Несколько лет тому назад я опубликовал на Хабре статью под названием «Буддизм с точки зрения программиста». Этот пост имел огромную популярность, читатели приняли его с большой теплотой. До сих пор я часто получаю от людей сообщения с благодарными отзывами на него и рассказами о том, как после прочтения этого текста поменялись их взгляды на жизнь.
С тех пор многое в моей жизни изменилось. В чём-то я поменял свой взгляд на мир, в чём-то напротив убедился ещё сильнее, в чём-то просто углубил своё понимание. Данный текст — это результат пройденного с момента публикации предыдущего поста пути духовных поисков, последовавших за некоторыми тяжелыми и отчасти трагическими событиями моей жизни. Хотя во многом тема текущего поста перекликается с темой предыдущего, его основная мысль отнюдь не в рассмотрении буддизма, а в поиске смысла жизни с точки зрения рационального ума программиста.
Гогеновские вопросы
Иллюстрацией к этому посту служит известная картина французского живописца Поля Гогена под названием «Откуда мы пришли? Кто мы? Куда мы идём?«. В определенный момент жизни каждый человек задает себе подобные вопросы — каждый приходит к ним по-своему, и у каждого они звучат немного по-разному. Обычно толчком к размышлению над этими терзающими сердце вопросами служит череда страданий, духовных поисков и личных трагедий. Я хочу рассказать, что эти вопросы означают лично для меня, и как я пытаюсь на них ответить, а вы, дорогой читатель, можете подумать над тем, что они означают для вас, и подходят ли вам мои ответы.
Вопрос «Откуда мы пришли?» лично для меня связан прежде всего с кризисом идентичности и самоидентификации. Я родился и провел раннее детство на Украине, вырос в России, а большую часть взрослой жизни провел в Израиле. Кроме того сейчас живу и работаю в Объединенных Арабских Эмиратах — вдалеке от всех моих трёх родин, в очень комфортной, но абсолютно чужой мне стране. Часть моих предков — украинцы, часть — русские, а часть — евреи. Но ни одну из этих трёх стран я никогда не мог искренне назвать своей — каждая мне была в чём-то чужда, нигде я не чувствовал себя полностью своим. Сейчас ситуация ещё больше обострилась из-за обрушившихся на все три мои родины потрясений.
Несколько моих эмиграций и отсутствие чувства своей земли под ногами душевно терзали меня и привели к размышлению над первым и вторым гогеновскими вопросами. Откуда я пришел? Кто я? Часть чего я? Как идентифицировать себя иначе, чем через принадлежность к какой-либо группе?
В промежутках между многочисленными переездами с места на место происходило и многое другое. Тяжелые болезни и смерти родных, собственная неприятная болезнь, трагическая гибель любимой собаки, проблемы в браке, развод и разлука с ребенком наносили мне непоправимые удары. Я упорно трудился и вкладывал в семью огромное количество усилий, отказывая во многом самому себе, строил её как некий жизненный проект, сделал его смыслом своей жизни, и когда всё рухнуло, исчез и смысл. В браке я идентифицировал себя как муж и отец, а после развода эта огромная часть моей самоидентификации рухнула и встали вопросы «Что дальше?» и «Чего хочу я сам?». Какой был смысл так трудиться ради семьи, если это всё может исчезнуть в один момент? Как любить кого-то, если он может внезапно умереть, погибнуть или разойтись с мной.
Как и у многих других программистов огромной частью моей жизни и важнейшей частью самоидентификации всегда была моя работа и карьера. Я часто менял работу, развивался в профессии, повышал квалификацию и увеличивал доходы, но никогда не был так же счастлив и не получал такого же удовольствия, как на своей первой работе в маленькой провинциальной российской геймдев-компании, где я участвовал в разработке простенькой фэнтези-стратегии для социальных сетей. В других компаниях, даже работая над довольно известными и широко используемыми продуктами, я никогда не ощущал сердцем ценности того, что я делаю. Работая шестеренкой в кровавом энтерпрайзе, я не чувствовал того, что на что-то влияю. Работая в молодых и динамичных стартапах, я получал много опыта, выстраивал красивую архитектуру системы, но почти всегда результаты моей работы не имели без какого-либо выхлопа. Строитель может гордиться построенным зданием, в котором живут люди, врач может гордиться теми жизнями, что он спас, а результаты труда программиста часто эфемерны и быстро испаряются без следа.
Кроме того, я уже довольно давно не понимаю, куда мне нужно двигаться дальше в карьере. Профессионализма в своей конкретной области я достиг уже давно, в менеджмент меня не тянет, а менять специализацию нет сил и мотивации. Да и в наше бурное и динамичное время на психику сильно давит страх перед искусственным интеллектом, который потенциально может лишить работы или как минимум сильно повлиять на уровень дохода.
Выгорание от непонимания ценности работы, непонимание куда двигаться дальше в профессиональном и жизненном плане привели меня к размышлению над вторым и третьи гогеновскими вопросами. Кто я, если не муж, отец и программист? Кто я такой, если не все приписываемые мне атрибуты? Зачем я работаю? Куда я иду? Какой вклад в мир я хочу сделать? Что я должен дать детям? Чему учить ребенка, если мы не знаем, что каким мир будет через год.
