Наверняка всем знаком образ Джинна как доброго духа, живущего в золотой лампе или в кувшине. На популяризацию Джинна в таком ключе повлияли экранизации про Аладдина или нашего Старика Хоттабыча, за глупость которого хочется максимум пожалеть. Это сейчас джинны либо имеют длинную бороду, как Дед Мороз, либо исполняют три желания, подобно пушкинской Золотой Рыбке. А вот в древности, в арабских странах люди о таком и мечтать даже не смели! И сейчас Вы увидите, как трансформировался образ Джинна за все эти тысячелетия.
Джинны доисламского периода
Происхождение слова “джинн” до конца не ясно. Согласно одной версии, оно происходит от арабского jann (араб. جن/جن ), основное значение которого — «прятаться» или «приспосабливаться». Некоторые авторы интерпретируют это слово буквально как «существа, сокрытые от чувств». Родственные слова включают в себя арабский majnūn (араб. مجنون), что означает «одержимый» или, как правило, «безумный». А также – jannah (араб. جنة ) что означает «сад» или «рай». Есть версия происхождения от латинского слова “Genie” – в древности в Риме так называли духа-хранителя людей и мест.
Вера жителей Ближнего Востока в джиннов подтверждается доисламской литературой седьмого века. Эти персонажи трактуются то как злые духи, обитавшие в пустынях и нечистых местах, часто принимавшие облик животных, то языческие божества природы. А есть версия, что джинны вообще стоят на ранг ниже богов и бессмертием не обладают. В северо-западной Аравии люди поклонялись джиннам как богам, но с одним единственным отличием – наедине, а не публично. Настоящего культа вокруг них никогда не было. Тем не менее, даже в те времена джинны были злонамеренные существа, и арабы испытывали перед ними неистовый страх, как греки перед Аидом – богом смерти и подземного царства.
Джиннов наделяли великим могуществом, но парадокс заключался в том, что человек может убить их в единоборстве, и то – когда он их пред собой видит. Джинны обитали вовсе не в лампе, а в пустынях и тёмных местах, были наиболее активны ночью, могли принимать различные формы – людей, ящериц и скорпионов. Но арабы больше боялись невидимой формы джиннов, так как они мало того, что могли атаковать, будучи незамеченными, так и ещё по поверьям умели насылать на человека различные болезни и даже безумие.
Вследствие чего от джиннов приходилось защищаться, как от нечисти. Больше всего джинны боялись железа и волков. Как и арабы того времени, общество джиннов также состоит из нескольких племен, которые также нуждались в пище и питье, им приписывались некоторые природные явления, такие как штормы. Считалось, что джинн способен как похищать и убивать людей, так и защищать их или даже вступать в брак. Существует легенда о том, что джинн по имени Манзур влюбился в человеческую женщину по имени Хабба и научил ее искусству врачевания.
Джинны в исламе
Древность не даёт нам описания внешности джиннов. Мусульмане и вовсе превратили их в аналог огненных элементалей из Варкрафта – “ифритов“. И то лишь спустя какое-то время. В Коране джинны упоминаются 29 раз, но описания их внешности также не присутствует. В итоге достаётся всем: людей обвиняют в том, что они приписывают джиннам божественность, а самих джиннов – в том, что они заявляют о своей божественной природе. Ислам сместил джиннов на один и тот же уровень, что и людей, а доктрина Ашари и вовсе понизила их и приравняла к христианским и иудейским концепциям Падших Ангелов во главе с Сатаной. Хотя, изначально было заявлено, что джинны были сотворены Богом Аллахом из пламени:
…Мы сотворили человека из сухой звонкой глины, полученной из видоизменённой грязи. А ещё раньше Мы сотворили джиннов из палящего пламени.
Коран, 15:26-27
Позднее это пламя стало известно как вихрь Самума (от араб. س م م s-mm , سم «отравлять»). Самум является обозначением сильного и жаркого ветра пустыни, но в Коране появился как демон и как название пламени в Джаханнаме, месте наказания грешников, аналогичного Аду. Известным джинном в Коране стал Иблис (Эблис). Он был сброшен с Джанны (аналога Рая, где обитает Аллах, ангелы и праведники) после того, как отказался поклониться Адаму, первому человеку на земле. Относительно происхождения и природы Иблиса существуют две разные точки зрения. Первая гласит, что это был прекрасный ангел Азазель, который играл роль карателя и выступил против Бога единственный раз, когда тот решил сотворить своего преемника на Земле ( кахалифа). За это Иблис был наказан низвержением на землю как шайтан (дьявол).
