В каждой «Шутке» есть только доля шутки, даже если она – «Бесконечная»*

Ab ovo

В далеком-далеком 1996 году некто Дэвид Фостер Уоллес опубликовал свой второй по счету роман Infinite Jest, про который мы не можем сказать, что он сделал его в одночасье знаменитым только потому, что ажиотаж вокруг этого произведения (не в последнюю очередь созданный его издателями из Little, Brown and Company) распалился ещё до его (романа) публикации, а репутация молодого и многообещающего писателя-интеллектуала, лауреата The Whiting Award 1987 года в жанре «фантастика» подкрепляла челлендж-эффект, которого маркетологи хотели добиться у публики: через месяц после публикации книга расходилась шестым тиражом. И действительно, роман, русское издание которого насчитывает 1279 страниц текста, только 141 из которых – сноски, написанные мелким шрифтом[1], уже одним своим объемом бросает вызов даже самому матерому читателю (здесь мы должны вас любезно предупредить, что «объем» – это только верхушка айсберга многократно и намеренно структурно уложенного текста, который отнюдь, даже при внимательном чтении и соблюдении всех предосторожностей, не имеет намерения раскрыться веероподобно, легким движением руки, а потребует методичного дробления на пригодные для употребления перорально кусочки, штудируемые «пищеварительными» циклами: прочитал-переварил-прочитал, а также дисциплинированных перебежек из начала книги в конец, к примечаниям, и обратно – к тексту).

После публикации, издания книги доп. тиражами и т.д. ДФУ просыпается в писательской «сказке»: его гений признан журналистами, практически первый роман[2] встречен тепло не только критиками, но и, на удивление, снискал любовь и восхищение у публики, несмотря на (а может, и благодаря) его репутацию этакого «кирпича» в мире литературы.

«Бесконечная штука» была признана лучшей книгой года по версии журнала Time, а также включена им же в число ста лучших англоязычных романов XX века.

На международном уровне было продано более одного миллиона экземпляров романа, что частично сдержано сложностью его переводов. Так, по состоянию на 2020 год Infinite Jest переведена только на итальянский, испанский, немецкий, португальский, бразильский португальский, французский, греческий, финский, венгерский и русский языки, последние три вышли не ранее 2018 года. Однако не всем так «повезло» с переводом, например, в Испании «Бесконечная шутка» выходит одновременно с оригиналом – 1 февраля 1996 года.

А итальянцы вообще очень бережно относятся к Уоллесу, так в сети можно найти множество прекраснейших пинов с обложками романов и рассказов, изданных на итальянском языке. А итальянская Википедия не менее щедра на статьи о романах и рассказах Уоллеса, чем её англоязычная версия.

Хотя интерес к роману (и писателю) с годами и не думал утихать, настоящий бум этого интереса пришелся, как это ни прискорбно (и закономерно), на конец 2008 года, когда, выражаясь языком автора, Дэвид Фостер Уоллес на 46 году жизни «стёр себе карту», повесившись на стропилах собственного дома в Калифорнии.

Произошедшее всколыхнуло волну читательского внимания к публикациям ДФУ и породило ряд инициатив, которые в мировом сообществе читателей к настоящему моменту стали чем-то вроде традиции.

Помимо бесчисленных статей, интервью, посмертной публикации неоконченного романа Уоллеса The Pale King, выхода множества исследований и путеводителей по «Бесконечной шутке», биографий, докторских диссертаций, биографического фильма[3] о нескольких днях из жизни писателя, фильма-экранизации его сборника «Короткие интервью с подонками»[4], нескольких попыток «родить Шутку» на театральной сцене[5] и т.д. и т.п. группа активистов подарила миру совершенно невероятный проект, старт которому был дан на следующий год после смерти мастера, и который, тем не менее, даже спустя 11 лет остается актуальным[6] и теперь доступен локально, т.е., у нас – в России. Infinite Summer – международное название марафона синхрочтения, который впервые проходил с июня по сентябрь 2009 года. Курировали проект писатели, журналисты, известные блогеры, режиссёры, музыканты, издатели[7]: на практически ежедневной основе готовили различные материалы по проекту, эссе, рецензии и т.д. Материалы (на языке оригинала, разумеется) и по сей день доступны в архивах сайта. Но давайте развернемся географически и посмотрим, что же с этим творится у нас и почему отечественного читателя весь этот джаз настиг только сейчас?

