«ОСД» привлекают нас на многих уровнях — они яркие, красивые, в них классные персонажи и ураганный сюжет. Это помогло им побить все рекорды стримингов и завоевать популярность, сравнимую с фильмами Marvel. Однако картинка и ностальгия — не все. Давайте разбирать сериал на части и поговорим о чувстве ужасного и тревожного в «Очень странных делах».
Почему «Очень странные дела»? Почему именно это шоу объединило поколения людей на всех континентах — как знакомых с американскими 80-ми, так и видевших их только на видеокассетах? Почему другие фильмы и сериалы, использующие ностальгию по тем временам, не стали настолько громкими хитами.
Если бы спросили меня, я бы сказал, что шоу «Очень странные дела» одним напоминает о мире, который они оставили позади — о дружбе, совместных приключениях в реальности, а не в онлайн-играх, возможности поехать ночью на улицу на велосипеде без мобильного телефона. Другим же сериал предлагает взглянуть на мир, в котором была предоставлена свобода придумывать истории вместе с друзьями, а не делиться подправленными фотографиями в соцсетях.
Именно умение использовать наше воображение, чтобы открывать для себя странное, радостное и ужасное, так ценится в «ОСД». Это вдохновляющая история, которая дает шанс увидеть, какой может быть дружба. Таким образом, хотя шоу, безусловно, захватывающее и очень красивое визуально, в нем есть множество дополнительных подтекстов, которые мы можем исследовать.
«ОСД» не одномерные и не состоят целиком из ностальгии и силиконового маркетинга, как думают некоторые. Приключения главных героев, Оди, их родителей и друзей учат нас сострадать тем, кто действительно нуждается в нашей помощи; «странные», «фриковатые» герои и их фантазии заставляют нас гордиться тем, что мы такие же; ужас и отвращение, которое мы испытываем, наблюдая за приключениями героев в Изнанке, учат нас быть лучше, а самопожертвование Оди показывает нам, что мы можем жить более осмысленной жизнью.
И странные дела можно сделать еще страннее — достаточно попытаться понять, что «ОСД» говорит о нашей реальности, замиксовать с философией, разобрать персонажей на архетипы и психологические портреты. Особенно, если учесть, что в наше время историй, которые бы хотелось так подробно разбирать, выходит не так много.
Итак, поговорим об Изнанке – о чувстве тревоги, которое она внушает, о страхе перед неведомым и человеческом бытие.
Дисклеймер перед началом: материал основан на книге Stranger Things and Philosophy: Thus spake the Demogorgon.
Дисклеймер №2: содержит спойлеры ко 1-3 сезону.
В конце второй серии первого сезона подруга Нэнси, Барб сидит на краю бассейна, а из пореза на ее руке в воду капает кровь. Это привлекает чудовищное существо, которое появляется перед нами на секунду, а затем хватает Барб.
В следующий раз мы видим девушку, когда она резко просыпается и выплевывает изо рта слизь на дне того же бассейна. Точнее, почти того же. Воды в нем нет. Вместо этого его поверхность покрыта толстыми, похожими на виноградные лозы, щупальцами. Бассейн освещен таинственным голубоватым светом — не лунным, и не солнечным — неестественный полумрак, усеянный плавающими вокруг белыми спорами. Сцена становится еще страшнее, когда Барб замечает притаившегося в углу монстра, который решает, что с него хватит ожидания, и он готов к еде. Барб бежит к лестнице из бассейна и почти успевает подняться, прежде чем ее тянут обратно к гибели. Кадр очень напоминает отчаявшегося пловца, которого утаскивают под воду в фильме «Челюсти».
Это одна из наших первых встреч с Изнанкой, параллельным измерением, которое является источником ужаса, угрожающего городу Хоукинс в «Очень странных делах». Сцена пугает по двум совершенно разным причинам. Во-первых, окружение, в котором Барб оказывается после пробуждения, кажется сверхъестественным. В каком-то смысле она находится там же, где и была до нападения. Она в том же бассейне, но он зловеще преобразился. И она кажется единственным человеком в этом месте, так как ее подруга Нэнси не откликается на призывы о помощи. Хотя, конечно, она не совсем одна; есть монстр, который является второй причиной создаваемого напряжения. Мы смотрим не отрываясь, и задавая себе вопросом: сможет ли она спастись?
