Интернеты любят Ктулху — но не очень ясно, верно ли обратное. Впрочем, по канону он как раз отвечает за всяческое безумие и упорос: когда Ктулху пробудится, «человек уподобится Великим Древним – станет свободен и дик, вне добра и зла, отринет закон и мораль; мир захлестнут крики и вопли, кровопролитие и разгульное веселье». Довольно точное описание атмосферы олдовых имиджборд и вообще золотого века интернетов конца нулевых годов. Oh, shi… В общем, вряд ли Говард Филипс Лавкрафт мог предвидеть, насколько популярным станет его детище сотней лет спустя.
В прошлой статье мы начали говорить о Ктулху: кто он такой по канону, чем занимается (спойлер: в основном дрыхнет на дне и иногда икает), где живёт на этом самом дне и почему ему на голову могла упасть советская станция «Мир». Теперь же обсудим, откуда Ктулху взялся именно такой, со всеми его щупальцами, крыльями и пузом, заставляющим заподозрить его в неумеренном употреблении какого-нибудь «Иннсмутского устричного стаута»?
Появление Ктулху на свет (но это не точно)
Понять, почему Ктулху был создан Лавкрафтом именно таким — не самая простая задача. Дело в том, что в своей обширной переписке этого вопроса он практически не касался. Да и по косвенным признакам понять это — тот ещё квест. Более сложный, чем в случае других авторов — в том числе тех, кто продолжали развивать концепцию «лавкрафтовских» ужасов и типичных для них сущностей по стопам загадочного джентльмена из Провиденса. Но как возникли эти самые «лавкрафтовские» ужасы в целом и фигура Ктулху в частности — продолжающие вдохновлять как авторов блокбастеров и бестселлеров, так и бесчисленное множество фикрайтеров и аниматоров?
Пример почти классической современной «лавкрафтовщины» от Dr. Lamia Crow
Трейлер так и не вышедшего аниме, напрямую вдохновлённого Лавкрафтом и его персонажами
Дело в том, что из большинства позднейших божественных, демонических и прочих мистических сущностей явственно и напрямую торчат уши культурного наследия человечества. Если говорить о европейской культуре в широком смысле, то в ней в XIX-XX веках по мере секуляризации и развития худлита персонажи подобного рода обычно воплощали несколько типажей. Это всемогущий библейский Бог (то в классическом сугубо положительном ключе, то напротив, как злобный тиран и угнетатель), а также аццкий Сотона (то в классическом сугубо негативном ключе, то напротив — как героический бунтарь и тираноборец). Ну или всяческие ангелы и демоны в непростых взаимоотношениях.
Ангел Азирафаэль и демон Кроули по правилу 63 от Makoyana
Либо это были боги античных Эллады и Рима с их непростыми отношениями и личной жизнью в стиле студенческого кампуса с бесплатной раздачей пива. На становление классического фэнтези они повлияли как минимум не меньше христианской картины мира — даже у католика Толкиена пантеон Валар явственно напоминает богов греческого Олимпа, и традиция эта намертво вшита в европейскую культуру со времён «возрождения античности» в эпоху Ренессанса. Позже, в XIX столетии на волне романтического национализма, сюда добавились нордические боги Асгарда — и без них ныне опять совершенно никуда.
Хотя от таких Тора и Локи любой древний скандинав рехнулся бы на месте
В крайнем случае в основе литературных образов оказывались персонажи из бесчисленных народно-фольклорных баек: эльфы, лепреконы, тролли, лешие, домовые, оборотни, упыри и прочие анчутки. Правда, в XIX столетии даже они претерпели сильнейшую романтизацию и гламуризацию — на фоне исходных баек про то, как эльфы стырили молоко из коровника, а чёрту пьяный солдат рога обломал. Теперь же вампиры и оборотни и вовсе стали типовыми персонажами любовных романов, бедолаги.
(извините)
Но всё это коренится во многовековых культурных традициях. А вот то, что сделал Лавкрафт —
нет. Точнее, конечно, коренится — но то, на чём исходно основывался Лавкрафт, претерпело в его сознании очень глубокую трансформацию. И, как ни странно, очень плотно основывалось на то, как он воспринимал современное ему время начала ХХ столетия, эпоху перехода от позднего паропанка к раннему дизельпанку.