Другая версия гласит, что Иблис, будучи джинном, буквально из грязи в князи пробился, из Ада в Рай вошёл, однако из-за своей гордости и чувства превосходства по отношению к Адаму (сотворенному из глины, объединенной с дыханием жизни/души) отказался поклониться ему, и не повиновался Богу. Его упорство в непослушании и клятва Богу развратить и доказать недостойность человечества в итоге привели к его падению. Мусульмане также называют Иблиса эпитетом ар-Раджим (араб. ٱلرجيم , букв. «Проклятый»). Слово Иблис إبليس встречается 11 раз в Коране. Скорее всего, это слово заимствовано из греческого “Diabolos”. Хотя, арабы трактовали его и как глагол bls (араб. ب-ل-س ) с широким значением «оставаться в печали» или от арабского слова баласа (араб. بلس), что значит «он в отчаянии». При этом, стоит заметить, что Иблис, что Шайтан – не личное имя персонажа, а эпитет!
Слово «шайтан” (араб. شيطان) встречается в Коране намного больше, чем Иблис – 70 раз. И насчёт происхождения этого слова мнения учёных разделились. Одни утверждают, что слово “шайтан” выведено из корня ш-я-н (араб. ش – ط – ن), что означает “гордый, мятежный или наглый“. Арабское слово “фаял” (араб. فيعال) означает, что Иблис отдалился от истины и от милости Бога.Но есть и другое объяснение. Слово может происходить от корня Ш-й-и (араб. ش – ي – ط), связанного с основными понятиями жжения и огня. Также есть версия, что арабский термин شيطان имеет то же происхождение, что и еврейский “сатана” (שטן)- “препятствовать, противостоять“. И так, и эдак Иблиса приравняли к Сатане, однако “шайтаном” называли только единожды.
Но вернёмся к джиннам. Коран осуждает как поклонение им, так и поиск защиты. Браки между людьми и джиннами тоже отныне были под запретом – тот, кто женится на джинне, потеряет страх перед Богом. Если раньше джинны приписывали себе превосходство над людьми и завидовали им за их место и ранг на земле, то с появлением ислама всё кардинально изменилось. Тем не менее, даже у таких существ был мизерный шанс на спасение души после смерти. Вскоре Джиннов окончательно приравняли к демонам и продолжали их бояться.
Считалось, что они способны творить магию, физически вселяться в других людей или вызывать “васвас” (араб. وسواس , «одержимость, демонический шепот в уме»), заставляя напуганного человека видеть вещи, которые не являются реальными. При этом не сам джинн мог овладеть и контролировать тело человека, а его жертва сама позволяла ему это сделать в состоянии заифы (араб. ضعيفة) что означает «слабость». Формами этого состояния могут быть чувство незащищенности, психическая нестабильность, несчастная любовь и даже депрессия (быть «усталым душой»). Мусульманин Ибн Таймия считал, что джинны в целом «невежественны, лживы, деспотичны и вероломны». Они сотрудничают с магами, поднимая предметы в воздух, сообщая гадалкам скрытые истины и имитируя голоса умерших людей во время сеансов.
Джинны в современном мире
Яванские мусульмане придерживаются представлений о джиннах как о призраках, которые населяют одинокие места, способны пугать людей и в некоторых случаях могут даже отомстить, нанеся физический урон. Мусульмане избегают причинения вреда джиннам, произнося «дестур» (разрешение) перед тем, как окропить их горячей водой, чтобы джинны могли покинуть это место. Джинны также охраняют могилы и вызывают болезни у людей, которые намереваются потревожить мёртвых. Далее впервые возникает разделение джиннов на “плохих” (шаятин), подчинённых Иблису, и “хороших” (“кафиры“) – благочестивых и верных помощников. Они могли, конечно, пользоваться магией, но плата за это была высока, и всё совершалось по усмотрению джинна, а не его хозяина.
