Пару недель назад в telegram-канале одной из колонн Парфенона современной русской литературы Аси Шевченко я признался, что вряд ли смог бы нормально учиться на литературных курсах (не только на ерунде вроде «сборник рассказов за неделю», «роман за день», «десятитомник литРПГ за час», но и на серьезных). Эта рецензия на центральную работу популярного литературного тренера Ольги Брейнингер объяснит, почему.
Первые два раздела – о литературных курсах и о личном, поэтому, если вы пришли только за рецензией на «В Советском Союзе не было аддерола», жмите сюда.
Польза скоротечного литературного образования
Литературные курсы – это прекрасный способ продвижения книги в печать, особенно если она хорошая и/или трендовая, поскольку их ведут люди, так или иначе связанные с производством и продажей бумажных изданий. За смешные для Рокфеллеров деньги вы даете прочитать вашу скромную нетленку не опухшему от самотека ридеру, а непосредственно ответреду, продюсеру или даже главреду какого-нибудь издательства, да еще и видитесь с ним лично оффлайн/онлайн и ведете диалог о том, что в вашем дерзновенном труде норм, а что надо чинить и латать. Курсы дают мгновенную обратную связь от центров принятия издательских решений.
То есть смысл литературных курсов не столько в том, что вы там учитесь (художка – не матан; если есть чем воспринимать мир и генерировать письменный код, то бездна практики рано или поздно натренирует ваши нейросети на толковое художественное письмо), сколько в том, что вы там знакомитесь. Ваш живой доношенный текст, трепещущий в холодной хватке опытных литераторов, вскрывают, проводят ревизию внешних и внутренних органов, объясняют вам как перепуганному родителю, какие органы лишние, а какие недоразвитые, и рекомендуют, например, сшить ножки вместе, потому что в этом сезоне мода на русалочек. Регулярно требуют сжечь мацерированный набор букв и больше никогда не засорять ноосферу мертворожденными плодами вашего разума. Но вместе с тем о вас узнают и запоминают.
В худшем (для всех) случае вас запомнят как назойливого бесперспективного графомана, в среднем – как человека, чью книгу в принципе можно издать, если вы проделаете работу над ошибками и попадете со своей историей в какой-нибудь тренд. В лучшем случае, то есть когда вы написали нечто бессмертное или остропопулярное, рукопись могут сразу купить для публикации, а если почему-то не срастется, что в книжном бизнесе не редкость, ее будут пристраивать в другие издательства или в крайнем случае советовать писать еще в ожидании, когда звезды сойдутся и на такие тексты появится платежеспособный спрос. Так что, уважаемый самодеятельный сочинитель, для воплощения творений в регулярных бумажных тиражах записывайся на литературные курсы подходящих тебе контор, абсорбируй опыт профессионалов, плачь в подушку и обрастай связями.
Как говорит мудрый симулякр русского мафиози с YouTube-канала Grim Hustle, CRUSH YOUR EGO TO ZERO. Литературные курсы – то место, где это непростое простое правило действительно работает. Спустись с башни из слоновой кости, творец, и лично поклонись издателю, если не хочешь продавать себя сам. Да, и конечно курсы очень полезны, если по восприятию мира и генерации письменного кода вы середнячок: преподаватели дадут вам лекала, по которым можно собрать годящуюся для издания книгу. К художке сейчас очень низкие требования по владению словом, живости авторской мысли и офигительности историй, главное – взять правильную тему и показать ее под правильным углом, а на курсах как раз о том и рассказывают, что с точки зрения издательств считается сейчас правильным, то есть обещающим продажи текстом.
А Ольга Брейнингер тут при чем?
Характерный пример человека, который ведет литературные курсы в статусе писателя, не имея для этого квалификации – это Ольга Брейнингер. В ее библиографии один короткий роман «В Советском Союзе не было аддерола», одна повесть «Visitation» и небольшая пачка рассказов. Роман закончен в 2015 году, повесть опубликована в 2018 году, с тех пор никакой значительной писательской активности у автора не заметно, при этом в литературной среде она присутствует постоянно. В процессе исследования современной русской литературы недавно я добрался до ее сочинений – и вот я здесь.