Причина столько запоздалого «включения» зубодробительно прозаична: носитель великого-и-могучего увидел перевод great american novel лишь в конце 2018 года – ну, все же ему, по крайней мере, повезло больше, чем Пинчону (точнее нам с ним повезло больше, чем с Пинчоном), перевод романа Gravity’s Rainbow которого пришлось ждать без малого 39 лет. Подробная история того, как это все-таки случилось (перевелось), была рассказана непосредственно виномниками торжества, а именно Поляриновым и Карповым (а ведь это могло так и не произойти) столько раз и в таких красочных подробностях, что я едва ли смогу сделать это лучше, поэтому рекомендую прибегнуть к старому доброму способому гугления или начать с блога писателя (и по совместительству одного из двух переводчиков Infinite Jest) Алексея Поляринова), он же является автором наиболее известного в рунете эссе на тему «Шутки», которое было включено в его (Поляринова) сборник эссе «Почти два килограмма слов»[8].

Крестоносцами же проекта бесконечного чтения™ на просторах рунета стали Кирилл и –нет, не Мефодий! – Николай, несущие слово уоллесовское в наши дома по оптоволокну (и вай-фаю) через https://www.infinitesummer.ru/. Алексей Поляринов проект поддержал и рассказал о нём на своей личной странице ВК: все желающие могли присоединиться к нему с 21 июня 2020 года, но были и те, кто влился в марафон несколько позднее.

Немного из истории совместного чтения

Первая проба[9] коллективного прочтения, проползания, продирания, пробуксовывания (здесь уместен любой эквивалентный девербатив) этого воистину грандиозного романа проходила с подачи блогера и книжной активистки Евгении Власенко (также известной как @knigagid) под хэштегом #бесконечное_синхронноечтение , в чем можно убедиться воочию, открыв Instagram: по этому запросу доступно около сорока публикаций.

Русскоязычный проект под лозунгом «Испорти лето друзьям!» стартовал 21 июня 2020 года, подобно тому, как первопроходцы «синхроночтения» InfiniteJest делали это в 2009-ом.

Ветку ф.а.к.ю. вышеупомянутого форума «Бесконечного лета».ru к миттельшпилю 90-дневного марафона просмотрели порядка шести тысяч раз. Уникальных комментариев в понедельном табеле для отметок пользователей, желающих получить аашные значки[10], по самым скромным подсчетам на момент написания этого поста, — более шестисот пятидесяти. И, подобно InfiniteSummer 2009 года разлива (у которого есть свои странички на редите, тблр, фейсбук и т.д.), его младший товарищ уже обзавелся своим каналом, чатом и еженедельным круглым столом в формате ZOOM-конференции[11].

Dolorem ipsum[12]

Один из парадоксов этой производной человеческой мысли заключается в том, что, пожалуй, вы бы вряд ли стали рекомендовать эту книгу для прочтения кому-либо из знакомых (и незнакомых тоже), будучи одолеваемы сомнениями в состоятельности такой рекомендации, вызванными опасением быть превратно истолкованным на «другом» конце – в случае, если респондент всё-таки внемлет вашему совету и таки действительно нырнет с головой в этот омут; также не внушает оптимизма перспектива разделить с Уоллесом некоторую степень ответственности за причиненные страдания, потому как «Большая шутка», по отзывам людей, её читавших, действительно умеет причинять Боль.

Это эссе следует рассматривать как попытку изобрести новый вокабулярий для описания процесса пропускания себя через мясорубку этого романа. Вопреки привычному выражению «пропустить что-либо через себя», этот частный случай подразумевает процесс пропускания себя сквозь «сито» романа. Сложно подобрать что-то более подходящее метафорически, так как, если книга сработает с вами, на выходе (из вас, разумеется) получится уже не совсем то, что было, когда вы только приступали к прочтению. И равно как и спагетти текста (или его отсутствия), пропущенного через шредер листа, больше говорит о шредере, чем о том листе, который через него пропустили, так и «выхлоп» во многом будет программирован самой книгой, возможно, больше, чем «исходником» (тут я снова подразумеваю читателя). Отсюда можно сделать смелое допущение и произвести некоторые обобщения, так как в процессе коллективного обсуждения были выявлены общие симптомы «недомогания» Уоллесом, подтверждающие теорию шредера-мясорубки: те, кто не забросил роман спустя первую сотню страниц, все же с некоторой периодичностью циклов приливов-отливов сетуют на своеобразные «плато» текста, словно у «организма» книги есть собственная ритмика: некоторые её части «проглатываются» за условные 24 часа, на другие же уходит неделя и больше.