Горе от ума
Обычно при приближении к тридцатилетнему рубежу множество людей, испытав на себе невзгоды жизни, обращаются в своем поиске смыслов к идее Бога, пытаясь разделить с небесным отцом бремя навалившейся на них к этому возрасту ответственности за себя, своих детей и стареющих родителей. Для меня этот путь был закрыт.
Как бы сильно я не пытался поверить во всеблагого Бога, у меня ничего не выходило. Иудео-христианские мифы и нарративы, в окружении которых я вырос и провёл большую часть жизни, казались мне предельно нелогичными и совершенно вымышленными. Работая программистом и каждый день используя свой разум для решения сложных абстрактных задач, становится сложно поверить в чудеса и авторитет древних книг. Однако несмотря на невозможность уверовать, в какие-то моменты я всё же видел яркий и чистый свет, исходящий от идеи Бога..
Гораздо более логичную, стройную и последовательную систему взглядов я нашёл в буддизме. Буддизм сложно даже назвать религией в прямом смысле этого слова. Буддизм — это скорее философское и психотерапевтическое учение. Религиозные черты буддизм приобрел в ходе распространения этого учения по разным странам — в каждой стране буддизм принимал особую религиозную форму, подстраиваясь под существующие верования местного населения, однако никогда не изменяя при этом своей сути.
Основатель буддизма древнеиндийский философ Сиддхартха Гаутама Шакьямуни, уже при жизни ставший известным под именем Будда, ставил главной целью своего учения избавление от страданий. Подобно Иисусу из Назарета, проповедовавшему свое учение на «народном» арамейском, а не на «жреческом» иврите, Сиддхартха Гаутама нёс свет в народные массы на широко распространенном в Индии тех лет языке пали, а отнюдь не на жреческом санскрите. В остальном же Христос и Будда имеют мало общего.
Путь к своей собственной секте Будда начал далеко не с низов — по легенде Сиддхартха Гаутама из рода Шакья был наследником трона небольшого княжества, располагавшегося на территории современного Непала. Ум пресытившегося от шикарной жизни в отцовском дворце царевича занимал только один вопрос: «Как устранить страдание?». За пределами дворца Сиддхартха видел множество обездоленных, больных, стареющих и умирающих людей — он знал, что несмотря на его социальное положение однажды такая же участь постигнет и его самого. Вероятно, царевича беспокоили не только перспектива тяжелой болезни и неизбежность смерти, но и недуг, постигающий многих людей его положения, метко описанный русским поэтом как «их дети сходят с ума от того, что им нечего больше хотеть».
Чтобы найти ответ на свой вопрос Сиддхартха покинул дворец и отправился на духовные поиски. Выйдя из царившей в царском дворце парадигмы «успешного успеха», Сиддхартха решил найти истину в парадигме «духовной духовности» и отправился странствовать в поисках гуру. Однако спустя несколько лет он понял бесперспективность этой затеи — все гуру учили его истязать свое тело дабы усмирить дух, но путь этот вел его только непосредственно к ещё большим страданиям. Сев под дерево и крепко задумавшись, Сиддхартха понял, что нужно найти выход из ложной дилеммы и стать гуру самому себе. Именно в этот момент он испытал опыт пробуждения и просветления и начал именовать себя не иначе как Буддой.
Будда выразил свое учение в четырех коротких утверждениях, обычно называемых четырьмя благородными истинами:
-
Существует страдание
-
Существует причина страдания
-
Существует прекращение страдания
-
Существует путь, ведущий к прекращению страдани.
Первая истина говорит о том, что наша жизнь наполнена страданиями. Вторая истина говорит о том, что у этих страданий есть причина, и заключается она в жажде владеть — мы привязываемся к непостоянным и иллюзорным вещам и страдаем, когда они исчезают. Третья истина говорит о том, что существует психологическое состояние, в котором человек не испытывает страданий — нирвана. Четвертая истина утверждает, что есть путь к такому состоянию ума, и это особый срединный путь, лежащий между крайностями гедонизма и самоистязания. Свои утверждения Будда подкрепил поразительно глубокими философскими рассуждениями.
Почему нам так неприятны боль, нищета, болезни, старость, смерть близких и неминуемость собственной кончины? Потому что мы жаждем их противоположностей — удовольствия, богатства, здоровья, энергичной молодости, общения с близкими и мы просто обожаем саму жизнь. Теряя что-то из этого, или не имея этого, но представляя, что мы могли бы это иметь, мы испытываем душевные страдания. Будда заметил, что страдание не вызывается непосредственно болезнями и смертями, а зарождается у нас в голове из отношения к происходящему. Это подтолкнуло Будду к идее о том, что весь мир существует лишь у нас в уме.