Эта статья не появилась бы, если бы роман «В Советском Союзе не было аддерола» был хорошей крепкой работой (и если бы я не прокрастинировал сочинение «Книги Легира», которое мне, похоже, не по зубам). Я добродушный читатель, к условно среднему качеству текстов отношусь спокойно, время свое ценю низко. Как эссеист я ни с кем не хочу ругаться и осознаю бесплодие негативных рецензий: с одной стороны, в потоке книжных изданий имеет смысл ориентировать читателя на хорошие книги, плохие он и так пропустит; с другой стороны, разгромы не создают, а рвут связи, я уже две порвал разборами романа «Сезон отравленных плодов» Веры Богдановой и сборника «Новое будущее» Сергея Шикарева. Однако, как говорит ChessSimp, «I’m not a coward«. Кто-то же должен сказать, что принцесса тоже голая.
Дисклеймер: Дальше следует анализ текста, а не зазывная рецензия, поэтому готовьтесь к 100%-м спойлерам.
Краткость без причины
Текст «В Советском Союзе не было аддерола» является развернутым синопсисом серии романов о приключениях непоседливой постсоветской девушки в разных странах мира. Первый том – благостное детство в Казахстане. Второй том – печальная жизнь эмигрантов в Германии. Третий том – блеск и пустота Оксфорда. Четвертый том – любовь и ненависть в Чечне. Пятый том – биохакинг и абьюз в США. Изложенные в книге события на глаз должны занимать где-то 2000 страниц, но в издании Редакции Елены Шубиной в серии «Роман поколения» они занимают меньше 200 – 34 тысячи слов, 4,5 авторских листа. Обилие мест и тем в одном романе – это характерное свойство V.-дебюта молодого талантливого автора, когда он старается показать читателю сразу все, на что способен, но работа Брейнингер является примером того, почему V.-дебют подходит только очень сильным сочинителям.
Основная беда «В Советском Союзе не было аддерола» состоит в том, что автор вообще не старается писать. Краткость книги объясняется пропуском довольно большой части значимых деталей истории и стремлением Брейнингер не к изображению событий, а к их сжатому, ускоренному пересказу. Из-за этого текст и выглядит не столько художественной литературой, сколько ее технической сокращенной версией (то есть синопсисом) для редакторов. Обилие пропусков наводит на мысль, что Брейнингер придумала канву, но поленилась ее проработать либо попросту не осознала недостаточность детализации действия и декораций. А редактора, которые с ней работали, решили, что и так сойдет – тема правильная, угол правильный, печатаем.
Итак, в романе безымянная рассказчица на пороге медицинского эксперимента, который преобразит ее в не знающее эмоций сверхинтеллектуальное существо, вспоминает, как она дошла до жизни такой. Сюжет об эксперименте в США – рамка, внутрь которой помещены последовательные сюжеты о казахстанском детстве, германской юности, оксфордской молодости и чеченском любовном порыве. С точки зрения автора (высказанной в разных интервью), история показывает формирование «гражданина мира», не имеющего привязанностей ни к Родине, ни к семье, ни к любви, ни к чему иному, то есть абсолютно свободного, а потому опасного для властей предержащих из-за отсутствия внутренних ограничений. О том, что из этого вышло, будет в разделе «Что из этого вышло», пока разберем, как книга написана.
Дыры фикшна
О медицинском эксперименте читатель узнает довольно странные вещи. Рассказчице каким-то образом прокачивают нейросети интеллекта, параллельно подавляя выработку эмоций, кормят биохакерской фармой, заставляют решать задачи в томографе и показывают страшные картинки, но главное – держат в постоянном стрессе, например, на какое-то время лишают сна. Руководит экспериментом пожилой гламурный профессор, сделавший рассказчицу своей Галатеей: по его замыслу, у человека с лишенной психических опор личностью нужно создать максимальный конфликт между телом и разумом, чтобы добиться победы духа над материей и породить таким образом уберменшей, которые станут новой мировой политической элитой. Вся планета с восторгом следит за ходом эксперимента, благодаря профессору теперь smart is the new sexy.
