Кинокритик Николай Гостюхин о том, почему новая военная драма Вадима Перельмана — картина одновременно и безупречная и вызывающая лёгкое чувство смятения.
1942 год. Где-то на территории оккупированной нацистами Европы бельгийский еврей Жиль Кремье (Науэль Перес Бискаярт) выменивает бутерброд на книгу персидских сказок у товарища по несчастью. Эта случайная щедрость спасает ему жизнь, ведь всего через несколько минут всех с кем он ехал расстреляют, а он успешно выдаст себя за перса и отправиться в ближайший концлагерь учить языку фарси начальника кухни с недвусмысленной фамилией Кох (прим. ред. — с немецкого переводится как «повар») в исполнении немецкой звезды Ларса Айдингера. Офицер, как окажется позже, планирует после окончания войны переехать в Тегеран к давно потерянному брату, чтобы открыть там ресторан немецкой кухни.
После короткой экспозиции авторы погружают зрителя в практически бытовые будни концлагеря. Зритель, не избалованный холокост-драмами, удивится, мол, чего тут смотреть, где же зверства и всё такое. Но дьявол как говорится в деталях, а настоящее зло в обыденности, поэтому наблюдать за взаимоотношениями не картонных нацистов, пытающихся строить личную жизнь в концлагере, не менее интересно, чем следить за тем, как Жиль каждый раз выпутывается из всё более безвыходных ситуаций, пока где-то на фоне происходит та самая историческая правда, показывать которую в подобных фильмах требует жанр. Тем более, что при ближайшем рассмотрении становится ясно, что жизнь надзирателей едва ли в качественном смысле лучше жизни военнопленных. В какой-то момент, например, можно заметить, что кроме начальника лагеря мало кто верит в успешный исход войны, да и тот в финале, сжигая все документы, не выдерживает пронзительного взгляда бойкого немецкого солдата, зашедшего доложить, что офицерский состав спешно сбегает из лагеря.
Авторы фильма в самом начале честно говорят, что история «вдохновлена реальными событиями», тем самым освобождая себя от необходимости создания некоего фильма-документа. Хотя справедливости ради стоит сказать, что имена и фамилии, упомянутых в фильме евреев реальны. Но чем больше смотришь фильм, тем отчётливее понимаешь, что отсутствие реальной основы было необходимо Перельману, чтобы сделать кино скорее не историческое, а эстетское, к которому он привык, работая в Голливуде. И у него это получилось.
Наблюдая за тем, как ловко Цофин следует правилам трёхчастной драматургической структуры, а Перельман манипулирует вниманием зрителя, остаётся только удивляться тому, куда могут привести одного из главных продюсеров фильма Илью Стюарта амбиции. «Уроки фарси» написано и поставлено так, что вы практически наверняка сразу поймёте чем закончится фильм, но это всё равно не спасёт вас от желания заплакать или посмеяться там, где это задумали авторы. Хорошо это или плохо в истории, за основу которой взята главная травма XX века конечно решать вам. Добавим к этому факту и тот, что Стюарт, заявивший о международных амбициях его кинокомпании, договорился с Белоруссией, чтобы фильм представлял страну на предстоящем Оскаре. Однако американская киноакадемия ответила очевидным отказом из-за отсутствия в фильме собственно самой белорусской речи.
В любом случае, если на предыдущий вопрос у вас не будет утвердительного ответа, то посмотреть фильм стоит хотя бы из-за абсолютно гениального дуэта Айдингера-Бискаярта, в котором равные по мастерству европейцы делают из драмы чуть ли не бадди-муви. В какой-то момент, например, Жиль предлагает Коху попрактиковаться в говорении на несуществующем фарси, и так зритель узнаёт о голодном детстве и причинах (совершенно кстати банальных) вступления в партию последнего. При этом Айдингер настолько тонко играет повара-конформиста, что в определённый момент его персонаж начинает вызывать неподдельную жалость, а уж финальная сцена так и вообще перестаётся казаться однозначной.
Сам же Жиль, благодаря таланту Бискаярта проходит серьёзную трансформацию. От избранного пройдохи он постепенно проходит путь до человека, ощущающего на себе весь груз ответственности за тех военнопленных, которым повезло гораздо меньше, чем ему. Не зря авторы заканчивают фильм изящной сценой, в которой, уж простите за спойлер, Жиль перечисляет имена и фамилии 2840 евреев. И здесь же параллельно Кох попадает в неприятности на иранской таможне. Дело в том, что выдуманная версия языка фарси, которому Жиль учил Коха, состоит из последних слогов имён евреев, содержавшихся в лагере. Таким образом палач навсегда запоминает имена своих жертв и будет ими же наказан, а второй вписывает их в историю, когда выясняется, что журналы учёта военнопленных были полностью уничтожены нацистами.
