антропогенный польдерный ландшафт Рура теперь всегда будут спасать только дамбы и насосы. Но сгладить колебания водостока Эмшер можно. Для этого ливневые стоки стараются собирать и удерживать в пойме Эмшер с помощью системы воссозданных болот, запруд и каналов. С этой же целью в Дортмунде на месте бывшего завода Phoenix создали одноимённое озеро (Lake Phoenix) объёмом 600 тыс. м3.
До этого Эмшер протекала в подземном коллекторе под заводом. После его закрытия быстро стал ветшать и весь район. Чтобы вдохнуть в него новую жизнь и создать большой водосборный бассейн для регулирования стока Эмшер, приняли решение создать на его месте искусственное озеро, а участки по берегам отдать девелоперам под застройку и технопарк. Территория общей площадью 36 Га стала частью ландшафтного парка Эмшер. К разборке заводских корпусов и демонтажу оборудования приступили в 2004 г., а закончили всё, открыв новое общественное пространство для посетителей в 2011 г. Наши профессора рассказывали, что в пиковые жаркие летние дни число посетителей доходит до 25 тыс. На 10-30%, в зависимости от удалённости от реновационного проекта, выросла стоимость недвижимости в районе. Это позволило частично компенсировать затраты (~ $300 млн). Озеро Phoenix стало частью масштабного проекта ревитализации Эмшер, который растянулся на долгие 20 лет, за что был прозван generation project. Он позволил создать 44 тыс. новых рабочих мест. Это к вопросу о том, что экологические проекты, как и инвестиции в модернизацию ЖКХ, могут быть не только «чёрными дырами», но и драйверами развития целых отраслей и регионов.
Вместо заключения
Такова история этого удивительного региона, сумевшего после коллапса угольной и металлургической промышленности, а также потери 0,8 млн рабочих мест отскочить от края пропасти. Касками по брусчатке там, конечно, не стучали, — давал о себе знать «рейнский капитализм» с тесной работой профсоюзов и менеджмента. Но и организованное сопротивление было — чего только стоят недельные протесты десятков тысяч шахтёров против сокращения субсидирования с оккупацией Бонна в 1997 г. В итоге масштабная финансовая помощь центра помогла растянуть негативные последствия кризиса во времени, дав шанс на развитие замещающих секторов. Да, за полвека мучительной трансформации Рур потерял 10% населения, а уровень структурной безработицы здесь в два раза выше, чем в среднем по Германии. Но общий настрой местных обнадёживает — они сделали то, что не удалось Детройту, да и в целом США с их «социальным дарвинизмом». Именно настрой помогает видеть сегодня новые возможности в, казалось бы, очевидных негативных вещах. Так, в Руре «утечку мозгов» назвали экспортом образовательных услуг, а растущая доля мигрантов вызвала рост новой сферы этномаркетинга (покупать свадебные платья в Duisburg Marxloh съезжаются турецкие девчонки со всей Европы).
Помню, как мы спросили нашего принимающего профессора после лекции на свежем воздухе, а где же его авто. Тот невозмутимо буркнул, что приехал к нам на велике, — стоит тут за углом. Сразу же вспомнился профессор из Нью-Йорка (см. материал по нему), который на предложение моего научника проехаться на метро, брезгливо скривился. Именно в таких мелочах выражается zeitgeist, «дух места». Думается, что помимо прочего, он помог Руру стать одним из немногих примеров структурной трансформации старопромышленных регионов, коих немало на нашей планете… Есть они и у нас. И, конечно, до рези в глазах хочется, чтобы они также смогли преодолеть трудности перелома эпох, вновь встали крепко на ноги. Будем работать для этого и дальше!
P.S. Этот материал стал последним в серии публикаций по итогам учебных модулей программы IGLUS. Крайне жаль, что она почила в лету во время глобального локдауна, будучи основанной на field trips и жизни в изучаемых городах. Но весь полученный опыт лёг в основу материалов (надеюсь, не очень скучных), поэтому я очень рад, что всё-таки смог довести серию до конца… Прощаться не буду, возможно, захочется рассказать о чём-то ещё. Stay tuned! И удачи всем нам!
Скидки, итоги розыгрышей и новости о спутнике RUVDS — в нашем Telegram-канале 🚀