В каком-то смысле в мире литературы Уоллеса можно было бы называть антипапой – в каком-то почти католическом разрезе, но более буквально: этот человек, который совместно с писательством приблизительно с 2002-го преподавал литературное мастерство, известен как раз тем, что нарушал абсолютно все каноны, которые когда-либо предполагались литературными курсами. Восьмипунктовая дуга в её классическом понимании? Фабула? Так и хочется употребить в этом контексте мемное: «не, не слышал», точнее – слышал, но, судя по тому, как дальше развивались события, – «не пользовал». Стазис с четким описанием персонажей в начале произведения? – для слабаков; не перегружать лишними и непонятными подробностями первые несколько «метров» текста? – пффф; завлечь читателя интересным сюжетом, заинтриговав его с первых минут динамичным сценами – за кого вы меня принимаете? использовать понятный читателю лексикон? — …; как насчет того, чтобы хотя бы до середины произведения воздерживаться от предложений, которые будут растягиваться более чем на половину страницы – серьезно? сноски! – ответ***

*** – без комментариев;

может быть, стоило уменьшить количество аббревиатур, употребляемых повсеместно, скажем, вдвое? – omg; так ли много латыни должно быть в этом абзаце? – Dixi; канадский акцент? – ‘n sûr; как читатель должен разбираться с большим количеством химических наименований Веществ, часть из которых известна в реальном мире, а другая – является частью вселенной книги? – мне амбивалентно, etc…

Какой-то такой диалог между редактором и писателем можно было бы вообразить при попытке скользить беглым взглядом по поверхности текста. Но читать эту книгу бегло – как выйти на лед в очень топорно заточенных коньках: удовольствие получить вряд ли удастся, а вот отполировать поверхность своим «тылом» или разбить зубы о «лёд» можно запросто.

Визитная карточка ДФУ — даже не сноски, а его супергеройская способность ломать представление о вещах: он словно бы находится вне морали добра и зла, вне прямой, натянутой тугим канатом, между хорошо-плохо, недостатки у него – достоинства, а достоинства – недостатки. Медаль не имеет второй стороны – она одинаковая с обоих краёв, и даже уже не медаль, а лента Мебиуса – бесконечная, буквально.

Нередко, давая «оценку» творчеству Уоллеса, «цензоры» употребляют характеристику «поверхностное», в контексте «не глубокое, а лишь притворяющееся таковым, прикрываясь нарочитой сложностью». Но, возможно, приблизиться к истине позволило бы допущение, что глубина, по Уоллесу, вывернута наружу: это наносы с морского дня, рассмотренные под микроскопом. Часто его прозу сравнивают как бы с поверхностью воды или стекла, где время не движется, а буквально застыло, и история не стремится к развитию в том классическом понимании, которое обычно ждут от нарратива, – ни в глубь, ни линейно – в направлении развязки, она как будто бесконечно рассыпается по поверхности – разветвляясь горизонтально и необратимо. На деле же Дэвид Фостер Уоллес, по собственному признанию, стремился в своем творчестве сказать что-то, что он формулировал следующим образом: “I want to author things that both restructure worlds and make living people feel stuff”. Эта книга во многом о том, какого это – быть человеком: усталым, замотанным в колесе крысиных бегов в погоне за чужими идеалами, бесконечно усталым и одиноким человеком. В одной из глав романа даже есть такое предложение:

Так, вот этот многостраничный роман и есть новый синтаксис и тезаурус усталости человеческого бытия. И хотя роман в последнее время подвергается нападкам со стороны некоторых представителей феминистского сообщества, которые утверждают, что он, цитирую, «сексистский» и призывают его не читать (так же, как и они) на основании того, что лично сам Дэвид Уоллес был харассером (см. историю М. Карр и её твиттер) и не отличался уважительным отношением к женщинам; с другой стороны, тут можно лишь справедливо добавить, что не к столь многим вещам он в принципе относился с уважением и, судя по комментариям и отзывам людей, близко его знавших, был он «далеко не ангел». Как бы там ни было, чтение романа представляет всю эту историю под другим углом: с одной стороны, один из главных (и немногих) женских персонажей в книге, по его собственному утверждению, был вдохновлен и посвящен его возлюбленной (той самой, которую он преследовал, не всегда, впрочем, без её на то согласия) и представляет собой некоторый, как бы назвали его представители эры фанфикшена, образ Мэри-Сью – девушки настолько привлекательной, что любой мужчина в радиусе километра попадает под действие её чар уже только от одного её голоса, в то же время интеллектуально одарённую (больше обычного), но главное здесь даже не это, а то, что, как и многих героев романа, мы видим ее глазами разных героев и за сексуализацию образа отвечают «конкретные персонажи», в то время как другие этот образ скорее романтизируют и т.д., т.е. возникает ситуация, когда заведомо предубежденные читатели трактуют литературный прием как неопровержимое доказательство своей теории, игнорируя другую часть романа. И главы, написанные от лица самой героини, подтверждают тот факт, что эта «усталость» и «зависимость», которе описываются в романе, являются не чем-то обособленно мужским, а общим – человеческим, и её внутренние диалоги, передаваемые на страницах, какого-то субъективного отчуждения у женщин, роман читавших, судя по отзывам, не вызывали.