Привычный, устойчивый, понятный и даже где-то скучноватый мир Belle Époque рассыпался под ударами не только Первой мировой войны, революции в России, бурных социальных процессов и всеобщей радикализации, а там и Великой деперессии. Нет, консервативно настроенным людям — к которым в юности относился Лавкрафт — казалось, что под ударами всё более новаторских научных открытий распадалась сама ткань бытия. И сквозь расползающиеся под руками привычные с детства образы проступает нечто странное и жуткое.
Лавкрафт буквально ощущал себя посреди безнадёжно рассыпающегося, расплывающегося мира — и отражал это в текстах
Вместо нескольких тысяч библейских лет за спиной оказывались неосмыслимые миллиарды лет, наполненные самыми причудливыми тварями, будто порождёнными ночными кошмарами. Динозавры были ещё вполне приличными на фоне каких-нибудь хищных ракоскорпионов, гигантских аммонитов с букетом щупалец, метровых стрекоз и хтонических трилобитов. Палеонтологические исследования завораживали Лавкрафта не меньше, чем археологические — а уже в те годы становилось понятно, что биологическая история нашей планеты была очень долгой и сложной.
Это не плоды больной фантазии под веществами после чтения «Зова Ктулху», а вполне обычная фауна Ордовикского периода где-то 450 миллионов лет тому назад: кстати, вот это вот всё увлечённо хватало и пожирало наших раннехордовых прапращуров
Теории Дарвина и Фрейда как бы намекали, что человек — не творение Божие по образу и подобию своему, а в общем-то хорошо прокачавшая интеллект обезьяна с массой мутных тараканов в голове, завязанных на совершенно неприличные для человека викторианского воспитания вещи вроде (ужос!) сексуальности. Да и само пространство и время, казалось бы, совершенно незыблемые, осыпались под ударами теоретических выкладок Эйнштейна.
«Некрономикон? Ха! Аль Хазред, подержи-ка моё пиво…»
Археологические находки подливали масла в огонь не меньше: в странные и огромные бездны времени погружалась не только биологическая, но и социальная история. На месте райского сада оказывались сотни тысяч лет существования в тёмном палеолите, самым диким и неподобающим образом, понемногу превращаясь из совсем уж обезьяноподобных питекантропов-австралопитеков в кого-то человекообразного хотя бы на уровне неандертальца. А затем появлялись исчезнувшие города со странной архитектурой, покоящиеся в песках или даже на морском дне (уровень моря не раз менялся уже в историческое время, особенно в некоторых регионах вроде Персидского залива и Каспия), загадочные храмы с неясными изображениями жрецов, процессий, животных, человеко- и звероподобных богов.
В 1922 году весь мир всполошило «проклятие гробницы Тутанхамона» — когда после вскрытия саркофага египетского царя XIV века до нашей эры за недолгий срок умерли сразу несколько участников процедуры. Картина доисторического мира и ныне полна пробелов и загадок даже там, где до нас дошли многочисленные тексты, а во времена Лавкрафта она была очень обрывочной и местами пугающей.
Обычные человекорыбы на изображении из древней Месопотамии: кто сказал «Иннсмут»?
К примеру, уже было известно о наличии в шумеро-аккадской культуре бога Эа, он же Энки, он же Оанн, он же, вероятно, филистимлянский Дагон (тот самый). Рыбоподобный бог подземных пресных вод и подземного мира, а также культурных изобретений, он был покровителем древнейшего из городов Междуречья: прибрежного Эриду. В храме Эриду была сакральная бездна Абзу (скорее всего, просто священный пруд). Ну а вавилонский историк Беросс III века до нашей эры описывал Оанна так:
В первый год появилось из моря, в том месте, что вблизи Вавилонии, ужасное существо по имени «Оан», тело у него всё было рыбье, а из-под головы, из-под рыбьей головы, росла другая голова и подобным же образом человеческие ноги росли рядом с рыбьим хвостом. Голос же у него был человеческий. Изображение его и теперь ещё сохраняется. Это существо дни проводило среди людей, не принимая никакой пищи, и научило людей грамоте, и математике, и владению искусствами разного рода, научило жить в городах, основывать храмы, устанавливать законы, и геометрии научило, и показало, как собирать зерно и плоды, и вообще научило всему, что относится к культурной жизни. С того времени ничего больше уже не было изобретено. С заходом солнца существо это вот, Оан, ныряло назад в море и ночи проводило в пучине. Потому что было оно амфибией.