Моделирование здесь завалено примерно на 100%. Что это еще за эзотерика про доведение мозга до предела нагрузками и страданиями? Так только в аниме работает, что если героя долго били по голове, у него awakens какая-нибудь god form. Долговременный стресс понижает интеллект, а не повышает! Для стабильной высокой производительности мозгу нужны глюкоза, вода, воздух, здоровый сон, физические нагрузки и чтобы от него отстали. Героиня же предстает едва живой – истощенной, страдающей от провалов памяти и постоянного тумана в голове, не способной ни спать, ни есть, ни соображать без таблеток. Ее держат под постоянным медицинским наблюдением, тщательно обследуют каждый день, и профессор почему-то всем доволен, хотя в тексте много раз ясно говорится, что могучим безэмоциональным интеллектом у рассказчицы и не пахнет. А все вокруг смотрят на явно умирающую девушку и радуются.
Далее, что это за эксперимент века, в котором участвует ровно один подопытный? А если он немножко умрет в процессе или не оправдает ожиданий (что в итоге и произошло), значит, деньги на ветер? Должна быть исследуемая группа и контрольная группа. Из того, что что-то получилось или не получилось на одном объекте, не следует в принципе никаких выводов, достоверность у таких «экспериментов» слишком низкая. То, как в книге за мучениями одной-единственной девушки следит весь мир в ожидании нового этапа человеческой эволюции, мне напомнило не менее ошибочное изображение научной работы в «Задаче трех тел» Лю Цысиня, где после пары несошедшихся результатов на высокоэнергетических установках ученые стали совершать самоубийства с криками «Физики не существует!». Нет толковой статистики – нет оснований для утверждений.
Можно предположить, что в рамочном американском сюжете речь идет о типичной псевдонаучной афере, вроде обещаний компании Theranos создать прорывную технологию анализа крови, но нет, в тексте нет указаний на такую трактовку, там все по-серьезному. Поскольку автор не старается писать, у нее представлен просто миф о Пигмалионе-абьюзере без всяких попыток согласовать его с реальностью. Заявлен строгий режим, но героиня своевольничает с таблетками, и всем пофиг. Вместо того, чтобы поведать, что же должно было случиться в решающий день эксперимента, она дважды рассказывает, как снималась в клипе Ланы дель Рей. Подопытную в целом держат в неведении, чтобы автору не пришлось прорабатывать детали, но и с такой уловкой дыр в рамке хватает. Перед решающим днем Галатея, так и не преобразившись в Доктора Манхэттэна, сбегает от своего нейроскульптора, чтобы спустя год ворваться на саммит G20 – но почему она на свободе? Героиня нарушила контракт на очень много денег, и как же она без связей смогла выйти сухой из воды?
Дыры автофикшна
Воспоминания рассказчицы основаны на биографии самой Ольги Брейнингер, хотя и различаются в деталях, то есть внутри условно-фантастической рамки представлен жанр автофикшна (aka «вранье о себе»). Автофикшн, к сожалению, стал сейчас прибежищем для людей, которые не в состоянии сочинять истории, то есть создавать живых персонажей и сюжетные двигатели, организовывать их в конфликты и тщательно моделировать взаимодействие и декорации. Не можешь придумать, о чем писать? Ну напиши воспоминания о своем прошлом – там уже есть и персонажи готовые, и конфликты стандартные, и вся сюжетка прописана, не надо сочинять, что же случилось дальше. Этот план прекрасно работает, если у автора очень интересная жизнь и/или писать он умеет (тогда получается, например, шедевральный роман «Ложится мгла на старые ступени» Александра Чудакова и серия книг «Моя борьба» Карла Уве Кнаусгора), и не работает в случае, когда жизнь у автора обычная и язык невыразительный.
У Ольги Брейнигер язык яростный, а биография в полном поряде. Энергичная поволжская немка, выросшая в Казахстане, эмигрировавшая в Германию, получившая образование в Оксфорде и поселившаяся в Бостоне – целое море жизненных приключений, садись и пиши. Однако и тут автор писать не старается, не показывает жизнь в том или ином месте, а кратко информирует о ней. Скажем, сюжет о детстве поволжской немки в Казахстане мог бы стать прекрасным этнографическим материалом, но не стал, поскольку Брейнингер перескакивает от сцены к сцене, не заботясь об их проработке. Первый момент, когда я обнаружил, насколько автор небрежен – в эпизоде свадьбы, где во второй день ряженые одеваются для обряда (в моей деревне тоже такое было – искали ярку после первой брачной ночи) и… за одеванием не следует ничего. Рассказчица умалчивает, как этот обряд выглядел, и переключается на то, что было после.