Выражение же какими-то простыми словами тех чувств, которые испытываешь во время прочтения романа, или мыслей, которые приходят в голову, было бы пренебрежением к тексту, прежде всего потому, что его (текста) весьма внушительный объем является следствием желания автора передать непередаваемое. Дать то утраченное чувство «воды», которое атрофируется иронией, клише, попытками все загнать в определенные стандарты, рамки, упростить бесконечно; и роман идёт диаметрально противоположно этому направлению. Иронично, что многие находят его забавным, тогда как считать его в действительности таковым можно только вследствие хорошо налаженной компенсаторной функции психики. В общем, попытка заглушить боль смехом – место быть имеет, но обмануть ею хотя бы себя удается мало. Впрочем, рассматривать этот роман только по одну сторону моста «Боль-Удовольствие» было бы преступлением – хотя бы уже потому, что главным его сюжетообразующим звеном будет поиск «Удовольствия» (причем понимать эту формулировку следует буквальней некуда), да ещё такого удовольствия, от которого, может, и не становится больно в общепринятом смысле, но получаешь такой кайф, что в какой-то момент удовольствие перестает быть просто удовольствием. Кайфа такого, от которого «быть» перестает быть и тебе уже остается только не быть.

И, ну, в общем, если противоположным концом Удовольствия считать Боль, то логично вывести из этой формулы Боль как следствие невозможности это удовольствие получать. Что, с одной стороны, делает нас зависимыми от удовольствия как попытки избежать боли, а с другой делает невозможным испытывать удовольствие вне контекста боли, неизбежной в случае его прекращения (удовольствия). То есть этот цикл бесконечен. А теперь берем и все вышеперечисленное умножаем на Одиночество. И начинаем понимать, о чем приблизительно будет этот роман.

Частным в этой истории выступают крайне натуральные подробные жизнеописания всех возможных побочных эффектов гидролиза удовольствия в боль:

— детальное описание смерти от передоза – с остановкой сердца, выпученными глазами, в самом морально неприглядном контексте;

— описание нелепой смерти, настолько гротескное, что ты чувствуешь даже какую-то неловкость за то, что испытываешь (и не особо сдерживаешь) позывы смеяться в момент прочтения этой сцены;

— абстинентный синдром, сопровождаемый галлюцинациями, непроизвольной дефекацией, недержанием, причем все происходящие настигает, как правило, в самых неподходящих для этого местах в неподходящий момент;

Инцест, мертворождение, аддиктивное поведение, нарциссизм, дистимия, садизм – каждая девиация описывается в таких мельчайших подробностях и разжевывается с такой тщательностью, что уже на основании прочитанного можно составить собственную карту психопатологических явлений. Ощущения же в процессе такие, будто тебя погружают в голову девианта, словно бы ты нечаянно словил радиоволну его мыслей: 101.7 FM «Я буду потрошить животных, пока ты это слушаешь».

В субстрате романа эти описания представлены как бы абстрактно: с одной стороны, некоторые сцены вызывают практически физическое отвращение, с другой, они написаны словно бы отчужденно, со сведенным к минимуму осуждением или рассуждением относительно категорий хорошо/плохо от автора, кроме прочего, также имеют определённый социальный контекст. А точнее, подчеркнуто не имеют его: т.е. лицо Ужаса деперсонализируется – оно не имеет пола, расы, вероисповедания, определенной ступеньки социальной лестницы, это скорее смайлик, зарисовка лица, а не лицо вовсе; безликое Ничто, которое держит поводок своих апологетов мертвой хваткой.

Стирание металлической щеткой налета внешней респектабельности распространяется не только на материальную атрибутику типа социального положения, большого загородного дома, счёта в банке на «кругленькую» сумму; этот налет снимается и с таких метафизических понятий, как интеллект, добропорядочность, забота. Действия рассматриваются не только в контексте действий, но и в контексте мотивов этих действий. А поток сознания, который сопровождает те или иные поступки. фиксируется с сейсмографическим тщанием.

