Bell Rocket Belt — первый взлетевший аппарат. Подробнее драма описана тут. Если коротко, то изобретатель Венделл Мур 17 февраля 1961 года на тренировке повредил ногу, поэтому первым летать пришлось Гарольду Грэму (Harold Graham).
Под катом — перевод интервью с первым в мире пилотом.
— Меня зовут Хол Грэм, 45 лет назад я стал первым в мире пилотом реактивного ранца.
— А как это произошло?
— Это произошло, потому что изобретатель, тот, кто все это создал, человек с идеей, инженер изобрел этот ранец, так, но он не мог просто попросить кого-то еще летать на этой штуке, а самому ему было около 40 лет, поэтому он сам забирался в этот ранец, испытывал его неоднократно, очень многое нужно было выявить в то время.
— Да, конечно.
— … и, к сожалению, а для меня-то к счастью, ему нужен был более молодой парень, а я занимался хоккеем, качался тогда, и вот он взял меня.
— А вы в то время были подростком?
— Ну, 26-летним подростком. Мы поделили роли, у него были утренний заход, а мой – во второй половине дня. Это работало нормально два первых дня, на второй день у нас произошло падение, он упал, сломал колено и все, он выбыл из испытательной части. Поэтому вместо того, чтобы вместо половины работы, раз в день, я стал делать всю. Стал представителем. Так я попал во все это. У меня был некоторый опыт в…
— Но как они нашли вас?
— Ну, тогда, неделю до этого я ушел из Bell.
— Вы ушли из Bell? А что вы делали в Bell?
— Да, ушел из Bell. Я был инженером-ракетчиком и участвовал в работе над проектом Джона Глена, помните такой… у Bell была задача разработать систему стабилизации. Было очень много работы. Год с половиной я работал по две смены, три смены подряд, семь дней в неделю, и знаете, полтора года такого… девушек я вообще не видел, хех, еще я вот помню, еду домой и засыпаю на светофоре, домой попадал в 7 утра… в какой-то момент подумал: «ну, все – хватит». В общем, они искали парня, и сказали «давайте возьмем его, он вроде бы в теме». Они меня вызвали, говорят «проходи, посмотри, чем мы тут занимаемся, на чем будешь летать». А я сказал: «О, так это же в дневное время! И пятидневка! Записывайте меня!».
— А вы были до этого пилотом-испытателем или стали уже после?
— Не понял… А, нет, вот как раз Bell и военные хотели донести мысль до покупателей, ну, главным образом, это и были военные, что любой, случайный человек с улицы смог бы это, ему не обязательно быть пилотом… И все же! В процессе мы ездили в разные места, демонстрируя ранец, и мы работали бывало в ужасных условиях, жара, холод… К тому же, каждый человек в этом проекте, три четверти участвующих в этом проекте, были инженеры Bell, были пилоты… Это словно заниматься любовью, это чувство полета, хочется сказать, эй, я тоже так хочу…
— Эй, я тоже так хочу (женский смех)! Когда вы впервые одели эту штуку и первый раз поднялись в воздух, каково это было?
— Это очень памятный момент. Самое высокое артериальное давление, которое у меня когда-либо было, – 140 и было оно перед первым полетом со страховочным тросом. Т.е. у меня была страховка, и все же…
— Было страшно?
— Артериальное давление лишь дополнительное свидетельство – это был момент наивысшей сосредоточенности в моей карьере.
— Что вам больше всего нравилось?
— Приземление. Безопасное приземление.
— Серьезно? А вам не нравилось быть там, наверху?
— Знаете, в фильмах они там показывают, как летают, говорят что-то отвлеченное, но честно говоря, в тот момент, когда вы отрываетесь от земли, вы думаете: «ладно, у меня есть максимум
21 секунда, и я очень хочу, чтобы мои малыши (показывает вниз) добрались до земли», при этом за 15 секунд. Т.е. знаете, ну и что такого – пролететь перед президентом Кеннеди, подумаешь, большое дело, что, кстати, было забавно, но вот добраться бы до земли целым и невредимым, это первое о чем думаешь. Потом уже да, думаешь «а ведь неплохо вышло-то», но в момент взлета – как бы целым вернуться.
