«Невеста» Чехова
Викентий Вересаев, читая первую корректуру «Невесты» Чехова, сказал автору рассказа откровенно:
— Антон Павлович, не так девушки уходят в революцию. И такие девицы, как ваша Надя, в революцию не идут.
Чехов, как передает сам Вересаев «с серьезной настороженностью» на него посмотрел и сказал:
— Туда разные бывают пути.
Спустя двадцать пять лет Вересаев перечитал рассказ и никакой революции, по его словам, в рассказе не нашел. Надя, героиня рассказа, шла в учебу — то есть, цитирую Вересаева: «учится вообще наукам и вообще работает, как, например, работали у Чехова дядя Ваня и Соня в пьесе «Дядя Ваня»». И прибавляет: «В чем тут дело? Я ли напутал, или Чехов переработал рассказ?».
История рассказа «Невеста» — вообще увлекательное дело. Во-первых, это последний рассказ Чехова. А как это может не заинтриговать. Таких рассказов читатель не обходит стороной. Во-вторых, считается, что это единственный рассказ Чехова, корректорские листки к которому сохранились и не были уничтожены автором. Все это интересно в том смысле, что сегодня можем обратить свое внимание на то, как изменялся текст во времени. Кстати, именно об этом вышло довольно много работ, но мы бы хотели поговорить о другом, кажется, замолчанном.
А писал рассказ Антон Павлович нелегко. Начал работу 1 декабря 1902 года, а к вечеру 27 февраля лишь первая беловая рукопись была закончена и отправлена издателю Миролюбову. Но в письмах узнаем, что работа ещё шла и Чехов занимался корректурой до самой летней поры и после — 5 июня Чехов писал В. В. Вересаеву: «„Невесту“ искромсал и переделал в корректуре», а 12 июня — Миролюбову: «Сегодня послал Вам заказною бандеролью рассказ. Простите, делать мне нечего и вот на досуге я увлекся и почеркал весь рассказ». Наконец, лишь в декабре 1903 года рассказ вышел в печати.
Работа над Невестой в этом смысле показательна — даже в конце жизни Чехов, нужно отдать ему должное, переписывал свои рукописи до блеска.
Критика много писала о том, что в Невесте Чехов заговорил по-новому. Владимир Боцяновский в газете «Русь» писал: «Из предшествующих героев Чехова ни один не позволял себе такого решительного шага, и уже одно бегство Нади на курсы должно быть признано новым этапом в писательской деятельности Чехова». Немудрено, что Вересаев мог случайно произнести слово революция, хотя в рассказе об этом не было написано ни слова. Чувствуется, как рвется наружу со страниц рассказа героиня. Можно заподозрить, что Вересаев почувствовал это движение нутром, как политически активный человек (в отличие от Чехова, который, как говорят, зевал, когда разговоры заходили о политике и вопросах общественности) — и поэтому предположил, что Надя, главная героиня рассказа, меняя свою жизнь, движется к революционной деятельности. Сам рассказ можно понять так, если произносишь слово революция образно. И только если сам чувствовал и видел перемены в первую очередь в общественной жизни. Нельзя отрицать, что Чехов обращал внимание на такие движения. Да, рубежи революции можно было увидеть на горизонте. Но Надя, главная героиня рассказа, с самого начала предчувствовала важный поворот именно своей жизни. Как чувствуют все живые существа приход весны. И не обязательно быть революционером, чтобы это ощутить. Можно всего-навсего родиться человеком. Ну и (смеется над нами Чехов) стать невестой.
Назвав свой рассказ «Невеста» — Антон Павлович дал нам не просто подсказку. Он одним словом выразил всю архитектуру рассказа.
Поэтому посмотрим на рассказ в разрезе. Развернем план. И посмотрим сначала на его название.
Слово невеста происходит от праслав. nevěsta. А в первоначальном значении nevěsta — это неизвестная. На старославянском нєвѣста — от не и ведать, то есть опять же «неизвестная», «незнакомая». Почему это так?
Потому что между сватовством и самим браком невеста не принадлежит к семье своих родителей и ещё не стала членом семьи своего будущего мужа. Она уже не девушка, и пока ещё незамужняя женщина. Интересно посмотреть и на этимологию слова невеста у Даля. Можно найти такую запись: «Девушка тогда родится, когда в невесты (когда ей замуж) годится». Или: «Всякая невеста для своего жениха родится». Или: «Кому невеста годится, для того она и родится».