Ну и размножалось попутно, наверное
В общем, новая научная картина мира была для человека викторианского воспитания — а Лавкрафта воспитывали в довольно-таки строгих традициях, и был он ярым англоманом до той степени, что считал независимость США исторической ошибкой — довольно-таки жуткой. Нам, кто впитал её буквально с материнским молоком, трудно понять, насколько холодной, пугающей, неясной и опасной она выглядела для тех, кого исходно учили в традиционном мировоззрении. Мир из небольшого, «понятного», уютного, управляемого божественной волей и идущего ко вполне понятному и скорому финалу, после которого все получат по заслугам, оказался немыслимой бездной причудливо закрученных времени и пространства, в которой обитают слегка цивилизованные обезьяны с прошитыми в генах и нейронах древними ужасами и страстями вместо «вечных божественных ценностей». И любая мимопролетающая комета может походя смахнуть все народы и культуры без малейших последствий для мироздания как такового. Ведь оно состоит из немыслимых и бесчисленных мириадов не просто звёзд, а целых галактик.
Это, конечно, тоже по-своему красиво, и нам уже не первое поколение привычно — но сто лет назад всё это было новыми и жутковатыми идеями
Собственно, и Средиземье Толкиена берёт своё начало именно из этого шока той же самой эпохи — но пока профессор из Старой Англии творил уютный для себя новый мир, пусть и полный опасностей, журналист из Новой Англии погружался в бездны того, что видел и осознавал. Лавкрафт не стал пытаться убежать от новой картины мира в религиозный фундаментализм, термоядерный консерватизм и «это всё придумали масоны» — но и принять её как данность у него не получалось. Зато получалось всё это штудировать, а затем яростно и причудливо рефлексировать, в том числе преломляя всё это в своих снах.
Кто такой Ктулху и с чем его едят?
… нет, не в этом смысле! («In Soviet Russia вы сами зохавываете Ктулху!»)
В образе Ктулху отчётливо просматривается многое из того, что мы только что перечислили. Он обладает щупальцами и склизким телом, как древний гигантский моллюск или персонаж полинезийских мифов — и вдобавок перепончатые крылья, то ли как вполне классический демон или дракон, то ли как недавно открытый птеродактиль. Он — выходящий из моря древний бог, подобный Энки и Дагону: не случайно многие считают ранний рассказ «Дагон» прямым прообразом «Зова Ктулху», и точно так же его изображения в легендарии Лавкрафта то и дело находят на древних барельефах.
Ему поклоняются загадочные и зловещие культисты — подобные тем самым ведьмам из тогдашнего скандального бестселлера «Культ ведьм западной Европы» Маргарет Мюррей, которые ещё и пляшут на ритуалах то ли как ведьмы, индейцы или вудуисты, то ли как любители новомодных тогда и «возмутительно безнравственных» джаза и фокстрота.
«Если ваши шашлыки выглядят не так…»
Лавкрафт действительно интересовался полинезийскими культурами Тихого океана — с их странными божествами, древними жертвенниками и порой в буквальном смысле каннибальскими ритуалами. Особенно близок к Ктулху Каналоа в его гавайском варианте — народы Полинезии, расселившись на колоссальных океанских просторах, попутно довольно сильно изменили свои мифы и своих богов. Гавайский Каналоа обычно предстаёт в виде огромного осьминога, он покровительствует южной части Тихого океана, воплощает всё подводное, подземное, магическое, хтоническое и ядовитое. Одним из священных имён Каналоа является Каа-хe’e-хaунa-Вeлa: Зловонный Осьминог.
У новозеландских маори, куда более свирепых, чем их родственники-гавайцы, есть демон-осьминог по имени Te Wheke-a-Muturangi: его сокрушил с соратниками в великой битве культурный герой Купе, который привёл первые каноэ маори к берегам Аотеароа, Новой Зеландии.
Герои маорийского эпоса сражаются с гигантским осьминогом Те Уэке-а-Мутуранги
Также предполагается, что на создание образа Ктулху важное влияние оказали и несколько вполне конкретных стихотворных и прозаических произведений. Например, «Кракен» Альфреда Теннисона:
Внизу, под громом верхней глубины,
Там, далеко, под пропастями моря,
Издревле, чуждым снов, безбурным сном
Спит Кракен: Еле зримые сиянья
Скользят вкруг теневых его боков;
Над ним растут огромнейшие губки
Тысячелетней грозной вышины;
И далеко кругом, в мерцаньи тусклом,
Из гротов изумительных, из тьмы
Разбросанных повсюду тайных келий
Чудовища-полипы, без числа,
Гигантскими руками навевают
Зелёный цвет дремотствующих вод.