Тут, конечно, можно сказать, что автор изображает зыбкость памяти и таким образом высвечивает одну из главных проблем автофикшна: средние сочинители «вранья о себе» не только прожили однообразно неинтересные жизни, но и мало что помнят; казалось бы, единственное, о чем всякий может рассказать – это о себе, но нет, для хоть сколько-нибудь содержательного рассказа о себе надо обладать отличной памятью, иначе текст будет мало чем отличаться от многократного повторения “Я! Я! Я!”. Однако на такую трактовку в книге нет ни малейших указаний, рассказчица просто вперемешку вспоминает, что уж и как вспомнилось, не задумываясь, почему у нее в памяти отложилось именно это, а не что-то другое. Поэтому, например, детство в Казахстане – это ультратонкая лапша, диджейство по выходным и рыцарские ухаживания лидера местных группировщиков.
Интерлюдия: Плюсы
Основное, на чем фокусируется рассказчица в мемуарных сюжетах – на своих эмоциональных состояниях. Я очень не люблю художественное нытье, и большим достоинством книги является его отсутствие в мыслях и чувствах героини: вместо непроходимой жалости к себе в голове у нее комплекс отличницы, то есть режим «сдохну, но сделаю», в сочетании с характером бунтаря, то есть потребностью поступить по-своему и всем показать, почем фунт сусала. Такое я как раз уважаю. Еще один плюс – когда что-то Брейнингер интересно по-настоящему и она не ленится это толком прописать, получаются вполне содержательные для чтения эпизоды. Если казахстанское детство довольно безликое (но очень хорошее – беспроблемные родители, беспроблемная учеба, беспроблемные тусовки), то страдания рассказчицы в переселенческом лагере в Германии дают непривычный и потому ценный взгляд на тему миграции в страны золотого миллиарда.
Миграция показана с точки зрения активного, успешного и знающего себе цену подростка, который на новом месте вдруг оказался никому не нужным никем. Обычно пишут об уже взрослых людях, с профессией и без особых иллюзий о своем месте в обществе, а тут цветущий пубертат с готовностью завоевать мир и вроде как переехавший из «жить – хорошо!» в «а хорошо жить – еще лучше!», но вместо моря возможностей оказавшийся на дне социального болота. Героиня не может даже устроиться в школу, потому что бюрократия и бардак, и принуждена копаться в земле, отбывая мигрантскую повинность перед Германией. То, как необдуманная репатриация ломает вчерашнюю девочку-припевочку, раскрывается подробно и тщательно, и очень интересно противоречит негласной традиции эмигрантов говорить о жизни в Европах или хорошо, или ничего. На мой взгляд, это наиболее значимая часть романа.
Дыры автофикшна-2
У «вранья о себе» есть еще одна проблема: если просто перечислять события своей жизни, то действие легко может оказаться лишенным логики, а персонаж – непредсказуемо мечущимся из стороны в сторону. И дело не в том, что сочинитель – импульсивный раб страстей, а в том, что мотивы поведения прячутся в психике довольно глубоко, зачастую не выгружаясь в сознание. Логика всегда есть, но ее требуется добывать из мозга, как нефть из недр. И если в реальности можно нерефлексивно жить, как живется, то в художественном тексте обнажение скрытых механизмов поступков остро необходимо, в противном случае получается попросту плоский, неубедительный персонаж. Вроде бы человек рассказывает о себе, о документально живом человеке, но без раскрытия мотивации получается картон.
По этому пункту проваливается решение рассказчицы не оставаться в Германии, где она никогда не перестанет быть понаехавшей. Ее родителям историческая родина тоже не пришлась по душе, и они закономерно решают вернуться на настоящую Родину – в Казахстан. Брейнингер, вновь помчавшись вперед по синопсису после обстоятельного эпизода ломки характера в немецком лагере, почти не уделяет внимания вопросу, почему героиня в этот момент предпочитает иной путь, а именно путь дальнейшей миграции на Запад. Рассказчице было очень хорошо в Казахстане, у нее там есть и друзья, и увлечения, и вообще все – так отчего не возвратиться вместе с родителями туда, где твой дом? Ну прост такой у меня характер, говорит она, хотя речь идет о переломном моменте в истории, который определяет всю дальнейшую жизнь персонажа, всю его идеологию «инди-кочевничества» с лозунгами «У меня нет корней» и «Где присела, там и дом». Опять недописано.