Именно с помощью этой идеи Будда объяснял, почему всё то, к чему мы так привязываемся, включая нас самих, иллюзорно. Подвергнув вещи, других людей и даже своё собственное «Я» глубокому анализу, Будда пришел к выводу, что это всё лишь конструкт ума. Буддийское учение отрицает наличие субстанциональности у каких-либо предметов и души у каких-либо живых существ. Мы можем понять это, проведя мысленный эксперимент с автомобилем:
Для иллюстрации отсутствия собственной сущности у вещей можно провести мысленный эксперимент c автомобилем. Если снять с автомобиля шины, останется ли он автомобилем? Если последовательно снимать с автомобиля ветровое стекло, двери, фары и другие части из металла, пластика, стекла и резины, то оказывается невозможным обнаружить ту деталь, после устранения которой автомобиль перестаёт быть автомобилем. После полной разборки автомобиля обнаруживается куча запчастей, но при этом остаётся невыясненным вопрос, в какой момент автомобиль прекратил своё существование. В результате тщательного размышления неизбежно напрашивается вывод, что в действительности автомобиль никогда и не существовал – всё, что мы называем автомобилем, было всего лишь набором деталей, временно соединённых определённым образом. Все эти причины и условия могут рассматриваться либо как внутренние психические состояния, либо как внешние события
Точно так же мы можем рассмотреть человека, чей образ обычно воспринимается нами целостно. Но стоит только начать анализировать этот образ, и он испаряется. Ведь человек — это образ совокупности процессов взаимодействия его органов, каждый орган — это образ совокупности процессов взаимодействия разных тканей, каждая ткань — это образ совокупности процессов взаимодействия биологических клеток, каждая клетка — это образ совокупности процессов взаимодействия молекул химических веществ, каждая молекула — это образ совокупности процессов взаимодействия атомов, каждый атом — это образ совокупности процессов взаимодействия элементарных частиц, а элементарная частица — это абстракция взаимодействия физических полей. А что такое физическое поле? Оно бесплотно — это по сути ничто, пустота.
На что бы мы не обратили свой взгляд, всё рассыпается на кусочки, и в конце концов мы доходим до абсолютной пустоты. Весь внешний мир — это конструкт в нашем уме. Наш ум создает образы вещей подобно тому, как он видит образы в пятнах Роршаха. Как только мы начинаем деконструировать какую-либо сущность, она тут же исчезает. Всё, на что указывает мизинец Будды, тут же пропадает.
Все существующие вещи — это лишь концепции нашего ума, воспринимающего совокупность частей за цельный объект. Даже когда части меняются, мы ещё держимся за иллюзию существования целого. Это легко увидеть на примере знаменитого философского парадокса про корабль Тесея:
Согласно древнегреческой легенде корабль, на котором мифологический герой Тесей вернулся с Крита после победы над Минотавром, использовался афинянами для ежегодного паломничества на остров Делос. Перед каждым плаванием корабль чинили, заменяя часть прогнивших досок на новые. Спустя какое-то время все старые доски корабля были заменены на новые. Среди философов разгорелся спор: тот же этот корабль, на котором плавал Тесей, или уже другой — новый?
Точно такой же вопрос мы можем задать и по отношению к собственному «Я». С тех пор как мне было пять лет прошло много времени, клетки моего организма постоянно умирали и заменялись новыми, атомы моего тела много раз поменялись на другие, нейронные связи в мозгу перестроились и мышление кардинально изменилось. Так что же общего между мною сегодняшним и мною пятилетним? Что такое «Я», если все составные части меня много раз сменились?
Согласно воззрениям Будды единственное, что объединяет последовательные во времени состояния корабля Тесея и нашего собственного «Я» — это сам поток изменений, подобный передающемуся по цепочке от свечи к свече огню. Я — не сущность, я — поток. А то «Я», которое мы считаем за сущность, некую душу — это иллюзия.
Люди принимают иллюзорные сущности за реальность, привязываются к ним и страдают, когда эти сущности исчезают. А все они непременно исчезают, ведь все составные вещи непостоянны — они возникают, существуют какое-то время и исчезают. Анализируя мир вокруг себя, Будда обнаружил, что в мире нет ничего постоянного — всё находится в постоянном процессе изменений.
Идя всё ниже и ниже в процессе деконструкции реальности, Будда обнаружил, что не существует никаких базовых кирпичиков реальности — у мира отсутствует опора. Все вещи возникают из пустоты взаимозависимо: свет возникает вместе со тьмой, тепло с холодом, жизнь со смертью, добро со злом, и так далее.
Будда утверждал, что предел, в который мы упираемся, разбирая нашим умом составные вещи на части — это дхармы, которые на языке современной аналитической философии обычно называют словом «квалиа«. Квалиа — это неделимые частички нашего сознания, такие как красный цвет, громкий хлопок, запах розы, вкус шоколада. При этом нельзя сказать, что квалиа — это базовые элементы реальности, ведь при попытке их анализа они ускользают от нас и оказываются столь же иллюзорны, как и все остальное.
Вопрос о реальности или нереальности квалиа до сих пор остается нерешенным. Когда-то я написал целый пост, посвященный этой проблеме, под названием «Cознание — величайшая загадка Вселенной«. По этому вопросу в буддизме широко распространен взгляд индийского философа Нагарджуны, утверждавшего, что следует придерживаться срединного пути и не признавать дхармы ни реальными, ни не нереальными.