Там он века покоился, и будет
Он там лежать, питаяся во сне
Громадными червями океана,
Пока огонь последний бездны моря
Не раскалит дыханьем, и тогда,
Чтоб человек и ангелы однажды
Увидели его, он с громким воплем
Всплывёт, и на поверхности умрёт.Перевод К.Д. Бальмонта
Ктулхично? Ктулхично. Фхтагнично? Фхтагнично. А ведь это 1830-й год! В тот же самый год Пушкин написал «Каменного гостя», а Гоголь — «Майскую ночь, или Утопленницу», где тоже многом мрачняка и хтони эпохи романтизма, но всё же куда более традиционных. Видимо, всё же что-то такое бродило в англоязычной культуре уже в первой половине XIX века. Ничего удивительного: индустриализация уже шла там вовсю, в отличие от германских земель и Российской империи, и все сопутствующие образы и смыслы начинали проползать щупальцами сквозь трещины в рассыпающемся традиционном обществе… шутка. Ну или не совсем, хе-хе.
Напомню, Мэри Шелли написала стимпанковского «Франкенштейна, или Современного Прометея» в 1818 году: ещё толком не улеглась пыль от Наполеоновских войн, а в Англии уже стали писать научную фантастику с мистическим налётом
В качестве ещё одного источника вдохновения для создания образа Ктулху называют роман Абрахама Мерритта «Лунная заводь», опубликованный в 1918 году. Он повествует об экспедиции, которая на отдалённом острове в Тихом океане находит загадочные древние руины — где покоится жуткая и злобная сущность из незапамятных времён. Она периодически поднимается на поверхность Земли, чтобы захватить мужчин и женщин и медленно пожрать их в бездне в «нечестивом стазисе». Правда, в остальном там всё вполне традиционно для развлекательной литературы начала ХХ века, и героический американский лётчик О’Киф всех побеждает, завоёвывая сердце прекрасной аборигенки Лаклы.
Обложка позднего издания «Лунной заводи»
По духу, впрочем, к «Зову Ктулху» куда ближе рассказ Ги де Мопассана «Орля» (Le Horla) 1887 года. Он написан так, что можно заподозрить в авторстве самого Лавкрафта, если бы не куда большая экспрессивность французского автора. Меркнущий разум лирического героя рассказа оказывается во власти загадочной сущности, пришедшей в порт на судне из Бразилии. Впрочем, тут лучше привести цитату:
Пришёл он, Тот, перед кем некогда испытывали ужас первобытные пугливые племена, Тот, кого изгоняли встревоженные жрецы, кого темными ночами вызывали колдуны, но пока что не видели, Тот, кого предчувствия преходящих владык земли наделяли чудовищными или грациозными обликами гномов, духов, гениев, фей, домовых. Миновали времена грубых преставлений, внушенных первобытным страхом, и люди, более проницательные, стали предчувствовать его яснее. Месмер угадал его, а вот уже десять лет, как и врачи с полной точностью установили природу его силы, прежде чем он сам проявил её. Они стали играть этим оружием нового божества — властью таинственной воли над порабощенной человеческой душой. Они назвали это магнетизмом, гипнотизмом, внушением… и как-то там еще. Я видел, как они, словно неразумные дети, забавлялись этой страшной силой! Горе нам! Горе человеку! Он пришёл, он… как назвать его… он… кажется, он выкрикивает мне свое имя, а я его не слышу… он… да… он выкрикивает имя… Я слушаю… я не могу… повтори!.. Орля… Я расслышал… Орля… это он… Орля… он пришёл!
Фхтагн!
Iä! Iä! Cthulhu! Ph’nglui mglw’nafh Cthulhu R’lyeh wgah’nagl fhtagn!… простите, увлёкся.
Сам Лавкрафт говорил, что Ктулху не похож ни на что, ранее придуманное им. Я бы сказал больше: Ктулху не похож ни на что конкретное, придуманное до него человечеством. Это порождение изысканий и ночных кошмаров Лавкрафта, основанное на множестве образов из множества источников. И пусть Лавкрафт, видимо, отнюдь не считал Ктулху важнейшим из своих мистических персонажей — спустя много десятков лет он постепенно выступил на первое место в его легендариуме. А потом оплёл своими щупальцами все интернеты. Но об этом мы поговорим в следующей, финальной части нашего рассказа о Ктулху.
Оставайтесь с нами)
Telegram-канал с розыгрышами призов, новостями IT и постами о ретроиграх 🕹️