В британском сюжете хороша критика культа успешности в Оксфорде, автор не жалеет черных красок и режет правду-матку о том, насколько непродуктивна и травматична установка на борьбу за преуспеяние в высшем образовании, в основном приучающая студентов имитировать достижения и врать о них. Однако здесь история окончательно погружается в туман. Брейнингер настолько ускоряет письмо и сокращает повествование, что чтение этой части состоит почти полностью из вопросов без ответа. Рассказчица сообщает, что ей тяжело учиться, но что именно она изучает? По тексту разбросаны единичные упоминания об истории феминизма, антропологии, этике толерантности, то есть это что-то из liberal arts, но тогда почему ей тяжело учиться? Читаешь-конспектируешь источники, собираешь в текст по теме, готово; я сам филолог, мне ли не знать. Известно, что она пишет эссе, но на какие конкретно темы? Какие книги она читает? Какие мысли по поводу изучаемого материала формируются в ее голове?
Автор показывает только то, что героиня очень-очень хочет быть отличницей и готова ради этого на все. Но почему? Ответа нет. А зачем? Тоже нет ответа. Ну прост такой у меня характер, повторяет рассказчица, максимально не вдаваясь в детали, какой именно характер. В Германии она была неуживчивой нонконформисткой, никак не хотела смиряться со статусом чужака в стране чужой и вообще прогибаться под изменчивый мир – в Оксфорде она вдруг стала ультра-конформисткой, делает через не могу все, что зададут, не спит ночами над книгами и сочинениями, садится ради достижений на запрещенные нейростимуляторы и ходит на каждую светскую вечеринку. Познав всю глубину местной фальши, она продолжает жевать этот кактус в слезах, заливая боль алкоголем и таблетками. Читатель все время находится в потоке сознания героини, но почти ничего не узнает о причинах ее противоречащих друг другу поступков. Она просто делает то, что в конкретном эпизоде от нее требовалось автору, это и есть картон.
Апофеоз картона
Максимально уплощается рассказчица в чеченском сюжете. Чтобы перевезти ее в Чечню, по которой Брейнингер заготовила хороший этнографический материал, автор заставляет бедную девушку бездонно влюбиться в студента-чеченца. Любовь – штука регулярно внезапная, но героиня до этого никогда ни к кому не испытывала даже значительной симпатии, она скорее сильный интроверт с причудами, почти полностью обращенный внутрь себя, ей не до других. И вдруг следует очередное преображение характера: забыты liberal arts, эссе, задротство по ночам и жажда ачивок, теперь для героини – бездумно, даже в воспоминаниях нерефлексивно, как постоянный ток счастья – существует только контакт с возлюбленным. Быть может, автор таким образом показала поверхностность личности персонажа? Нет, она всего лишь по-прежнему не старается писать; Брейнингер надо, чтобы героиня по-быстрому разочаровалась в любви и дала читателю посмотреть на женскую сторону Чечни, поэтому вот тебе, безымянная девица, идеальный мальчик и идеальное чувство к нему, пора пострадать и в романтическом ключе. Кстати о краткости: история любви занимает четыре страницы, история страданий от разлуки – тоже четыре страницы, затем рассказчица покидает Британию.
Серия переездов героини по Восточной Европе из Оксфорда в Чечню становится завершающим эпизодом признаний автора в том, что ему не интересно писать художественную литературу, ему просто нужно получить «корочки» писателя для дальнейшего бизнеса. Идеальный мальчик исчез, героиня страдает, но вместо того, чтобы разочароваться и разгневаться, как гневалась из-за миграции, учебы и бомонда, она соглашается на очень странное письменное приглашение возлюбленного приехать к нему в случайный европейский город – в Сараево. Там она находит предложение переехать в Скопье, затем в Белград, затем в Приштину. Человеку, который сидит на улучшающих работу интеллекта стимуляторах, мозги почему-то ничего не сообщают о том, что это какая-то ловушка. Человеку, который занимается антропологией, явная манипулятивность поведения мальчика не напоминает вообще ничего. Но почему? Потому что автору нужно доставить ростовую картонную куклу в Чечню.