Эти два элемента — жуткая, призрачная среда Изнанки и населяющие ее злобные существа — переплетаются в повествовании, но предлагают совершенно разные виды ужасов. В то время как монстры представляют собой явную угрозу и самые сильные страхи, сама Изнанка добавляет более уникальное качество. Она явно тревожит, но более тонко, что сложно сразу ощутить. Однако с помощью экзистенциалистской философии можно объяснить, почему Изнанка имеет такой эффект.
Что такое Изнанка?
Быстрый ответ: альтернативное, параллельное измерение. В начале первого сезона Уилл куда-то исчезает, и Одиннадцать объясняет друзьям Уилла, где он находится, переворачивая игровое поле и указывая на нижнюю сторону. Придумывая монстрам названия вроде Демогоргон и Свежеватель разума, мальчики используют свои знания Dungeons & Dragons, чтобы понять, что хочет сказать Одиннадцать. Это умная стратегия: будучи юными и проводя так много времени в фантастических мирах, мальчики гораздо более склонны рассматривать альтернативные измерения как правдоподобное объяснение, чем взрослые (которым потребуются гораздо более осязаемые доказательства).
Снова обратимся к D&D. Дастин читает следующее описание альтернативного измерения из лора игры:
Долина теней — это иное измерение темное отражение или эхо нашего мира. Это место разложения и смерти. Место скорби, место монстров. Оно рядом с вами, но вы его даже не видите.
Пока он читает, сцена периодически переключается к шерифу Хопперу, который исследует лабораторию, где открыты ворота в Изнанку. Это явно подразумевает, что Дастин описывает то самое место, к которому приближается Хоппер.
Итак, Изнанка — это альтернативное измерение, описываемое как место смерти. В то же время, это отпечаток нашего мира. Когда мы получаем представление о том, на что она похожа (как в сцене с Барб, описанной выше), мы обнаруживаем, что местность и строения в ней в основном такие же, как и в реальном мире. Пока Хоппер и Джойс выслеживают Демогоргона до его логова в Изнанке (публичной библиотеке), они проходят через центр города, где есть припаркованные машины, деловые вывески и прочее.
Но, конечно, это не совсем копия, так как в Изнанке нет людей или каких-либо живых существ, которых можно было бы ожидать в реальном мире. Тем не менее, у него есть своя собственная биология: живые щупальца (усики), покрывающие поверхности, плавающие, похожие на пепел, споры и, конечно же, монстры. Таким образом, Изнанка мертва по отношению к привычной земной жизни, но вполне живо по отношению к своей потусторонней биоте.
Это совершенно озадачивает. Во-первых, Изнанка содержит любопытные детали, которые вы можете не заметить при первом просмотре, но которые могут вызвать вопросы. Например, в перевернутой версии форта Уилла на стене висит нарисованная от руки картина, а в перевернутой средней школе на стене висят рисунки детей. Но нет людей, которые ходят вокруг и рисуют картинки или прикалывают листки бумаги. Как они туда попали? Как появляются такие детали?
В финальной сцене второго сезона камера вращается так, что, казалось бы, ломает поверхность земли и снова появляется в Изнанке. Мы начинаем сцену, рассматривая реальную среднюю школу снаружи, и заканчиваем той же точкой обзора в средней школе с «изнаночной» стороны, и с большей частью тех же деталей, включая автомобили, припаркованные перед входом, и декоративное освещение, натянутое для танца внутри. (Очевидно, в Изнанке местами есть электричество.) Если это отражение реального мира на таком уровне детализации, то почему мы не видим происходящих изменений: свет зажигается сами по себе и автомобили доехали сюда сами по себе? Точно так же деревья кажутся мертвыми, но как они достигли таких размеров, как сейчас?
Если вы обратите внимание на эти детали, то обнаружите еще несколько странных нелогичностей. Создатели сериала, Мэтт и Росс Даффер, более или менее признают это. Росс объясняет в интервью Vulture в 2017 году: «Мы верим, что вы можете настолько увлечься логикой происходящего, что в конечном итоге застрянете в рамках. Иногда нужно сказать «Ну, это круто», и продолжать смотреть дальше». В конце концов, это другое измерение, о котором мы мало что знаем. Сама его загадочность позволяет нам развеять подозрения в том, что кажется недостатками повествования, признав, что это место может действовать в соответствии с совершенно иными физическими законами, нежели те, что мы знаем.