На формирование современного образа джиннов повлиял литературный сборник сказок “Тысяча и одна ночь“. И одним лишь Аладдином история не ограничилась. Есть в оригинале и такая сказка под названием “Рыбак и джинн” (аналог пушкинской сказки о Рыбаке и Рыбке). Там старик закидывает в море сеть четыре раза в день. Но вместо улова ему попадается сперва мертвый осёл, затем кувшин, полный земли, а потом – осколки глиняной посуды и стекла. В последний раз Рыбак молится Богу и снова забрасывает сеть. Но и на этот раз ему не везёт, волны прибили к берегу запечатанный медный кувшин. Это была не простая печать, а печать Соломона – в исламском мистицизме эта эмблема ничего хорошего не сулила, да и ее история похожа на типичного “Властелина колец”.
Рыбак из любопытства снял крышку ножом и к своему изумлению выпустил джинна (который был как раз описан как ифрит – самый злобный дух. Джинн рассказывает Рыбаку историю о том, что ветхозаветный царь Соломон заключил его в кувшин и жаждет его убить. Когда Рыбак сообщает ему, что Соломон мертв уже много столетий, джинн в восторге и предоставляет ему выбор способа его смерти. Рыбак умоляет сохранить ему жизнь, но ифрит остаётся непреклонен. Джинн объясняет, что первые сто и двести лет своего заключения он клялся обогащать человека, который освободит его навсегда, но его никто не освободил. Спустя еще одно столетие он поклялся исполнить три желания тому, кто его освободит, но никто этого не сделал. После четырехсот лет заключения джинн вконец разгневался и поклялся предоставить тому, кто его освободит, выбор смерти.
Но рыбаку лишь чудом удаётся избежать смерти, а джинн рассказывает ему две истории, сюжет которых круто меняет судьбу владельца джинна. Никаких желаний на самом деле джинн не исполнял, Рыбак выступал у него лишь мальчиком на побегушках, в финале сумев за хорошую службу стать казначеем у султана. В классификации фольклорных сюжетов Аарне-Томпсона этот тип сказки известен как тип 331 “Дух в бутылке“. Сюжет с запертым в кувшин или бутылку злым духом был известен задолго до “Тысячи и одной ночи” ещё в Германии, где главным антагонистом сказки является демон. А учитывая связь джинна с ним в мусульманском обществе, можно сделать вывод о том, что персонаж выступает своего рода искусителем в средневековом фольклоре, и не ОН исполняет желания главного героя, а сам герой батрачит на него.
Второе появление джинна в “Тысяче и одной ночи” мы наблюдаем в “Волшебной лампе Аладдина“. Но и здесь есть существенные различия с первоисточником. Во-первых, в сюжете фигурировал не один джинн, а два. Во-вторых, в первом европейском переводе сказки, сделанном в начале XVIII века французом Антуаном Галланом, Аладдин живет «в одном из городов Китая», а не в Аравии. Но при этом мусульманские обычаи сохранены, да и правитель назван Султаном, а не Императором, что тоже встречалось в переводах. Эта же версия сохраняется и в популярном английском переводе Ричарда Бертона 1885 года. Действие сюжета начинает смещаться на Ближний Восток только в начале XX века. Замечу также, что в раннем арабском языке слово «Китай» использовалось в абстрактном смысле для обозначения экзотической, далекой страны, а не конкретного географического названия. И неудивительно, что жившие в те времена люди могли просто не иметь представления о реальном Китае. И еще одно отличие от фильмов студии Диснея в том, что оригинальный Аладдин вовсе не сирота.
Это был ленивый юноша, сын портного, который жил вместе с овдовевшей матерью. Его наивностью решил воспользоваться дервиш из Магриба для того, чтобы добыть волшебную лампу. Да и лампа была не золотая, а масляная, использовалась в древности для освещения помещений. Неназванный по имени Колдун представился дядей Аладдина и заманил его в таинственное подземелье у подножья горы. Чтобы выбраться из ловушки, Аладдин потёр…нет, не лампу, а волшебное кольцо, которое ему Колдун тоже одолжил и вызвал таким образом джинна, который и помог выбраться из пещеры. Другой Джинн появился случайно, когда мать Аладдина протирала лампу, желая ее продать.
С помощью джинна из лампы Аладдин выбился из грязи в князи, женился на дочери султана по имени Бадрульбадур (в русской версии ее назвали Будур). Имя героини происходит от арабского слова Badru l-Budūr (араб. بدر البدور), что значит «полнолуние”. Это – метафора женской красоты, которая часто встречается в арабской литературе. Аладдин магическим образом сорвал брак девушки с сыном визиря (или вазира). Далее Джинн строит Аладдину и его невесте гораздо более великолепный дворец, чем имение султана. Но всю малину портит Колдун, который узнаёт об удаче Аладдина и возвращается в город. Замаскировавшись под торговца, он обманывает жену Будур предложением обменять новые лампы на старые.