Именно здесь, как только героиня ссохлась до имитирующего движение и мышление контура, возникает характерный для многих слабых текстов маркер: рассказчица признается, что не понимает, что и зачем она делает. Этот маркер с удручающим постоянством вставляется авторами в текст в те моменты, когда они осознают, что действия персонажа никак не вписываются в заявленный характер и надо бы как-то спрятать от читателей его мертвую марионеточность. На самом деле персонаж совершает ничем не мотивированные поступки потому, что автор ничего лучше не смог придумать для поворота сюжета, но в тексте на эту дыру в обоях накладывается якобы искреннее признание персонажа «Ой, что это я творю, сам не знаю». В книге «В Советском Союзе не было аддерола», посвященной зависимости от ясности и силы интеллекта, рассказчице даже во время эксперимента в США не удается обнаружить убедительные мотивы ее переезда в Грозный.
Насколько я могу судить, женская сторона богатой чеченской жизни (автор, как снежиночку, бережет героиню от любой грязи и всюду, кроме Фридланда, помещает в самые-самые элитные и безопасные декорации) показана вполне достоверно и даже, что редкость, позитивно. Рассказчица, которой настала пора демонстрировать космополитические компетенции, без осуждения наблюдает быт традиционного общества и спокойно принимает неприятие ее инаковости потенциальными чеченскими родственницами. Когда же беллетризованное эссе о социокультурных различиях подходит к концу, у героини резко пробуждается самосознание, и она – опять без всяких помех – сбегает из Грозного обратно в Оксфорд, а влюбленный в нее чеченец даже не пытается ее вернуть, хотя ради женитьбы на постиндустриальной немке он предпринял колоссальные усилия.
Отсюда читатель возвращается в рамку, о которой – включая вторжение на саммите G20 – уже было сказано ранее, поэтому можно перейти к разбору, что же за история получилась у Ольги Брейнингер в романе «В Советском Союзе не было аддерола».
Что из этого вышло
Прежде всего надо сказать, что на классический школьный вопрос «Что хотел сказать автор?» есть ответы в интервью, которые Ольга Брейнингер давала после выхода книги. Она всерьез считает, что «В Советском Союзе не было аддерола» – это гневное обращение молодого на тот момент поколения миллениалов к бумерам с обещанием перевернуть прогнившую планету, взяв за точки опоры свободу от привязанностей и сияющий от числа терафлопов интеллект. Мол, вы хотите от нас многого, а мы дадим вам еще больше, так что вы подавитесь и сдохнете, абьюзеры чортовы.
Однако на деле текст рассказывает совсем о другом, и авторскую трактовку можно списать лишь на то, что Брейнингер не смогла взглянуть на свою историю со стороны. Да и зачем это делать, если дебютный роман написан и издан, так что можно теперь представляться людям еще и как писатель. Никто же не просит никогда уточнения – а вы хороший писатель или так себе? Это неэтично. На этом направлении задача выполнена, галочка поставлена, а уж что там получилось с точки зрения смыслов, какая разница: читать будут или друзья-поклонники, или люди, чье мнение ни на что влияет (например, я).
Stultitiae Laus, или Реквием по мечте
«В Советском Союзе не было аддерола» – это еще одна история о наркотической зависимости, только вместо традиционной дури рассказчица сидит на аддероле, амфетаминовом нейростимуляторе, используемом для лечения СДВГ и нейролепсии. В умеренных дозах аддерол значительно улучшает работу интеллекта и его связку с сознанием, мышление проясняется и ускоряется, уходит чувство усталости, приходит чувство эйфории. Иными словами, человек обнаруживает, что держит свой мозг под полным контролем и мозг очень неплохо соображает. Однако, если увлечься волшебной таблеткой как допингом вычислительных мощностей, ждите побочек; в книге показаны бессонница, потеря аппетита и – лолкек – снижение интеллекта. В сильно преувеличенной форме действие аддерола показано в фильме «Области тьмы».