В том же интервью Мэтт объясняет: «С точки зрения хоррора, страшнее, когда ты не до конца понимаешь, что происходит. Если бы вы столкнулись с чем-то из другого мира или измерения, это было бы за гранью понимания… чем это страннее, необъяснимее, тем страшнее».
Монстры
Почему Изнанка пугает? Очевидная причина в том, что там есть монстры. В первом сезоне у нас есть Демогоргон, который похищает людей и оттаскивает их в Публичную библиотеку, где, по-видимому, их в конце концов съедает. Однако двоюродные братья Демогоргона во втором сезоне склонны просто есть людей там, где они их находят. (Вспомните судьбу Боба Ньюби, когда он пытался сбежать из лаборатории.)
Эти существа представляют самую непосредственную физическую угрозу в течение обоих сезонов. Но есть и щупальца, которые обвивают неосторожных, как Хоппера, когда он исследует туннели под Хоукинсом, и споры, которые могут вызывать у людей тошноту или оставлять их без сознания (что также случается с вечно страдающим Хоппером).
Философ Ноэль Кэрролл предположил в своей работе «Философия ужаса» (The Philosophy of Horror, or Paradoxes of the Heart, 1990), что наше увлечение монстрами частично связано с тем, что они нарушают общепринятые категории: «Они тревожны и отвратительны, но в то же время они также являются объектами очарования — опять же, только потому, что они нарушают устоявшиеся категории мышления». Это частично применимо к монстрам Изнанки. Как таинственные существа из другого измерения, они полностью выходят за рамки существующих категорий, давая повод для — «что, черт возьми, это такое?» — реакции зрителя.
Но давайте смотреть правде в глаза, эти монстры создают элемент ужаса, создавая напряжение и страх перед смертельным прыжком. Такие фильмы, как «Челюсти» и «Чужой», кажутся духовными предшественниками «ОСД», и образы сериала легко воспринимаются как дань уважения такого рода классическим ужасам. Боязнь прыжка в сторону зрителя — проверенная тактика, но не слишком оригинальная, хотя и составляет значительную часть удовольствия от сериала.
Свежеватель разума — это совершенно другой вид монстра, и угроза, которую он представляет во втором сезоне, соответственно отличается. Несмотря на свой устрашающий вид, он не представляет прямой физической угрозы, а являет собой скорее зловещий разум, явно имеющий планы на Уилла, Хоукинс и, возможно, на весь мир. Он овладевает Уиллом и через него может понимать и манипулировать действиями людей. В отличие от звероподобных «демопсов» (как их называет Дастин), нас интересуют цели и стратегия Свежевателя разума. Воздействие на зрителя должно вызывать не только тревогу, но и напряжение, усиленное той таинственностью, которая пронизывает Изнанку.
Однако здесь мы снова имеем довольно знакомое повествование жанра ужасов: зловещий вдохновитель со злыми намерениями по отношению к главным героям, чьи планы окутаны тайной, пока они не раскрываются по ходу истории. Злодеи, которые двигают сюжет в фильмах о супергероях и фильмах о Джеймсе Бонде, например, представляют аналогичные угрозы. Опять же, заявление о том, что этот тип повествования неоригинален, не предназначено для критики «Очень странных дел», и на самом деле жанровые условности могут быть очень полезны в руках талантливых художников, которые могут манипулировать ожиданиями того, как жанр ужасов должен работать, чтобы добиваться нужного эффекта у зрителей.
Как бы ни были страшны монстры в повествовании «Очень странных дел», не они придают сериалу уникальность фильма ужасов. Это делает, скорее, сама природа самой Изнанки.
Быть человеком
Изнанка нервирует, потому что она обращается к фундаментальному аспекту человеческого опыта: тому факту, что наше самоощущение определяется миром, который формирует нашу личность. Изнанка, что кажется нашим миром, но таковым не является, вызывает напряжение между знакомым и чуждым — ощущение, которое поражает самое сердце человеческого опыта.
Чтобы понять это, нужно изложить некоторые философские аспекты: в частности, взгляды немецкого философа двадцатого века Мартина Хайдеггера, изложенные в его книге «Бытие и время». Хайдеггер указывал, что наш тип бытия — человек — принципиально отличается от существования объектов, с которыми мы имеем дело в мире. На первом уровне это совершенно очевидно, но Хайдеггер указывает на аспекты нашего опыта, которые мы не сразу осознаем, но которые имеют последствия.