Выражаясь лапидарно: Уоллес взрывает ваш мозг[13], но прежде он тщательно объяснит, как именно он собирается это сделать: сколько понадобится граммов тринитротолуола и в какой пропорции придется использовать подручные средства, если достать тротил для изготовления «взрывчатки» не удастся; оттуда он плавно переместится к расчетам времени, которое понадобится вашим мозгам, чтобы разлететься в стороны из различных отверстий черепа и распластаться мазками по поверхности стены, время и траектория будут вычислены математически (формулы смотрите в сносках); красочное описание сцены, ароматов, сопровождающих этот процесс – all inclusive. Хуже всего в этом, пожалуй, то, что с этого описания вы, скорее всего, кайфанете. И захотите ещё. Все отвратительное здесь жутко привлекательно, описания такие сочные, что, усилием воли остановив подступающую к горлу тошноту, комком продавливая её по пищеводу куда-то вниз – в область эпигастрия, с жадностью набрасываешься на оставшиеся куски снова и снова.

Ну, а теперь, когда вы окончательно убедились в том, что не стоит даже начинать чтение во избежание Привыкания или из нежелания провоцировать рецидив стокгольмского синдрома; послушайте о том, что всё-таки находят в этом романе такого по-человечески обычного и привлекательного.

«Бесконечная шутка» – это вообще не сложно

У всех Великих книг есть одна общая черта: с определенного момента о них начинают больше говорить, чем на самом деле их читать. Так исключительные произведения становятся притчей во языцех: обрастают собственной мифологией, подчас находящейся так далеко от реальности, как Рапанауи от континента. Но главная проблема в том, что в какой-то момент известность произведения начинает работать против него: «репутация» некоторых книг скорее отвращает от них читателя, когда наслышанный о невероятной сложности романа потенциальный «клиент» заведомо отказывается от чтения, опасаясь заумной нудятины, и, в тоже время, книга остается у всех на слуху как эталон, который «престижно» упомянуть, но смахнуть пыль со страниц которого вовсе не тянет. Очень насыщено этот нюанс передан в одном кинодиалоге вышедшего в конце 2019-го Knives Out:

Иронизируя на постмодернистский манер, открещиваясь (отшучиваясь?) от «Шутки», можно упустить шанс прочитать реально увлекательное произведение, остроумное и в тоже время пронзительно искреннее, которое меняет само ваше представление об искренности как таковой: недаром широко известно (в узких кругах) утверждение о том, что Уоллес писал метамодернизм до того, как этот термин был придуман[14].

В некотором роде опоздавший с переводом на двадцать с чем-то лет роман приходится в 2018-2020 как нельзя кстати: визионерские предсказания Уоллеса сбываются с такой пробирающей до мурашек точностью, что, читая этот роман, то и дело ловишь волны déjà vu, впечатление от которых только усиливаются от осознания того факта, что книга была издана в середине 90-х.

Неоднократное упоминание «Радуги земного тяготения» также можно назвать оправданным в свете возможности провести некоторые параллели между романами этих двух писателей: густонаселенные книжные вселенные, «плотный» текст, некоторая закольцованность сюжета, геометрия текста (один любил окружности, другой – квадраты, но у первого есть нечто, что можно представить в качестве отсылки ко второму), двойные и тройные секретные агенты, введение в сюжетную канву обширных пластов специализированных знаний из различных дисциплин и, конечно, экспериментов по «раздвижению» границ литературный формы; в конце концов – у обоих есть камео в «Симпсонах»[15].

В этом месте должен быть подзаголовок, который собрал бы в единый «пучок» по какому-то определенному признаку некоторые субъективные тезисы о романе, которые сложно каталогизировать в привычном смысле и с которыми, однако, так или иначе сталкиваются его читатели. Я мучительно долго пыталась подобрать что-то подходящее, но выручил меня профиль Уоллеса в «прощальной» статье Д.Т. Макса, опубликованной в The New Yorker после смерти писателя: он приводит воспоминания Уоллеса из его ранней жизни о том, как его мать, играя со своими детьми, любила придумывать новые слова. В их семейном лексиконе было слово twanger, которое использовалось для обозначения чего-то, названия чегодэв вы не знаете или не можете вспомнить. Думаю, это отлично сюда подойдёт.