Важно подчеркнуть, что такие таблетки не усиливают интеллект сами по себе, а только позволяют ему действовать без помех на текущем максимуме. Аддерол не делает вас умнее, он делает ваш мозг более работоспособным, но интеллект все равно необходимо прокачивать обучением и практикой. Как допинг он эффективен в стрессовых ситуациях, когда вам требуется долго и напряженно соображать по известным схемам, не теряя концентрации, и не очень полезен, если у вас не получается открыть нечто принципиально новое. Брейнингер рассказывает о целом сообществе людей, потребляющих аддерол для соответствия запросам времени, однако эта история вовсе не о спросе на башковитость – она о спросе на выносливость при переработках. Озвученный в книге лозунг «Smart is the new sexy» является ложным, на самом деле речь идет о лозунге «Overtiming is the new sexy» или «Overclocking is the new sexy».
Героиня – вполне обычная девушка, только с комплексом отличницы и способностью энергично злиться на мир – подсаживается на аддерол, когда понимает, что не успевает по предметам в Оксфорде. Не успевает настолько, что занимается по ночам, и все равно не справляется с учебной нагрузкой и давлением оксфордской идеологии «будь лучше всех». Из-за нежелания автора писать книгу читатель почти ничего не узнает об этой нагрузке, известно лишь, что рассказчица пишет некие эссе по гуманитарным наукам у троих преподавателей. Вероятно, для этих эссе нужно читать горы специальной литературы и въезжать в нее, что и занимает много времени и сил, однако ни о чем подобном в тексте не сказано, зато подробно изображена сцена, как героиня сидит перед пустым экраном ноутбука глубоко за полночь и не может написать первую строчку.
Из этой сцены становится ясно, что перелопачивание тонн гуманитарных монографий и статей в обучении рассказчицы стоит не на первом месте. Если б вопрос был в начетничестве, четыре пятых эссе у нее было бы уже готово за счет выписок, цитат и пересказов чужих мыслей, которые надлежит лишь минимально скомпоновать и оформить переходами от одной авторитетной идеи к другой. Думать над первой строчкой в такой ситуации вообще не приходится, просто берешь центральную умную мысль эссе, высказанную каким-нибудь академиком, и пишешь ее своими словами. Видимо, в Оксфорде от студентов требуют прежде всего самостоятельной работы головой. К сожалению, мы не знаем, что именно требовалось придумать героине, можем лишь предполагать, что это что-то по антропологии, феминизму или толерантности.
И тут возникает вопрос – если нужно сочинять самостоятельный хорошо аргументированный текст, зачем бедная студентка торчит ночью в библиотеке? Мелатонин не первый час глушит мозг, уводя его в сон, ни речевой аппарат, ни интеллект уже не фурычат, так смысл страдать над чистым листом? Спать надо, а утром хорошо завтракать и с прочистившимися нейросетями садиться нормально работать. Вместо этого рассказчица пытается простимулировать генерацию письменного кода крепким алкоголем, потому что ей кто-то сказал, что это сработает (из чего читатель может сделать вывод, что работать с источниками в Оксфорде не учат вовсе – если не знаешь сам, что делает бухло с мозгами, так хоть погугли, события в 2010-х происходят, в Интернете уже все есть). Героиня демонстрирует силу молодости, выглушивая бутылку жуткого пойла без особых последствий для организма – но и без пользы для сочинения эссе. Поиски, чем бы таким закинуться, чтобы в два часа ночи строчить текста, и приводят ее к аддеролу.
В итоге получается, что аддерол позволяет рассказчице выполнять учебные задачи на интеллект и одновременно – наконец-то я использую это слово! – глупо жить. Нет ничего умного, вот ни малейшей песчиночки ума в том, чтобы долбиться таблетками для получения того же эффекта, какой здоровому человеку дают здоровый сон, здоровое питание и здоровые физнагрузки. С помощью нейростимуляторов делать все-все задания на пятерочку и одновременно ходить на все-все вечеринки, при том что ты явно не тянешь ни то, ни другое (и ни то, ни другое тебе даже не нравится!) – это глупость как она есть. Развиваться – умно, но сжигать себя – глупо. Постгерманские сюжеты книги оказываются современной похвалой глупости и рекламой амфетаминов, которыми глупость якобы легко сбалансировать.
Чеченский любовный сюжет, когда рассказчица ныряет с гранита liberal arts в пучину страсти, доказывает, что она – нормальная молодая женщина, попавшая по неопытности в дурную компанию амфетаминщиков, увлекающаяся то одним, то другим, но еще не нашедшая себя в жизни. Человек ищет себя: то в Оксфорд поступит, то в Грозный замуж соберется, это совершенно естественно при непоседливом характере. Момент отказа от семейной жизни в традиционном обществе как будто бы должен являться точкой перехода персонажа от молодецких метаний к взрослому выбору себя, но… героиня выбирает продолжать метаться. Тоже, кстати, абсолютно жизненный исход: человек много где побывал, порядком набрался опыта – и вообще ничему не научился, живет так же бестолково, как раньше.