Начнем с того, что природа нашего опыта состоит в том, чтобы существовать по отношению к миру. Хайдеггер называет человеческое существование Dasein (дазайн), что буквально переводится как «присутствие». Мы всегда оказываемся в определенном месте и времени, в определенном моменте истории, вовлечены в какой-то определенный набор практик и норм. Особый способ, в котором мы находимся, делает нас теми, кто мы есть. Мы не просто существуем как нечто независимое, самодостаточное; мы всегда присутствуем тут.
Мартин Хайдеггер (1889-1976)
Возможно, крупнейший философ XX века. Оказал влияние на Сартра, Делёза и Фуко. Великий, но мало кем понятый.
Хайдеггер называет этот аспект нас «бытием-в-мире» или «вот-бытием». Он не просто имеет в виду, что мы оказываемся частью культуры или страны. Его точка зрения состоит в том, что само наше ощущение себя исходит из нашего отношения к миру. Подумайте о своем повседневном восприятии вещей. Когда мы сталкиваемся с объектами, мы не думаем о них каким-то объективным, отстраненным образом; мы воспринимаем их с точки зрения их функций, целей и значения для наших планов. Когда вы видите, например, молоток, вы не думаете: «Это кусок металла, закругленный на одном конце и раздвоенный на другом, а из его середины торчит кусок дерева». Вы видите молоток, инструмент, предмет, которым забивают гвозди. Вы можете сознательно не думать о себе «забивание гвоздей», но вы сразу же осознаете, как это служит этой и другим целям. Ваше знакомство со столярным делом скрывается в подсознании, благодаря чему предмет из металла и дерева выделяется как молоток, а не просто предмет из металла и дерева.
Итак, когда мы начинаем осознавать вещи в мире, мы видим, что они служат той или иной цели, и существует целая сеть взаимосвязанных функций и ожиданий, которые заставляют нас осознавать все в контексте. Более того, наша идентичность, наше самоощущение — это всего лишь совокупность всех этих способов отношения к окружающему миру и его интерпретации. Итак, с одной стороны, различные вещи в мире имеют определенное значение, потому что МЫ осознаем их социальный контекст и историю; а с другой стороны, мы думаем о себе с точки зрения того, как мы относимся ко всем этим функциям и целям. Если мы — шериф из маленького городка по имени Хоппер — то мы воспринимаем и интерпретируем мир в соответствии со своими функциями защитника граждан, следователя, хранителя порядка и так далее.
Мы интерпретируем мир таким образом во многом потому, что социализированы в нем — мы наследуем значения вещей от других. Но мы думаем не в конкретных терминах, а в коллективном, смутном смысле, который Хайдеггер называет «они». Мы действуем так, как они ожидают от нас, и определяем значение и использование вещей так, как они их уже определили. Мы можем не осознавать сразу, но их отношение формирует большую часть нашего восприятия вещей, социальных ролей и того, кем мы являемся в этом большом взаимосвязанном. Таким образом, бытие-в-мире означает, что мы усвоили значения и ожидания от «них».
Давайте рассмотрим, на что похож обычный повседневный опыт Уилла. Он ученик средней школы в маленьком городке на Среднем Западе. Он живет в доме со своей матерью и братом и играет со своими друзьями по соседству и в лесу возле своего дома. Все эти локации заполнены вещами, предназначение которых сразу очевидно и знакомо: форт, велосипед, школьные рюкзаки и мебель для спальни. Его дом, возможно, является центральным местом жизни, где все очень знакомо и все повседневные функции жизни Уилла в той или иной степени зависят от него. Участие Уилла во всех вещах, местах и занятиях делает его тем, кто он есть. Наконец, особенно из-за того, что он молод, Уилл принимает все это как должное, как мир, созданный словом «они». Вещи в его личном мире таковы, какими их кто-то определили.
Потерянный в Изнанке
Подумайте теперь, каково было бы Уиллу оказаться в месте, которое в одном смысле является местом, в котором он вырос, но в другом смысле даже близко к нему не относится. Насколько это должно сбивать с толку, учитывая, что самоощущение Уилла напрямую связано с этим миром?
Мы не можем увидеть приключения Уилла в Изнанке напрямую до тех пор, пока Демогоргон не найдет его прячущимся в его (в параллельном измерении) форте в лесу. Но он вступает в контакт со своей матерью, каким-то образом взаимодействуя с лампочками в реальном доме (еще один загадочный аспект Изнанки, который лучше раскрывается в третьем сезоне). Итак, давайте теперь восстановим то, что должен был испытать Уилл, когда обнаружил, что перенесся в это другое измерение.