Twanger

-> как уже упоминалось выше, мультивселенная Дэвида Фостера Уоллеса густо населена. И это не только имена, действия и характеры. Прежде всего, когда мы говорим о «Бесконечной шутке», мы имеем в виду совокупность нарративов каждого отдельного персонажа, чьи истории одновременно пересекаются в реальности романа и в тоже время в ретроспективе «прошлого» относительно книжной вселенной являются обособленными, т.е. нарративами, вставленными в один большой нарратив, к тому же, они бесконечно «консонансны» друг другу: истории одних персонажей имеют некоторый общий мотив и повторяются в историях других персонажей. Этот переливающийся узор нарративов поначалу сбивает с толку, но по мере продвижения по тексту, когда связи начинают вырисовываться уже внутри головы читателя, ловкость хитросплетения сюжетов вызывает все больше восхищения; но так как эти связи вроде бы лежат на поверхности и в тоже время маскируются под камуфляж обыденности, то дополнительное удовольствие – вычленять их из общей фактуры – как бы поглаживает ЦНС: работает как тот пресловутый пряник, который после предыдущих многих страниц насилия над собой ой как необходим. Более практичный подход состоит в том, что эта работа обостряет твое внимание, чтение становится всё более и более чутким. И этот побочный эффект просачивается сквозь мембрану, разделяющую книжную реальность и повседневность читателя: ты начинаешь видеть больше, слышать больше, писать больше. Фокус восприятия апгрейдится увеличительной линзой: иногда ловишь себя на мысли, что думаешь о вещах в категориях Уоллеса, т.е. «что бы он о них сказал, как бы их описал»[16]. И это вселяет надежду в само понимание литературы и её предназначения; Уоллес однажды произнес следующие слова: “I want to author things that both restructure worlds and make living people feel stuff”, и в этом отношении роман работает!

-> квесты – само по себе прочтение «Шутки» – это уже своего рода квест с беготней по сноскам, когда, переходя по ссылке на № 21, видишь что-то вроде «см. сноску 211», – невольно вспоминаешь детские ужастики из серии Р.Л. Стайна с их многоконцовочным разнообразием и необходимостью путешествовать в разные части книги. Интерактивность «Шутки» не выглядит искусственной, однако то, как сконструирована эта книга, работает на включение читателя в процесс на каком-то совершенно новом уровне. Отсюда и совместное чтение, но и этого читателям показалось мало, и в сети можно найти более изощрённые способы пыток развлечения: так, например, можно найти «Квест по Шутке», задачей которого является сбор ответов на всякие с виду непримечательные вопросы: типа какого цвета пижама надета на главного героя в такой-то главе и на кого он был в ней похож по мнению брата; или какими духами была облагорожена любовная записка, оставленная у прикроватной тумбочки брата героя одной из его многочисленных «протеже» и т.д.

-> диггерам тоже есть чем тут поживиться: в каждой «комнате» разложено до нескольких «ружей» и строить версии, какие их них стреляют боевыми и когда это произойдёт, – лишь одна из множества вариаций саморазвлечения;

-> следующий уровень – это игра в психиатра, когда чтецы берутся ставить диагноз автору на основании более чем тысячатрехсотстраничного анамнеза. В той или иной степени этим увлекаются все читавшие. Welcome!

-> стикеры – ещё один эстетический бонус прочтения. Подспудная выгода от окончания Большого квеста по чтению романа – похвастаться в социальных медиа красивыми картинками с книгой, которая пышно распустилась лепестками всех цветов радуги: чем больше «лепестков», тем престижнее. На форуме Бесконечного лета есть бесценная заметка авторства Андрея Н.И. Петрова о том, как клеить стикеры с максимальной выгодой для прочтения (т.е., я хотела сказать, почти единственная система, при которой есть крохотный шанс не запутаться в наклеенном). Но как решили мы с девочками в чате, можно и просто слушать сердце и клеить их туда, куда душа пожелает, главное – красота.

-> язык – пока другие гадают, кто же является центральным персонажем книги (да-да, это ещё один Квест), я бы помазала на царствование сам его язык: с амплитудой речи от академической четкости до тюремного арго. Нечто подобное – rare. Мы привыкли к тому, что книги тональны как музыкальное произведение – если, автор изначально взял курс на изящную словесность, то он будет плыть в этом направлении, даже если перед носом его корабля, несвоевременно, как прыщ, выскочит айсберг. То же самое равно справедливо для любого диалекта. Уоллес же – Лигети в своей вотчине, и его язык чувствителен к «носителю», пластичен, способен говорить за своего обладателя и, подобно воде, принимает форму сосуда; но главное – атонален относительно общей формы произведения: ритм и тембр здесь свой для каждой части. Языковая конъюнктура такова, что соотнести реплику с её владельцем становится не сложнее, чем узнать голос звонящего на другом конце линии телефонной связи.

<- В моем прочтении намеренно вырезаны некоторые элементы, которые, как правило, являются неотъемлемой частью любой статьи о «Бесконечной шутке»: фракталы, треугольники Серпинского, трактовки романа, спойлеры… На русском языке можно найти достаточно материалов по любому из тегов. Теории по этим пунктам разложены с удовлетворительной, по меньшей мере, тщательностью и пересказывать в сотый раз одно и то же было бы уже избыточным.