— Понимаю, нужно держать в голове кучу вещей, а не охать и ахать по сторонам.
— Вообще в целом все проходило хорошо, но, поймите, это ведь не за штурвалом сидеть, посматривая на убегающий ландшафт.
— Как вы сейчас летаете?
— Да, сейчас я летаю, но только уже часов шесть за штурвалом, а не 16 секунд.
— Вы ведь сменили профессию инженера на пилота?
— Ну да, любовь к полетам для меня словно экстази, ничего нет более вызывающего, нужно многое учесть, погоду, условия посадки, и т.д. Знаете, за рулем на шоссе вы таких впечатлений не получите.
— Т.е. это ваша страсть?
— У меня было много страстей… знаете, будучи ребенком, вас то одно захватывает, то другое. То мотоцикл, то рыбалка со спиннингом, но потом эти увлечения проходят, а дальше в жизни вы уже специально концентрируетесь, фокусируетесь на чем-то. Но вот полеты, наверно, единственная вещь, верность к которой я сохранил с далекого 1961 года.
Часть 2
— Когда на вас был ранец, как люди реагировали? Что подвигало вас на это?
— Что ж, если вы говорите о чувстве крутизны (смеется), то да, это, конечно было. После каждого полета подбегали репортеры с фотоаппаратами, люди аплодировали, хотя я и не слышал этого из-за шлема, но я видел ликующую толпу, на записях потом видел, что все смотрели на меня.
— Это ведь тоже что-то значило для вас, помимо безопасного приземления?
— Ну, это вопрос не очень по мне… Быть пилотом чего-то совершенно нового, ранее не известного, это очень необычно.
— Но у вас уже был подобный опыт, вы же работали над проектом «Меркурий», да и в других, а это же тоже проекты-пионеры в своей области…
— Да ладно вам, над проектом «Меркурий» работали, может, тысяч десять инженеров. Вы же не думаете, что я мог сказать: «Эй, Джон Гленн, все там норм, я протестировал»… В Bell работа велась в цехе, у меня был очень маленький участок работы. А в случае с ранцем – так я же в нем! Я в центре фокуса.
— А вы все еще навещаете реактивный ранец? Почему?
— А как же, столько времени этому посвятил, все знакомые люди. Я, бывает, выступаю там с презентациями. 46 лет все-таки назад это было, порядочный срок, открыткой не отделаешься.
— А что вам не нравилось в вашей работе?
— Терпеть неудачи.
— А когда это случилось?
— В Кейп-Канаверал у нас была демонстрация с использованием платформы на башне, на которую, как было задумано, я должен был взлететь, но что-то пошло не так, поэтому людям пришлось срочно уходить с башни, чтобы не пострадать. Тогда демонстрация не удалась. Полет закончился моим падением с высоты 6-7 метров, я тогда ударился сильно головой.
— Бог ты мой…
— Да ну, ничего, видите, жив до сих пор. И мы не знали тогда, почему так вышло. Только через пару лет поняли причину.
— А было что-то, что подтолкнуло вас к полетам? Или, может быть, был кто-то, кто вас вдохновил в какой-то особенный момент?
— Вы имеете в виду на самолете или с реактивным ранцем? Потому что, знаете, это довольно разные вещи… Не могу назвать какое-то отдельное событие, скорее их было много. Как я говорил, в проекте с ранцем были три-четыре пилота, один из них брал меня с собой полетать… Т.е. идея стать пилотом как-то накапливалась потихоньку, чуть здесь, чуть там. Ко мне иногда потом подходили люди и начинали: «вот, я всегда хотел летать, но нет времени и т.д. и т.п.», – на что я им отвечал: «смотри, возьми сто долларов, езжай на местный аэропорт, возьми один урок, и через один час ты уже будешь знать, твое это или нет». Ведь это ж как заниматься … (смеется и махает рукой).
Бумстартер
Новости в Фейсбучеке
Группа Вконтакте
Новости в Телеграм
Страничка реактивного сноуборда
Источник