Размышления над философией сознания и природой квалиа — единственное, что наводило меня на мысли об идее Бога. Может ли быть такое, что сознание человека, или другими словами его душа — это частичка божественного духа? Ведь и сознание с содержащимися в нём квалиа, и идея Бога невыразимы и несводимы к аналитическим моделям. Может и правда, сознание есть ни что иное как явное свидетельство бытия Божьего и частица Божьего духа?
Когда Будде задавали вопрос о том, существует ли Бог — он отвечал на это молчанием. Будда утверждал, что размышления над этим вопросом не ведут к избавлению от страданий, поэтому это пустая трата времени. Он говорил, что человек, задающий такой вопрос похож на человека, который умирая от отравленной стрелы не дает вытащить стрелу из тела до тех пор, пока ему не дадут ответы на вопросы о том, как звали выстелившего в него воина, из какого лука тот стрелял, была ли его веревка сделана из конопли, шелка или бамбука и так далее. С точке зрения буддизма, идея Бога не нужна для объяснения мировых закономерностей и пути к избавлению от страданий.
Например, в вопросе воздаяния за прегрешения буддисты придерживаются идеи о карме. В массовом сознании понятие кармы окружено множеством мистических толкований, но по своей сути карма — это просто причинно-следственные связи. Когда мы совершаем плохие поступки, мы создаем причины, из которых потом произрастают негативные последствия. Часть этих последствий происходит из-за того, что плохими поступками мы омрачили собственное мышление и нас мучают внутренние переживания, часть же последствий приходит из внешнего мира как логичный ответ других людей на наши действия. Можно привести простой пример: если вы убьете человека, то вас будет мучать совесть, вы будете на нервах из-за страха, что вас поймают, и в конце-концов к вам придет полиция и арестует вас. Ничто из этого не является происками Бога — он не руководит ни вашим мышлением, ни отделением полиции, это всё просто следствия посеянных причин. Точно так же, только наооборот, это работает и с хорошими поступками и их благоприятными последствиями.
При этом, карма может также наказывать вас за поступки из «прошлых жизней», например, за ошибки ваших родителей и предков. В иудаизме и христианстве это свойство кармы описывается следующим образом: «Я Господь, Бог твой, Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвертого рода, ненавидящих Меня, и творящий милость до тысячи родов любящим Меня и соблюдающим заповеди Мои». В буддизме для этого не требуется идеи Бога, причинно-следственные связи сами отлично справляются с воздаянием за грехи. И прежде всего карма работает у нас в уме, порождая там страхи, муки совести и обиды.
Дабы избежать негативных кармических последствий, Будда предлагал людям не сеять их семена, следуя пяти простым правилам.
-
Не причинять вред живым существам
-
Не брать чужого
-
Не изменять обещаниям
-
Не лгать
-
Не употреблять изменяющие сознание вещества
Однако также Будда не советовал и привязываться к погоне за хорошей кармой и позитивными кармическими последствиями. Идеалом поведения он считал недеяние — не сеять семена негативных последствий и не слишком стремиться к посадке семян позитивных последствий. Хорошие дела Будда советовал делать бескорыстно, без цели получить кармическое воздаяние за них.
Будда ставил своей целью освободиться от пут кармы, связывающих нас по рукам и ногам, отпустить себе грехи и избавиться от мук совести по совершенным в прошлом плохим делам, бескорыстно делать добрые дела и не переживать по поводу хороших и плохих событий в жизни. Тогда, по его словам, можно достичь состояния без переживаний — нирваны.
В одном из своих интервью известный российский философ и буддолог Александр Пятигорский изложил свои мысли о буддийском понимании свободы.
Большинство свободных людей свободными не рождаются. Это тяжелейшая работа, где гораздо больше поражений, чем побед. Я думаю, что свобода это открытое состояние человеческой души, когда душа человека живет в пространстве, где есть выбор, где есть решения, где есть страдания, где есть удовольствия — всё это точки этого пространства. Но это самая одинокая работа на свете — человек может работать над свободой и в свободе только один. Человека никто не может освободить.
Состояние же нирваны, в которое стремился попасть Будда, лучше всего описано в книге «Sapiens. Краткая история человечества» израильского историка Юваля Ноя Харари:
С точки зрения буддизма большинство людей придают слишком большое значение своим чувствам, отождествляя приятные ощущения со счастьем, а неприятные со страданием. В итоге люди стремятся получать как можно больше приятных ощущений и избегают неприятных. Но они глубоко заблуждаются: наши субъективные ощущения на самом деле лишены и субстанции, и смысла. Это скоротечные вибрации, изменчивые как океанские волны. Боль вы чувствуете или удовольствие, кажется ли вам жизнь бессмысленным фарсом или исполненной непреходящего смысла космической драмой, — все это лишь мимолетные вибрации.
Если придавать этим внутренним волнам слишком большой вес, мы оказываемся у них в плену, разум становится беспокойным и ни в чем не находит удовлетворения. Мы страдаем. Даже приятным ощущением наш разум не насытится: захочет, чтобы удовольствие усилилось, или будет тревожиться, как бы оно не пропало. Погоня за субъективными ощущениями — утомительное и бессмысленное занятие, отдающее нас во власть капризного тирана. Источник страдания — не боль, не печаль и даже не отсутствие смысла. Источник страдания — сама погоня за субъективными ощущениями, которая держит нас в постоянном напряжении, растерянности, неудовлетворенности.