<- Влияние романа на культуру своего времени – отдельный повод для исследования: проанализировать, в какой мере он был прогностическим, а в какой сработал как self-fulfilling prophecy, полагаю, задача, которая стоит перед следующим поколением читателей. Но мы уже замечаем некоторые тенденции в культуре, которые мало кто до «Бесконечной шутки» мог предположить.

Уоллес очень и очень разнообразен, и некоторые сцены в книге можно даже назвать по-своему романтичными, трогательными и душевными. И раскрываются эти части с таким трепетным отношением к персонажу, которым невозможно не проникнутся. У всех здесь есть своя история. Позволь им рассказать её тебе.

Вместо послесловия. Одной темы я старательно избегала, да-да, той самой, о которой сказано очень много и которую боятся чуть ли не больше самой «Шутки», – я про Эсхатон, разумеется. Бытует мнение, что правила игры здесь, зачем-то вставленные внутрь самой книги, невероятно сложные, требующие А+ по геополитике, степени магистра точных наук и бесконечного терпения. На деле же не так страшен Эсхатон[17], как его малюют. Правила и процесс игры занимают страниц 15-20 (без учета примечаний), что даже как-то несолидно, если вы когда-либо практиковали настольный геймплей, где все мало-мальски приличные игры в своем кодициле, как правило, только начинаются от 15-20 брошюрованных страниц. Я лично читала пятидесятистраничное руководство и листала «сценарий» на 90+ сюжетных кампаний. Но, что самое невероятное, сцены из этой главы, одни из немногих по-настоящему смешных и безудержно кинематографичных. Читать «Шутку», конечно, можно и через силу, но имхо, как все в этой жизни, делать это лучше по любви, а полюбить её не так сложно, просто нужно позволить себе сделать это.

Фан-клуб

Берясь за чтение, нужно знать и следующий факт: что в американском обществе вызвало резонанс и продолжает будоражить умы не только узкой прослойки высшего среднего класса, но и просочилось, что называется, в «народ» (так, например, отсылки и книгокамео можно встретить в широком спектре кинематографических произведений – от, собственно, экранизации самого Уоллеса до «Человека-паука»),

то у нас всколыхнуло лишь блогосферу в сфере книгочтения: там обзор на Infinite Jest не снял разве что ленивый + некоторый приближенный к книжной тусовке круг заинтересованных: например, переводчики романа и журнал PollenFenzen приложили немало усилий для популяризации романа в русскоязычной среде.

Роман продолжают обсуждать и строить теории понимания его концовки и интерпретации. Путеводитель по «Шутке» авторства доктора философский наук Stephen J. Burn пережил второе издание.

Когда я начинала читать эту книгу, слышала о существовании некоторого секретного чатика, где можно обсудить её с «шутканеанцами», но судьба распорядилась иначе: случайно я попала на «Бесконечное лето» и через 7 дней так же случайно, по воле коллектива, сама создала такой чат. Сейчас нас 150 человек, и это потрясающее сообщество, в котором можно обсуждать книгу, строить теории и делиться ими с другими. Есть в этих коллективных обсуждениях важный момент Идентификации – с персонажами и друг с другом: рассмотреть ситуацию под разными углами, узнать, как другие проходили через те или иные пласты текста и как на них реагировали, узнать себя в этих Историях. Посмеяться. Поспорить! Целые словесные баталии разгорались вокруг некоторых вопросов. Невероятную помощь с переводами мы также получили благодаря чату, а точнее – его участникам. Особенная благодарность здесь полагается Александру К. Ещё один приятный бонус – делиться карточками с книгой: их собралось на целый коллаж.

Можно присоединиться к этому клубу. Однако, субъективно говоря, читая роман, ловишь устойчивое ощущение, что автор (который, к слову, был болезненно сосредоточен на вопросах его понимания настолько, что высказывался против переводов и имел с издателями некоторое соглашение, по которому они не должны были, если это возможно, оповещать его о переводах) рукотворно вставил в роман собственную инструкцию для понимания и интерпретации. По, крайней мере, таким образом можно расценить некоторые его части, посвящённые режиссёру артхаусных апрегардных короткометражек Дж. О. Инканденце.

Памяти Дэвида Фостера Уоллеса.

[1] К которым есть сноски, написанные еще более мелким шрифтом.

