Элегия о потерянном доме и исчезнувшем городе в фильме-триумфаторе Санденса
Камера стремительно следует за парой парней по улицам Сан-Франциско — от пригорода, расположенного возле токсичной свалки, до фешенебельного района Филлмор. Джимми Фэйлс и его верный друг Монт, неловко приютившиеся на одном скейте, провожают взглядом мимолетные виды харизматичного мегаполиса. Режиссер Джо Талбот, выросший в тех краях, устраивает пришлому зрителю небольшую экскурсию, чтобы собрать из разрозненных кадров цельный образ родного города — места неидеального, но наполненного ностальгией, которая даже неприятный опыт превращает во вдохновляющие воспоминания.
Люди, спрятавшиеся в химзащиту, аккуратно убирают мусор с тротуара, по которому бегает девочка с леденцом. Самопровозглашенный активист декларирует о неотвратимости конца света, хотя из слушателей у него лишь пара раздраженных ребят, дожидающихся трамвая. Неподалеку играют детишки и бьют баклуши гангстеры, а черное население делит улицы с японской диаспорой. Пригород все больше обрастает одинаковыми домами для бедных, которых Сан-Франциско выталкивает на задворки, а вечно занятые жители центра свысока смотрят на двух пришельцев со скейтом, словно отрицая всякую близость с этими странными соседями.
С годами память размывает границы воспоминаний, потому утрированные и неправдоподобные идеи, которыми пестрит «Последний черный в Сан-Франциско», напоминают сон наяву. Режиссер Джо Талбот и сценарист Джимми Фэйлс, играющий в фильме самого себя, воссоздали растворившиеся во времени представления о родном городе. Забавные — благодаря странным глупостям, что запоминаются на годы, и грустные — из-за проблем, ставших неотъемлемой частью жизни многих поколений.
Сан-Франциско — роскошный и процветающий мегаполис, который в начале прошлого века землетрясение едва не сравняло с землей. Последовавшая перестройка привела к так называемой джентрификации — благоустройству районов за счет выселения японских мигрантов и черного населения в пригороды. Это снизило процент коренных горожан, а постоянно растущие цены на недвижимость привели к росту числа бездомных. Поколениями жители Сан-Франциско боролись с переездами, потерей жилья и бедностью.
По словам Джимми Фэйлса «нельзя ненавидеть город, если не любишь его». Судьба сценариста и актера полна печальных событий — потеря семейного дома, который после войны построил его дед; жизнь в интернате и пренебрежение со стороны семьи. Но Джимми вспоминает покрытый шрамами город с нежной теплотой, как и все связанные с ним невзгоды. «Последний черный в Сан-Франциско» — это универсальная история любви человека к уголку, который он считает домом.
За этим символизмом стоит довольно простой сюжет. Каждый день Джимми на скейте или трамвае добирается до района Филлмор с довольно необычной целью. Дело в том, что его фамильный дом ныне занимает очаровательная пожилая пара, которая не оказывает должной заботы потрясающему дворцу в викторианском стиле. Дед героя возвел эти стены, но его отец не смог совладать с буйной экономикой и был вынужден продать дорогой во всех смыслах дом. Джимми, словно вор, регулярно пробирается за изгородь, чтобы то тут, то там подлатать особняк, который когда-нибудь обязательно вернется в руки законного владельца.
Правда жильцы дома недовольны благими намерениями героя, что недвусмысленно проявляют постоянными криками и брошенными в его сторону продуктами. «Поливайте растения, или придется мне», — отвечает на неблагодарность парень, заканчивающий подкрашивать подоконник. Джимми провел светлое детство в этих четырех стенах и даже роковую ссору родителей вспоминает с ностальгической искренностью. Затем были развод, интернат, молодость, проведенная в доме лучшего друга, и все эти годы сопровождала тоска по родному уголку.
Потому история Джимми, оплетенная специфичностью места и времени, так универсальна. Теплые чувства к дому, как метафора стабильности и непоколебимости семейного очага, понятны и просты. В определенный момент сюжет «Последнего черного в Сан-Франциско» переступает границы истории о любви к городу и выливается в поэтичную сказку о недостатке семейного тепла и душевной ностальгии по ушедшим годам.
За всей романтикой картины виднеется довольно прагматичная сторона, связанная с джентрификацией города и в особенности района Филлмор, кардинально изменившегося после переселения коренных жителей. Теперь Джимми, выходец из центра, вынужден часами добираться до него, слушая в трамваях недовольство местных яппи. Для них, новоявленных обитателей Филлмора, черный парень в деревенской рубахе со скейтом — белая ворона. А места, которое он до сих пор считает домом, давно нет.
Теперь все заполонили высотки, дорогое жилье и офисы стартапов. Джимми — последний черный в Сан-Франциско, городе, который когда-то был домом для множества джазовых музыкантов и котлом многонациональных культур. Герой отчаянно цепляется за место, которого нет — хотя он давно не живет среди представителей высшего класса, он никак не может этого принять. В этой горькой аллегории о том, как легко потерять собственное место и как сложно потом бороться за него, кроется особая меланхоличность.
При этом режиссер и сценарист рисуют Сан-Франциско с осязаемой теплотой. Каждый уголок любимого города украшен яркими цветами для придания ему неестественной красоты, словно воспроизведенной по памяти ребенка. Главный герой, инфантильный в своих действиях и желаниях, смотрит на окружение детским взором и во всем видит прелесть, доступную лишь коренным жителям города.
Сказочные дома с остроконечными башенками и витражами обрамлены пышной, раздающейся во все стороны растительностью. Свет, исходящий то от закатного солнца, то от редких уличных фонарей, мягко подчеркивает бесшумную красоту города. А бандиты, по ночам выясняющие отношения в бедных районах, предстают перед Джимми верными братьями.
Несмотря на реальность истории, происходящее зачастую обманывает ожидания. Специфичное чувство юмора Джо Талбота и Джимми Фэйлса отлично гармонирует с духом картины, походящей на историю «для своих». Повествование наполнено гипертрофированными персонажами и безумными образами, вроде выступающей в роли греческого хора банды или упомянутого вестника апокалипсиса, который проповедует в месте, где за день едва ли наберется десяток прохожих. Причудливым юмором и яркими красками картина напоминает произведения Уэса Андерсона — повелителя нелепых ситуаций.
Второстепенные герои выступают массовкой на театральной сцене, фоном которой служит бухта Сан-Франциско. Режиссер не привлекает к ним слишком много внимания, словно их забавная патетичность рухнет под пристальным взором. А немногословные главные герои путешествуют от одной юмористической зарисовки о родном городе к другой, встречая на каждом шагу мифических персонажей.
«Последний черный в Сан-Франциско» является первым фильмом и для режиссера, и для сценариста, но выглядит он не как робкая попытка окунуться в ледяную воду, а как детский эксперимент, напоминающий знакомство пальцев и розетки. Инфантильные Талбот и Фэйлс даже не пытаются придать своему дебюту форму кино, облачить его в привычные рамки. Сюжет то и дело виляет из стороны в сторону, не давая до конца понять, что является полным вымыслом, а что — неожиданной правдой.
***
Лаконичный и немногословный сценарий течет сквозь пальцы так, что его невозможно ухватить, он пропадает из виду еще до того, как сфокусируешь на нем внимание. Поэтичную манеру повествования и фольклорную структуру фильма сложно утрамбовать в слова — Талбот и Фэйлс сняли «Последнего черного в Сан-Франциско» не просто нелинейно и без лекал, а вовсе выбросив тетради и начав писать на стенах и окружающих предметах.