Люди освободятся от страданий лишь тогда, когда поймут, что субъективные ощущения — всего-навсего мимолетные вибрации, и перестанут гоняться за удовольствиями. Тогда и боль не сделает их несчастными, и наслаждение не нарушит спокойствия духа. Разум пребывает в спокойном, ясном и удовлетворенном состоянии. В итоге наступает глубочайшее блаженство, какого те, кто проводит жизнь в лихорадочной гонке за приятными ощущениями, и представить себе не могут. Они подобны человеку, который многие годы стоит на берегу, радуясь «хорошим» волнам и стараясь их удержать, и отгоняя «плохие», чтобы не подобрались чересчур близко. День изо дня он стоит на берегу, доводя себя до исступления этим бессмысленным занятием. Наконец усаживается на песок и расслабляется — пусть себе волны грохочут как вздумается. Вот оно, блаженство! Нирвана
Современной либеральной культуре эта идея настолько чужда, что, когда западные движения нью-эйдж столкнулись с буддистскими откровениями, они перевели их на язык либеральных понятий, поставив, естественно, с ног на голову. Нью-эйджевые культы провозглашают: «Счастье не зависит от внешних обстоятельств. Оно зависит лишь от внутренних ощущений. Нужно отказаться от погони за внешним — богатством, статусом — и воссоединиться со своими внутренними ощущениями». Короче говоря: «Счастье внутри тебя». Биологическому подходу это не противоречит, но с учением Будды расходится диаметрально.
Будда согласился бы с современными биологами, а также с пророками нью-эйдж в том, что счастье не зависит от внешних условий. Но более важная, более глубокая его мысль упущена: истинное блаженство не зависит и от субъективных ощущений. Чем большее значение мы придаем субъективным ощущениям, чем активнее их ищем, тем больше страдаем. Будда советовал перестать гоняться не только за внешними достижениями, но и, самое главное, за внутренними ощущениями.
Буддийская картина мира всегда выглядела для мне логичной, последовательной и самосогласованной. Однако, кое-чего в ней, на мой взгляд, не доставало. Философия Будды, как мне казалось, не давала позитивной повестки, а только указывала путь к спасению и избавлению от страданий и негатива. Демонстрируя иллюзорность мира, буддизм подрывал во мне и все возможные мотивации и смыслы существования. Ведь зачем делать добрые дела, если все вокруг иллюзорно? Зачем иметь детей, строить карьеру, путешествовать, читать книги, писать статьи, если ничто не имеет значения, а я сам лишь иллюзия, которая скоро растворится в небытии?
Когда я рассматривал иудео-христианскую идею Бога, она виделась мне предельно нелогичной, но источала позитив. Когда же я рассматривал идеи Будды, я видел их предельную логичность, но от них не исходило никакого позитива. Даже на уровне мистических чувств, витраж с голубем Святого Духа в ватиканском соборе Святого Петра излучал ослепительный божественный свет, а статуэтка Будды на моём столе нет. Может нужно просто поверить в Бога, ведь вера и предполагает то, что не нужно полагаться на логику?
Невыносимая бессмысленность бытия
В фильме Ингмара Бергмана «Седьмая печать» главный герой, рыцарь-крестоносец, отчаянно ищет Бога и смысл собственного существования посреди мрака и жестокости пораженной эпидемией чумы средневековой Европы. В одной из сцен ему встречается группа церковных инквизиторов, ведущих на сожжение молодую девушку, обвиняемую в колдовстве. Перед казнью теряющий веру в Бога рыцарь заглядывает в глаза привязанной к костру ведьме, пытаясь отыскать в них лик дьявола и даже в тайне надеясь его там найти. Ведь, согласно его рассуждениям, если существует дьявол, то значит существует и Бог. Однако рыцарь ничего не находит в глазах девушки — там виден лишь испуг невинной жертвы.
Подобно этому рыцарю, на рубеже XIX-XX веков человечество столкнулось с невиданным прежде кризисом веры, который немецкий философ Фридрих Ницше метко окрестил «смертью Бога». Технический прогресс и массовое распространение образования нанесли сильный удар по религиозности среднего человека. Огромная часть населения современных развитых стран совершенно нерелигиозна — кто-то не исповедует никакую веру открыто, а кто-то причисляет себя к какой-либо конфессии, но по факту слабо представляет себе её суть и никак не следует её правилам. Официальным символом веры многих людей можно считать распространенную фразу «ну что-то такое там наверное есть».
Несмотря на падение религиозности потребность в поиске смысла жизни никуда не делась — французский философ Жан-Поль Сартр заметил, что без религии в душе каждого человека образовалась дыра размером с Бога, и каждый пытается заполнить её так, как может. Если до своей «смерти» Бог даровал людям смысл, свет и надежду, то теперь многие обнаружили, что живут в совершенно бессмысленном и безучастном мире — и это испугало людей. Описывая сложившуюся ситуацию, Сартр писал:
Человек осужден быть свободным. Осужден, потому что не сам себя создал, и все-таки свободен, потому что, однажды брошенный в мир, отвечает за все, что делает
Тем самым Сартр описывал, как сильно люди страдают из-за того, что из осмысленного традиционного мира с единственным правильным смыслом, пройдя кровавую мясорубку модерна с множеством новых единственно правильных смыслов, резко попали в мир постмодерна с бесконечным множеством смыслов относительных. Постмодерн дал человеку реальную свободу выбора, и человек взвыл от ужаса.