Доверчивая девушка не подозревает о важности лампы, и магический артефакт достаётся Колдуну, который действует, как Ульянка из “Волшебного кольца”, приказывая джинну лампы унести дворец вместе со всем его содержимым к себе домой в Магриб. Казалось, всё потеряно, но нет – у Аладдина осталось хотя бы волшебное кольцо, и он может вызвать меньшего джинна, который способен перенести Аладдина в Магриб. С помощью «женских козней» принцессы главный герой в конечном итоге возвращает лампу и дворец на прежнее место, убивая при этом Колдуна. Но и на этом злоключения Аладдина не кончаются – в сюжет вводится другой персонаж, более могущественный и злой Колдун, который за брата горой. Он замышляет уничтожить Аладдина и маскируется под старуху, известную своими целебными способностями. Бадрульбадур попадается на этот трюк, но Джинн лампы предупреждает Аладдина об опасности и самолично убивает самозванца. Аладдин в конечном итоге унаследовал трон своего тестя.
В этой сказке впервые джинн показан не как чистое зло, а магический помощник человека. В классификации сказочного сюжета Аарне-Томпсона появился новый тип сказки – ATU 561, «Аладдин», по имени персонажа. В указателе история Аладдина расположена рядом с двумя похожими типами сказок: ATU 560, « Волшебное кольцо » и ATU 562, «Дух в синем свете ». Все истории рассказывают о неудачливом и обедневшем мальчике или солдате, который находит волшебный предмет (кольцо, лампу, трутницу), который исполняет его желания. Затем предмет по сюжету украден, но в конечном итоге возвращен истинному владельцу благодаря использованию другого магического предмета.
Последняя история о джиннах из “Тысячи и одной ночи” включает в себя “Сказание о Нур ад-Дине Али и его сыне Бадр ад-Дине Хасане». В этой сказке описывается о визире султана, у которого было два сына – старшего звали Шамс ад-Дин Мухаммед, а младшего – Нур ад-Дин Али. И вот визирь преставился, султан глубоко сожалел и оплакивал его. Сыновья совершили церемонию прощания с отцом и стали вместо него министрами Египта. А потом женились на двух красавицах. Жена Шамс-ад-Дина родила дочь, а Нур-ад-Дина – сына, которого нарекли Хасан Бадр ад-Дин.
Вскоре и Нур ад-Дин заболел и сказал своему сыну: «Знай, о сын мой, что мир настоящего — это всего лишь дом смертности, тогда как будущее — это дом вечности. Прежде чем я умру, я хочу завещать тебе определенные обязанности, и ты внимай тому, что я говорю, и склоняй свое сердце к моим словам». Затем он дал ему последние наставления относительно того, как правильно обращаться с соседями и как правильно вести свои дела, после чего он вспомнил о своем брате, своем доме и своей родной земле и оплакивал свою разлуку с теми, кого любил. По сюжету сказки Хасан Бадр ад-Дин плачет над могилой своего отца, пока сон не одолевает его, и всякий раз его навещает сочувствующий Ифрит.
Истории о джиннах, вдохновлённых сюжетом “Аладдина”, содержащие в себе канву об исполнении желаний и освобождении из запечатанных сосудов впервые появляются в рассказе Макса Аделера 1883 года – «Содержащий джинна миссис Шелмир» и в романе 1945 года «Мисс Картер и Ифрит». Сьюзан Элис Керби. Затем в 1900-м году британский писатель Томас Ансти Гатри под псевдонимом Ф. Ансти написал комичную повесть под названием “Медный кувшин” (англ. The Brass Bottle). Основным отличием являлось то, что действие сюжета разворачивается не в глубокой древности, а в современном мире.
По сюжету повести житель XX века, молодой лондонский архитектор Гораций Вентимор повторяет судьбу Рыбака из “Тысячи и одной ночи” и выпускает на волю из медного кувшина джинна Факраша-эль-Аамаша, также заточённого туда библейским царём Соломоном. По классике жанра джинн предстаёт в произведении умным и грозным противником. Из предыстории персонажа, мы узнаём, что Факраш -эль-Аамаш был одним из Зеленых джиннов и жил в Саду Ирема над городом Вавилоном.