Его первым впечатлением должно быть, что он все еще в нашем мире. Почему бы и нет? Все выглядит одинаково с точки зрения того, где находятся вещи: те же дома, улицы, деревья и т. д. Он, вероятно, отреагирует, спросив: «Что случилось с миром?» и не сможет сразу сделать вывод, что находится в каком-то другом измерении. Но он быстро обнаруживает, что мир не функционирует так, как должен, и во многом потому, что кроме него больше никого нет, по крайней мере, других людей. Никто не отвечает на его звонки, но телефон при этом работает. Вполне вероятно, что большая часть техники, с которой он сталкивается, вообще не будет работать, потому что это реплика, а не настоящая вещь. Он принимал мир как должное, доверяя чужим объяснениям о том, как он работает. И тут все стало бессмысленным, потому что нет никого, кто бы ему объяснил законы Изнанки — никаких «они».
Куда пойдет Уилл в этом извращенном мире? Домой, конечно. С одной стороны, это кажется бесполезным, поскольку его мать и брат не могут помочь, и, вероятно, ничто не работает должным образом. Но Уилл, поскольку это его Dasein (бытие-в-мире), не может представить себе никакого другого очевидного выбора (именно так отреагировало бы большинство людей на его месте). Тот факт, что Изнанка является копией его собственного мира, немедленно запускает его укоренившиеся ожидания относительно того, что эти вещи означают. Он не может не воспринимать знакомые места иначе, чем то, к чему его приучил жизненный опыт, даже если в то же время все это ужасно неправильно. Когда мать Уилла Джойс вступает в контакт через бытовую электронику, это происходит в комнате Уилла, куда он идет, потому что его опыт подсказывает ему, что это то место, куда он должен пойти.
Вспомните сцену из «Полтергейста», где экстрасенс отправляется за дочкой главных героев. Врата в иной мир открылись в ее комнате — в чулане — и чтобы найти ее, экстрасенс отправляется в чулан, надеясь, что девочка не далеко ушла от своего привычного бытия.
Полтергейст (1982, Тоуб Хупер)
Представьте, что вы находитесь в месте, которое каждой клеточкой вашего существа ощущается как центр вашей вселенной, и в то же время совершенно чуждым. Уилл в одном смысле дома, а в другом очень далеко от него. Ирония этого переживания места достигает апогея, когда Джойс умоляет Уилла сказать ему, где он находится, и Уилл, общаясь лампочками на буквах алфавита, сообщает ей: «ПРЯМО ЗДЕСЬ».
Уникальность ужаса Изнанки
Применим концепции Хайдеггера непосредственно к этой ситуации, сравнив пробуждение в нашем собственном мире и пробуждение в Изнанке с точки зрения бытия-в-мире. Вы встаете утром с пониманием того, какие у вас обязанности на день: идти на работу, ходить в школу, навещать больную бабушку и так далее. И эти действия понимаются с точки зрения более широких контекстов, таких как продвижение по службе, получение образования или удовлетворение потребностей вашей семьи. Сначала вы должны ориентироваться в мире объектов, таких как кофейники, тостеры и зубные щетки, а затем в машине, автобусе или метро и так далее в течение дня. Эти взаимодействия являются частью вас, и в этом смысле вы сами простираетесь в мир как в пространстве, так и во времени. Вы выходите из дома, уже предвкушая поездку в город, где вы работаете, и лихорадочно работаете сегодня, чтобы закончить задачи, необходимые для конференции на следующей неделе, вашего ближайшего будущего.
А теперь представьте, что вы просыпаетесь в мире, похожем на Изнанку. Вещи, с которыми вы взаимодействуете, все еще там, и ваша немедленная реакция состоит в том, чтобы ожидать такого же взаимодействия, к которому мы привыкли. Именно тот факт, что эти вещи являются инструментами, с помощью которых вы преследуете свои значимые цели и задачи, делает их значимыми в первую очередь. Но эти связи разорваны, потому что мир, по существу, мертв. Это сопоставление знакомого, но отчужденного создает диссонанс, который, если бы вы были там, был бы крайне тревожным. И когда мы переживаем это опосредованно через персонажей «Очень Странных Дел», мы переживаем нечто подобное, что и является уникальным элементом ужасов сериала.