У аргентинского писателя Хорхе Луиса Борхеса есть рассказ под названием «Вавилонская библиотека». В нём описывается огромных размеров библиотека, состоящая из шестигранных комнат, заставленных книжными шкафами. В каждом из этих шкафов имеется по двадцать полок, на каждой из которых находятся тридцать две книги по четыреста десять страниц каждая, с сорока строками на каждой странице, с восемьюдесятью символами в каждой строке. Каждый символ — это либо одна из двадцати двух букв некоего алфавита, либо один из трех знаков препинания — точка, запятая или пробел. В библиотеке не существует двух одинаковых книг — все книги представляют из себя уникальные варианты перестановки двадцати пяти символов.
Большинство из книг содержат в себе полную белиберду, бессмысленный набор букв. Однако, несмотря на то, что таких книг в библиотеке большинство, также там содержатся все созданные и несозданные человечеством тексты. Согласно рассказу вавилонская библиотека содержит:
… подробнейшую историю будущего, автобиографии архангелов, верный каталог библиотеки, тысячи и тысячи фальшивых каталогов, доказательство фальшивости верного каталога, гностическое Евангелие Василида, комментарий к этому Евангелию, комментарий к комментарию этого Евангелия, правдивый рассказ о твоей собственной смерти, перевод каждой книги на все языки, интерполяции каждой книги во все книги, трактат, который мог бы быть написан (но не был) Бедой по мифологии саксов, пропавшие труды Тацита.
При этом, является книга осмысленной или нет зависит не только от её содержания, но и от того, кто её читает. Несмотря на общий алфавит обитатели библиотеки говорят на разных языках — одна и та же книга может быть бессмысленным набором букв для одного, и кладезем смыслов для другого. Обитатели библиотеки бродят по её закоулкам в поисках книги, которая даст им оправдание их собственного существования.
Этот рассказ Борхеса — метафора всего того бессмысленного мира с избытком смыслов, к котором мы обречены существовать. Сейчас, на заре эпохи искусственного интеллекта избыток смыслов становится всё больше и больше. Нейросети способны сотворить огромное количество текстов, картин и уже даже видео за считанные секунды, и интернет постепенно превращается в эту самую борхесовскую библиотеку, содержащую все возможные тексты и изображения.
Обнаружив себя в таком осуждённом на свободу положении в огромном бессмысленном мире, люди поставили перед собой задачу самим найти и определить собственные смыслы и ценности. Рассуждая об этом, американский психотерапевт Ирвин Ялом в одной из своих книг писал.
Нам по природе свойственно искать смысл. И нам приходится считаться с тем неудобным фактом, что нас забросили во вселенную, которая изначально бессмысленна. И поэтому, чтобы избежать отрицания всего и вся, мы вынуждены брать на себя сразу две задачи. Сначала — придумать или найти дело, в котором для нас будет заключаться смысл жизни, — достаточно жизнеспособное, чтобы нам его хватило на всю жизнь. А потом мы должны умудриться заставить себя забыть о том, что его придумали, и внушить себе, что это дело — совсем и не наше изобретение, что оно существует независимо от нас, где-то там, а мы его просто обнаружили.
Несмотря на то, что звучит это достаточно просто, на деле это оказывается труднейшей задачей. Выдумать или подсмотреть где-то смысл жизни получается, поверить в него хоть и не без труда, но тоже можно, а вот забыть про факт выдумки и факт того, что верить в него ты себя заставил — никогда.
Поисками смысла жизни в бессмысленной Вселенной занимались многие философы — это направление человеческой мысли получило название «экзистенциализм». Виднейший представитель философии экзистенциализма Сартр считал исходной точкой этого направления тезис одного из персонажей романа Фёдора Достоевского «Братья Карамазовы».
Достоевский как-то писал, что «если Бога нет, то всё дозволено».
Это — исходный пункт экзистенциализма
Приведенная фраза — это не точная цитата, а краткая выжимка размышлений одного из героев романа — Ивана Фёдоровича Карамазова. Согласно его мысли, если Бога как единой истины не существует, то всё относительно и нет никаких фундаментальных этических основ человеческой добродетели, а значит ничто не истинно и всё дозволено.
В романе приведен следующий диалог:
— Неужели вы действительно такого убеждения о последствиях иссякновения у людей веры в бессмертие души их? — спросил вдруг старец Ивана Фёдоровича.
— Да, я это утверждал. Нет добродетели, если нет бессмертия.
— Блаженны вы, коли так веруете, или уже очень несчастны!
— Почему несчастен? — улыбнулся Иван Фёдорович.
— Потому что, по всей вероятности, не веруете сами ни в бессмертие вашей души, ни даже в то, что написали о церкви и о церковном вопросе.