Рамочный американский сюжет служит прекрасной иллюстрацией того, что умение решать IQ-тесты на 200 не помогает человеку жить с умом. За годы фармакологической стимуляции нейросетей больше ума у рассказчицы не стало – она не способна уже ни спать, ни есть, ни соображать без таблеток, но находит это правильным и ничего не собирается менять. Также она до последнего момента не может сообразить, что гламурный профессор использует ее для чего-то очень плохого, хотя вроде бы сообразительность ей как раз и усиливают. Человек, который загоняет себя в могилу зависимостью от веществ и утрачивает связь с реальностью, но вместе с тем наслаждается ясностью и силой интеллекта – что это как не горькая констатация автором тупиковости погони за производительностью интеллектуального труда? Увы, это не она. Автор поддерживает героиню, вкладывает ей в уста свои мысли (опять же, подтверждается в интервью) и верит в то, что амфетаминщики завоюют мир.
«В Советском Союзе не было аддерола» – это книга, написанная молодым автором о молодежи. В 26 лет ты на пике формы, спокойно выдерживаешь физические и психические перегрузки, можешь не спать сутками, пить литрами и все равно отлично выглядеть. Роман именно это состояние упругой молодости и фиксирует. Пройдет еще лет пять, и амфетаминовая наркоманка превратится в труп, анорексия с побочками аддерола добьют ее. Тем печальнее выглядит на полном серьезе написанный финал книги, где героиня произносит пламенную речь перед мировыми лидерами о том, что аддерольщики являются «вашим новым оружием массового поражения» и «вашим новым врагом». Какое оружие, Ольга, какой враг? Если забрать у рассказчицы таблетки, она сломается пополам, как подпиленная картонная декорация; ее финальная фраза «Вам есть что сказать в свое оправдание?» – это очередное мимолетное грета-тунберговское «How dare you?!», всего лишь пустые слова на ветру.
В сухом остатке читатель получает лениво и наскоро написанную грустную историю о том, как хорошая девочка зря уехала из Казахстана на Запад, чтобы стать истощенной полусумасшедшей бомжихой, живущей от дозы до дозы в мире сладких грез о своей крутизне. Прямо «Реквием по мечте», но с другими веществами в главной роли и горячей поддержкой писателем переработок под стимуляторами. Я слишком высокомерен, чтобы учиться литературному мастерству у автора, который сам не может или не хочет ни сочинять, ни писать книги.
Post scriptum
Я уже написал много, но напоследок скажу о еще одной проблеме автофикшна: биография исчерпаема, особенно если для автора характерны другие проблемы «вранья о себе» (автор мало что помнит и мало что понимает о себе и окружении). В отсутствие умения того же Кнаусгора расписывать свою жизнь на тысячи страниц рассказ о прожитом легко уместится в одну короткую книгу, примерно как «В Советском Союзе не было аддерола». Но о чем писать дальше, если вспомнить о себе больше нечего, а сочинять художку вы не можете? И чем ответить на запрос о продолжении от издателей и любителей автофикшна, которым пришелся по сердцу ваш дебют? Это настоящая ловушка жанра – вы всегда можете написать одну неплохую книгу, но дальше без богатой на приключения биографии вас ждет тупик.
Я не против автофикшна как такового, я против слабых сочинений и слабого письма. Автофикшн дает мнимую поддержку, вот как аддерол, если вам хочется что-нибудь написать, но придумать, смоделировать и прописать историю у вас не получается. Да, теперь у вас есть дебют, но придумывать, моделировать и прописывать истории вы так и не научились. И не научитесь, пока не начнете писать художественную литературу о людях, которых никогда не существовало. Не надо сидеть на волшебных таблетках, ведь волшебства не существует – надо тренировать нейросети постоянной практикой.
Не знаю, зачем я все это написал (книга Брейнингер всего в 6 раз длиннее данной статьи), но мне можно, я же не персонаж в книге.
