Известность к Клеменсу Й. Зетцу пришла с романом «Индиго» о странной школе-интернате для детей-индиго в Штирии. Произведение было переведено на несколько европейских языков, в том числе и на английский. Критики и литературоведы сравнивали автора с Томасом Пинчоном и Стивеном Кингом. Вольфганг Патерно из «Профиля» описывает роман как «выродок из шпионского, научно-фантастического и политического триллера, ужасов и любовной истории, смешанных с буйными фантазиями и шокирующими образами». С тех пор Клеменс Й. Зетц набрал обороты, получил Премию Георга Бюхнера (одну из самых значимых в немецкоязычном пространстве) и в прошлом году за роман «Луна перед посадкой» — Австрийскую книжную премию, одну из самых престижных в современном литературном процессе Австрии.
«Отрада округлых вещей» — сборник рассказов, вышедший в серии «Австрийская библиотека в Санкт-Петербурге». Каждая история повествует о жизни и смерти, о присутствии странного, а порой и мистического в нашей жизни. Как и Фриш Клеменс Зетц в короткой прозе проговаривает неназываемое и читателю только остается догадываться, что за необъяснимые питомцы, люди во время путешествия в Норвегию, или каков мотив женщины, желающей секса в присутствии обездвиженного сына. Наиболее близок идейно автору Рубен Эстлунд. Герои его фильмов зачастую испытывают дискомфорт и попадают в неудобные для себя условия, когда затаенные дикие черты прорываются наружу и человек обнажает себя донельзя. Тоже самое в рассказах Клеменса Й. Зетца. Например, в рассказе «Волшебник» женщина, будучи опекуном обездвиженного сына, вызывает мужчину из эскорта и уговаривает его вступить в связь в комнате сына. Или парнишка шестнадцати лет в рассказе «Сузи» пишет на стенке туалета свой номер телефона по приколу, который выливается в стресс и травматический опыт. До физической связи не доходит, но Зетц так тонко говорит о неназываемом, что читатель чувствует постоянное чувство фрустрации и эмпатии из-за героя или из-за неприятной ситуации. Один из самых жёстких рассказов — «Выдра-выдра-выдра». Здесь нет ни физических увечий, ни крови. Но сама ситуация из ряда вон выходящая. Слепая женщина приводит в свой дом партнера, который видит стены, испещренные надписями «Шлюха», «Грязная свинья», и т. д. Герой поставлен в неловкую ситуацию, сказать — не сказать, но промедление только всё усугубляет.
Излюбленный приём Зетца в рассказах — инверсия. В «Южной Полевой Лазаретной» автор нагнетает обстановку, обрисовывает ситуацию так, что читатель чувствует, сейчас будет очередной шаблон. Рейс отложен, муж возвращается домой и… Думаете, адюльтер? Нет, Зетц не так прост. Дом полон нищих и убогих, а жена похожа на медсестру в лазарете при монастыре. Рассказ превращается в библийскую притчу. А читатель в очередной раз задумывается, а знаем ли наших близких, какие у них интересы, желания, стремления? Многие ли об этом задумываются? Эгоизм героев, страх и дискомфорт — как раз то, что и сближает рассказы Зетца с фильмами Эстлунда. А, если добавить щепоточку Фриша из повести «Человек в эпоху Голоцена», то получим набор историй, работающих с нашим внутренним регистром, нашими чувствами и эмоциями. Казалось бы, что такого? Литература и должна взывать к внутреннему «Я» читателя. Смех или слеза, страх или комфорт. Цель писателя воззвать к нашим эмоциям, без них книги — мертвы. Только Зетц рисует ситуации сбоку, без традиционных шаблонов, от которых порой сильно устаешь. И именно эта странная, нестандартная оптика делает голос автора уникальным в современном литературном процессе.