[2] Первый роман Уоллеса «Метла системы», вышедший в 1987 г. под крылом Viking Press, является переработкой его дипломной работы по модальной логике

[3] «Конец тура» (2015) The End of the Tour – фильм-биография, в основу которого положены аудиозаписи интервью с Дэвидом Ф. Уоллесом, взятого для Rolling Stone журналистом Дэвидом Липски. В роли писателя Джейсон Сигел, в роли журналиста Джесси Айзенберг. Фильм был в целом тепло встречен аудиторией и имеет рейтинг 7.3 на IMDb (+ 92% на rottentomatoes.com), что, впрочем, не было оценено его родными (Уоллеса) и вдовой, которые не поддерживали идею такого некролога. p.s.: упомянутое выше интервью было забраковано редактором журнала, материалы, подготовленные для него, Липски оформил в виде книги, представляющей собой стенограмму аудиозаписей с комментариями, изданную после смерти Уоллеса в 2010 году.

[4] «Короткие интервью с подонками» (2009) Brief Interviews with Hideous Men – экранизация одноименного сборника рассказов Уоллеса, режиссерский дебют Джона Красински, который позже подарит миру «Тихое место».p.s.: упомянутое выше интервью было забраковано редактором журнала, материалы, подготовленные для него, Липски оформил в виде книги, представляющей собой стенограмму аудиозаписей с комментариями, изданную после смерти Уоллеса в 2010 году.

[5] Как минимум Филипп Кен (Франция) принимал участие в создании с театром «Хеббель-ам-Уфер (HAU, Берлин) совместной постановки спектакля по роману Дэвида Фостера Уоллеса «Бесконечная шутка» на подмостках Берлинского института микробиологии и гигиены

[6] Реддит с завидным постоянством заботится о сплочении всех желающих ради этой цели. Недостаток этого ресурса лежит в той же плоскости, что и его преимущество: информации и теорий (почти конспирологических) так много, что вероятность наткнуться на спойлеры растет экспоненциально относительно времени пребывания там.

[7] По самым скромным прикидкам активистов из мира литературы, журналистики, музыки, которые поддерживали проект и готовили для него материалы, насчитывается 19 человек. Некоторые из них тоже имеют собственные проекты, непосредственно связанные с творчеством Д.Ф. Уоллеса. Многие из этих ресурсов и блогов в настоящий момент недоступны, но есть и те, которые являются, пожалуй, одним из обширнейших архивов материалов, связанных с жизнью и творчеством писателя.

[8] Название сборника уже само по себе является отсылкой к роману, который, если верить «Лабиринту», весит ни много ни мало 1652 г (тогда как OZON.ru обещает доставить нам удовольствие всего 1495 граммами).

[9] Насколько это можно доказать

[10] 12-ступенчатая программа лечения алкоголизма (ЗАЧЕРКНУТО) чтения «Бесконечной шутки» предусматривает присвоение пользователям кривых ачивочек за каждую неделю чтения: серебряный значок – за первые 24 часа, красный – за 1 неделю, золотой – за вторую и т.д.

[11] Конференции проходят еженедельно в 21.00 по м.в., ссылку-приглашение можно найти на форуме в ветках для соответствующей недели, там же есть ссылки на телеграм-канал и несекретный чат, где можно обсудить шутку с «крокодилами»

[12] Известная как «рыба» или «латинская заготовка» (без «do-…»), она используется для имитации текстового наполнения сайта, однако первоисточник, приблизительный перевод которого с латыни звучит как: «Равно как нет никого, кто возлюбил бы, предпочел и возжаждал бы само страдание только за то, что это страдание, а не потому, что иной раз возникают такие обстоятельства, когда страдания и боль приносят некое и немалое наслаждение.», как никакой другой текст, приближается к описанию того, что испытывает читатель, отважившийся на взятие Бастилии «Бесконечной ш…».

[13] Ладно, лапидарно не получается. Совсем.

[14] Термин ввели голландский философ Робин ван ден Аккер и норвежский теоретик медиа Тимотеус Вермюлен в своем эссе «Заметки о метамодернизме», опубликованном в 2010 году.

[15] «A Totally Fun Thing That Bart Will Never Do Again» (рус. Абсолютно весёлая вещь, которую Барт больше никогда не сделает) — девятнадцатый эпизод двадцать третьего сезона мультсериала «Симпсоны», который вышел на телеканале «FOX» 29 апреля 2012 года.

[16] Из признания одного из читателей «Шутки»

[17] Солист инди-рок группы The Decemberists Колин Мелой, вдохновленный проектом InfiniteSummer, посвятил этому фрагменту книги песню Calamity Song, видео на которую достаточно достоверно передает описываемую Уоллесом симуляцию ядерного апокалипсиса (настолько достоверно, что лучше воздержаться от просмотра клипа до прочтения этого фрагмента).