Подобно Ивану Карамазову, мы страдаем от отсутствия веры в Бога и понимания относительности всего сущего — это делает нас несчастными. Без веры у нас нет опоры, нет источника смысла и ценностей — мы не можем всем сердцем поверить в ценность того, что делаем, ведь у нас нет ответа на вопрос о том, почему это ценно. Без чёткого метафизического обоснования мы не можем с полной уверенностью сказать, что наша работа, наша семья, наши дети и любой другой определенный нами смысл жизни имеют какую-либо ценность, какое-либо значение. Без этой опоры мы не можем объяснить, почему быть законопослушным гражданином, ответственным работником и любящим семьянином с кучей детей лучше, чем быть героиновым наркоманом, убивающим людей за очередную дозу.
В поисках потерянного смысла
Подобно обитателям вавилонской библиотеки Борхеса многие мыслители XIX-XX веков пытались найти в жизни какой-либо смысл и отыскать что-то, что оправдало бы их собственное существование. Немецкий философ Фридрих Ницше нашёл универсальное оправдание человеческого бытия — он сформулировал его в коротком утверждении.
Предположим, мы говорим «да» одному единственному мгновению – это значит, тем самым мы сказали «да» не только самим себе, но и всему сущему. Ибо ничто не существует само по себе, ни в нас самих, ни в вещах: и если душа наша хоть один единственный раз дрогнула от счастья и зазвучала, как струна, то для того, чтобы обусловить одно это событие, потребовались все вековечности мира – и все вековечности в этот единственный миг нашего «да» были одобрены и спасены, подтверждены и оправданы.
Ницше призывал относиться к своей судьбе с любовью, как к тропинке, ведущей человека к этим самым оправдывающим существование всего мира мгновениям.
Другим философом, кто плотно занимался темой поиска смысла жизни, был австрийский психолог Виктор Франкл. Три года своей жизни Франкл провёл в нацистских концлагерях, где в тайне от надзирателей оказывал заключенным психологическую помощь и предотвращал самоубийства среди новоприбывших. Как это ни странно, среди содержащихся в концлагере евреев философия Ницше пользовалась ничуть не меньшей популярностью, чем у их мучителей. Франкл писал.
«Что было делать? Мы должны были пробуждать волю к жизни, к продолжению существования, к тому, чтобы пережить заключение. Но в каждом случае мужество жить или усталость от жизни зависела исключительно от того, обладал ли человек верой в смысл жизни, в своей жизни. Девизом всей проводившейся в концлагере психотерапевтической работы могут служить слова Ницше: «Тот, кто знает, „зачем“ жить, преодолеет почти любое „как“».
Пережитая катастрофа направила научно-философский интерес Франкла к исследованию темы смысла жизни. На основе своего жуткого опыта он основал особое направление в психотерапии под названием «логотерапия» — этот метод фокусировался на помощи пациенту через поиск смысла его существования. Франкл выделял три таких смысла:
-
Деятельность, ведущая роль в которой отведена творчеству, труду (не бесцельному, а как вклад в жизнь общества)
-
Переживания от созерцания произведений искусства, природы, переживание чувства любви
-
Поиск смысла в той доле, которая выпала человеку, в пережитых страданиях и лишениях
Франкл подчёркивал, что третий путь имеет смысл выбирать только если недоступны первые два. В одной из своих книг Франкл приводит такой пример нахождения смысла в страданиях:
Однажды пожилой врач консультировался со мной из-за своей тяжёлой депрессии. Он не мог преодолеть утрату своей жены, которая умерла за два года до этого и которую он любил больше всего на свете. Как я мог помочь ему? Что я должен был ему сказать? Я не стал ничего говорить, а вместо этого спросил: «Что бы произошло, доктор, если бы Вы умерли первым, и Ваша жена должна была бы жить без Вас?» Он ответил: «О, для неё это было бы ужасно. Как бы она страдала!» После чего я заметил: «Вы видите, доктор, теперь она не должна страдать. И это Вы, живя, спасаете её от страданий. Но спасая её от страданий, Вам приходится платить за это своими страданиями, живя без неё и оплакивая её». Доктор не сказал ни слова, пожал мне руку и спокойно покинул офис
Этот описанный Франклом эпизод терапии чем-то напоминает тот смысл, который в конце фильма находит для себя рыцарь-крестоносец из «Cедьмой печати» Бергмана.
Однако мне не подходил ни один из этих ответов. Я не понимал, какой прок от общественно полезного труда, созерцания произведений искусства и природы, чтения книг и просмотра фильмов, если в итоге ничего, вообще ничего не имеет никакой ценности и смысла, а искать смысл в страданиях казалось совсем плохой идеей. Ум анализировал предлагаемые решения, и все они рассыпались в пустоте..
Единственным разумным зерном в вышеизложенных размышлениях мне показалось утверждение Ницше о смысле жизни, заключенном в тех моментах бытия, которым мы говорим наше звонкое «да». Философ в своих произведениях часто размышлял над проблемой поиска смыслов. В своей книге «Так говорил Заратустра» Ницше описывал процесс этого поиска через притчу о верблюде, льве и ребенке. В этой притче я нашёл много общего со своим собственным жизненным путем.