Встреча с останками близкого нам человека может быть аналогична этому опыту. Если вы когда-либо были на похоронах и видели в открытом гробу кого-то, кого вы хорошо знали, вам должен быть знаком тревожный опыт наблюдения человека, с которым вы провели так много времени, и от которого всегда ожидали определенной реакции, а теперь не можете взаимодействовать с ним. Услышать о смерти человека — это одно, и вы можете полностью принять тот факт, что он или она умерли и больше не с нами. Но видеть тело — это нечто иное, потому что это знакомое лицо так легко вызывает в памяти все способы, которыми вы взаимодействовали с этим человеком в прошлом. Кажется, что человек должен сесть и начать говорить, как это всегда бывало раньше; и ваше знание того, что этого не произойдет, увеличивает потерю.
Точно так же, если мы вернемся в место, где когда-то провели много времени, мы получим странное ощущение, представляющее собой сопоставление старых знакомых чувств и воспоминаний со всеми изменениями, которые произошли с тех пор. Это может произойти, если вы вернетесь в дом детства после долгих лет отсутствия: часть вас ожидает увидеть своих друзей детства за углом от дома, в котором вы выросли, а другая часть осознает, что дом перекрашен, в вашей квартире живут другие люди — возможно, они пользуются той же ванной и ходят по ламинату, который вы положили. Вам кажется естественным, что все это должно принадлежать вам, но это не так.
И это совсем не похоже на то, когда вы вспоминаете дом своего детства, пока вы вдали от него, или предаетесь воспоминаниями со своей семьей. Пребывание с этими вещами в одном месте вызывает реакции, которые все еще являются частью вас, даже если вы знаете, что отрезаны от прошлых связей. В присутствии умерших друзей или мест из нашего далекого прошлого чувство утраты усиливается тем фактом, что эти вещи вызывают ожидание взаимодействия, которое, как мы знаем, должно остаться без ответа.
Изнанка вызывает обостренное чувство этого опыта. Воображая место, похожее на то, в котором мы находимся прямо сейчас, прямо здесь, но отделенное от значимых взаимодействий, мы ощущаем обостренное чувство потери мира и извращение нашего собственного способа существования.
Подумайте, насколько другими были бы «Очень странные дела», если бы другое измерение принципиально отличалось от нашего. Представьте, что это похоже на поверхность чужой планеты. Может быть, у него есть какие-то странные геологические особенности, своя флора и фауна. Скажем так, Уилл теряется в этом измерении, и вместо того, чтобы вернуться «домой», он должен найти какой-нибудь закуток, чтобы спрятаться от монстров, которые там прячутся, или создать оружие из найденных ресурсов. Это может быть интересным и пугающим повествовательным приемом, но совершенно другим, чем опыт восприятия Изнанки.
Сравните две сцены: Джойс и Хоппер ищут Уилла в последнем эпизоде первого сезона «Очень странных дел» и сцену в начале «Чужого», где команда исследует инопланетный корабль. Мы ясно видим отсылку. Джойс и Хоппер в защитных костюмах со светящимися шлемами напоминают скафандры экипажа из «Чужого». Когда Джойс и Хоппер находят Уилла, они вытаскивают из его пищевода какую-то длинную червеобразную штуку, напоминающую лицехвата, который присасывается к члену экипажа в «Чужом». И темная, безмолвная атмосфера, безусловно, похожа в обеих сценах, как и общее настроение исследования неизвестного.
Большая разница заключается в окружающей среде: сцена в «Чужом» происходит на фоне большого, совершенно незнакомого инопланетного корабля; сцена в «Странных делах» происходит в городской библиотеке, которую мы знаем из предыдущих эпизодов. Чуждый нам мир создает определенную тайну и ужас, основанные на том факте, что он совершенно нам неизвестен. Но отчуждение нашего собственного мира обеспечивает сопоставление знакомого с извращенным, что создает сверхъестественный опыт. Вам может казаться более страшным первое переживание или второе, но способность Изнанки использовать саму природу нашего человеческого опыта создает тревожное ощущение, которое и нравится поклонникам жанра.
На работу с этим текстом я потратил около месяца. Но это не все, что я делаю. Больше переводов, анализов, лонгов о культуре в телеграме:
https://t. me/starostinflix
#оченьстранныедела #лонг #лонгриды #сериалы #strangerthings.