У Фаркаша была родственница, “джинния” Бидия-эль-Джемаль, которая обладала несравненной красотой. И джинн предложил ее в супруги самому библейскому царю Соломону (Сулейману ибн Дауд), но некий Джарджа-рис, ещё один персонаж, знал прекрасно, что по мусульманским обычаям человек не вправе жениться на джинне и предупредил царя об опасности, “убедил его, что я готовлю царю коварную западню на его погибель“, как рассказал Горацию Факраш. За это бесчестие джинн был наказан – заточён в медный кувшин и брошен на дно моря Эль-Каркар, дабы остаться там вплоть до Дня Страшного Суда, но был случайно освобождён учёными. А далее джинн в благодарность начинает следовать за Горацием по пятам, исполнять его желания и попадать в странные истории.
Книга Томаса Ансти оказала большое влияние на Уильяма Обри Дарлингтона, который в 1920 году написал свой сатирический роман под названием «Кнопка Альфа». Персонаж произведения, британский солдат, пробудил джинна весьма нетривиальным способом – нажав на кнопку. Исследователи творчества замечали, что «Кнопка Альфа» — это контраст между реальностью военного времени и эскапизмом в стиле Чу Чин Чоу. Но в России это произведение было не столь популярно, как сказка “Рыбак и Джинн”. Произведением “Медный кувшин” вдохновился наш писатель Лазарь Лагин, который в 1938 году познакомил советских и российских детей со Стариком Хоттабычем.
Лазарь Лагин перенёс действие романа в СССР, а вместо пожилого Рыбака или юного архитектора главным героем сделал обычного советского мальчика, школьника и пионера по имени Волька Костыльков, который выловил кувшин с джинном из Москвы-реки. Джинн же называл главного героя Волька ибн Алёша, то есть – Владимир Алексеевич на арабском. Полное имя Старика Хоттабыча – Гассан Абдуррахман ибн Хоттаб. Как и персонаж из “Медного кувшина”, Хоттабыча заточил в сосуд исламский пророк Сулейман ибн Дауд (или ветхозаветный царь Соломон), которого тот ослушался. Вот как о тех днях поведал сам джинн:
“И случилась со мной – апчхи! – удивительная история, которая, будь она написана иглами в уголках глаз, послужила бы назиданием для поучающихся. Я, несчастный джинн, ослушался Сулеймана ибн Дауда – мир с ними обоими! – я и брат мой Омар Хоттабович. И Сулейман прислал своего визиря Асафа ибн Барахию, и он привёл меня насильно, ведя меня в унижении против моей воли. И Сулейман ибн Дауд – мир с ними обоими! – приказал принести два сосуда: один медный, а другой глиняный, и заточил меня в глиняном сосуде, а брата моего, Омара Хоттабовича, – в медном. Запечатал он оба сосуда, оттиснув на них величайшее из имён Аллаха, а потом отдал приказ джиннам, и они понесли нас и бросили брата моего в море, а меня – в реку, из которой ты, о благословенный спаситель мой, – апчхи, апчхи! – извлёк меня“.
Лазарь Лагин “Старик Хоттабыч”
Эта интерпретация джинна более добродушна, чем в предыдущих книгах. Тем не менее, старик Хоттабыч бывает весьма вспыльчив и горд, любит иногда прихвастнуть, чрезмерно эмоционален. Новшеством писателя стала знаменитая борода Хоттабыча, которая исполняет желания, что потом было высмеяно в одной из серий “Ну, погоди!”. Присказка джинна “Трах-тибидох” появилась впервые только в радиоспектакле 1958 года, тогда как в книге Хоттабыч говорит «лехододиликраскало» в издании от 1940 года:
Вместо ответа Хоттабыч, кряхтя, приподнялся на ноги, вырвал из бороды тринадцать волосков, мелко их изорвал, выкрикнул какое-то странное слово «лехододиликраскало» и, обессиленный, опустился прямо на опилки, покрывающие арену.
Слова заклинания «лехододиликраскало» имеют сходство с первой строкой иудейской литургии «Леха доди». В более поздних советских изданиях слово Хоттабыча уже стало “странным и длинным“, а в экранизации 1956 года из цензурных соображений Сулеймана ибн Дауда заменили на царя джиннов Джирджиса. К классическому образу джинна из “Тысячи и одной ночи” близок в романе Омар Юсуф, брат Хоттабыча. Он тоже озлобился после заточения и предложил одному из ребят, кто его освободил, выбрать способ смерти.