Ницше писал, что в начале своего пути человек подобен верблюду — он несет на себе все тяжести жизни и стойко переносит их, руководствуясь чувством долга. Спустя какое-то время после огромного количества перенесенных страданий человек набирается смелости, становится львом и восстает против угнетающего его «ты должен» и тем самым освобождается от этого груза. Но после освобождения от старых смыслов, исходящих из чувства долга, человек становится ребенком, которому только предстоит найти для самого себя новые смыслы, изобрести свой собственный новый мир.
Светильник Будды
Долгое время я терпел поражение за поражением, пытаясь найти подходящий смысл жизни, но не понимал почему. Победу я одержал лишь тогда, когда осознал, что ищу не то, что нужно. Пытаясь найти смысл жизни, я на самом деле искал совершенно другое.
Копнув чуть глубже, я обнаружил, что мне недоставало не абстрактного смысла жизни в виде некоего выраженного словами символа веры, а того божественного света и материнского тепла, которое для религиозных людей излучает идея Бога. Мне не хватало не смысла жизни, а лучезарного источника всех возможных смыслов. Эта та самая дыра в душе размером с Бога. Таким образом, вопрос состоит не о том, в чём состоит смысл жизни, а в том, где найти источник всех смыслов, озаряющий душу светом.
Когда я понял это, мне вспомнились последние слова Будды. По легенде, за несколько минут до своей смерти, он сказал своим ученикам одну короткую фразу, в которой целиком выразил всё своё учение: «Будьте светом для самих себя».
Когда мы думаем об идее Бога, мы видим её в виде прекрасного яркого света. Но, если подумать, ведь эта идея и этот свет находятся у нас в голове, в нашем уме. В момент, когда я осознал это, я понял, зачем некоторые дальневосточные буддисты медитируют на образы воображаемых божеств, полностью отдавая себе отчёт в том, что выдумали их — эти образы попросту помогают им представить себе этот прекрасный внутренний свет. Как прав был Вольтер, когда говорил, что «если Бога нет, то его следовало бы выдумать».
Пазл сложился и всё прочее, до этого непонятное, прояснилось. Согласно буддийской доктрине о природе Будды, состояние пробуждения уже присутствует в каждом из нас, а нам нужно только осознать это. Свет уже в нас, а нам остается лишь принять его и дать ему заполнить нас изнутри — это и есть просветление. И не обязательно облекать этот свет в форму религиозных идей о Боге. Свет первичен, а принимаемые им формы вторичны.
Я понял, почему Будда отказывался отвечать на вопрос о том, существует ли Бог, и почему терзавший меня вопрос о том, является ли сознание частицей божественного духа, не имеет смысла. Всё потому, что в мире всегда остается место для Бога. Свет можно облечь в любую форму. Этот свет и есть сознание. Он всё, что есть.
Кроме того я понял, зачем делать добрые дела. Ответ на это я нашёл как раз в романе «Братья Карамазовы». В главе под названием «Маловерная дама» гостья спрашивает у старца Зосимы, как ей обрести веру: .
— Ну что, думаю, я всю жизнь верила — умру и вдруг ничего нет, и только «вырастет лопух на могиле», как прочитала я у одного писателя. Это ужасно! Чем, чем возвратить веру? Впрочем, я верила лишь когда была маленьким ребенком, механически, ни о чем не думая… Чем же, чем это доказать, я теперь пришла повергнуться пред вами и просить вас об этом. Ведь если я упущу и теперешний случай — то мне во всю жизнь никто уж не ответит. Чем же доказать, чем убедиться? О, мне несчастие! Я стою и кругом вижу, что всем все равно, почти всем, никто об этом теперь не заботится, а я одна только переносить этого не могу. Это убийственно, убийственно!
— Без сомнения, убийственно. Но доказать тут нельзя ничего, убедиться же возможно.
— Как? Чем?
— Опытом деятельной любви. Постарайтесь любить ваших ближних деятельно и неустанно. По мере того как будете преуспевать в любви, будете убеждаться и в бытии бога, и в бессмертии души вашей. Если же дойдете до полного самоотвержения в любви к ближнему, тогда уж несомненно уверуете, и никакое сомнение даже и не возможет зайти в вашу душу. Это испытано, это точно.
Деятельная любовь и совершение добрых дел распространяют внутренний свет человека вокруг него. Подобно свече, от которой зажигаются другие свечи, а сама она не гаснет, свет внутри человека распространяется добрыми делами вокруг него, и освещает мир для него самого. Такой подход очень понравился мне — его имеет смысл принять, исходя как минимум из эгоистических побуждений.
Как и любой программист, я всегда видел мир «через голову» — через мышление, математические отношения и логические связи. Именно поэтому ответ на терзавший меня вопрос был так долго скрыт от меня, ведь он находился не на уровне логики, а на уровне чувств. Вкусив яблоко с дерева познания, я изгнал себя из рая. Но теперь я смотрел на статуэтку Будды и улыбался — от неё явственно исходили свет и тепло. Внутри всё тоже светилось, и там тоже был Будда.