То есть, можем сказать, что девушка становится невестой, когда рвет с прошлым (буквально — теряет свою жизнь) и подготавливается к новой жизни. Поэтому этот переходный период часто ассоциируют со смертью. У некоторых славянских народов даже существовал обряд, когда родственники не узнавали невесту. А значит, пока ты невеста – ты живешь в пограничье.
Да, говорят нам исследования, в этом состоянии, к сожалению, можно исчезнуть. Но так умирают многие. Вспомните всех, кто переезжает из маленького города на учебу в Москву или Петербург.
Но Чехов оставляет героиню в таком пограничном состоянии, чтобы можно было любые границы переходить, и о них же говорить, наблюдая за своим героем со стороны.
Он оставляет за Надей право выбирать и отпускает её в свободное плавание. Она может уехать в Петербург, а может вернуться в родной город. Но издали, уже как ученый исследователь, Чехов наблюдает за ней через подзорную трубу. Простим ему это — какие только странности не бывают у ученых отцов. По всей видимости, поэтому его Надя, как и другие герои произведений Антона Павловича — это силуэт. Об этом в 1904 году напишет М.О. Гершензон* в «Научном слове»: «…этот рассказ, как большинство рассказов Чехова, не картина, а эскиз», персонажи Чехова — все-таки не портреты, а силуэты». Упустить вид в окуляре трубы легче простого, если видимый объект не стоит на месте, а двигается. Между тем — ты видишь всё издалека. А значит, можешь описать мир, общий план которого неизбежно будет виден исследователю на горизонте. Пускай лишь в очерченных границах инструмента. Чехов, кажется, этого и добивается в своем последнем рассказе. И как человек с прекрасным зрением, выбирает своим главным героем невесту. Точнее, её силуэт. Почему нам важно слово силуэт? Потому как силуэт – это форма, которую мы проще всего распознаем. Мы видим объект во всем единстве, его обобщенную форму. Написать такой образ можно тогда, когда всё внутреннее его устройство схвачено нами и понято. Например, горы и лес вдалеке. Разбирая само понятие силуэт, мы, на первый взгляд, отдаляемся от рассказа Чехова и уходим в посторонние размышления. Но если выразить художественную основу Чехова, то неизбежно приходишь к тому, что он писал своих героев таким образом, потому что всю жизнь занимался проблемой целостного видения предметов и явлений окружающего мира. Простыми словами: он занимался композицией. Как мастер график, вырезающий из черной бумаги силуэты. Но это исследование большое, хотя и очень интересное, которому нужно посвятить не одну неделю, поэтому вернемся к нашему рассказу.
Итак, куда же Надя Шумина все-таки уезжает. В революцию или нет?
Скажу честно – это неважно.
А чрезвычайно важно заострить свое внимание на ответе Чехова, который он дает Вересаеву:
— Туда разные бывают пути.
Потому что Чехов в «Невесте» пишет не о конкретном пути в конкретное место.
Он пишет о самой проблеме перехода из одной жизни в другую. И размышляет об этих пространствах.
И здесь важно, что Надя уже с первого своего появления смотрит на свою жизнь с подозрением. (Если добавить в анализ ещё немного лирики: можно представить, как Чехов смотрит с подозрением на свою). Это легко подметить, обратив внимание на то, что Чехов в I части рассказа помещает Надю в своеобразную смотровую — она стоит в саду и через окно смотрит на остальных героев рассказа, которые крутятся на кухне, расположившейся в подвале. В начале i главы у нас активны только Надя и Саша. Остальных героев рассказа Чехов поначалу лишь показывает, но они никак не участвуют в действе. Учитывая, что Саша давно переехал в Москву (бабушка Нади, когда у Саши умерла мать, ради спасения его души (пишет Чехов и не стесняется оставить нам такое откровение), отправила его на учебу), а теперь, почти как член семьи Нади («Комната, в которой он жил здесь, называлась уже давно Сашиной комнатой») приезжает к бабуле отдохнуть и поправиться, то его выход из “подвальной кухни” в “сад” может нам свидетельствовать, что Чехов намеренно разделяет две совершенно разные сцены. Одна сцена у нас в интерьере кухни и можно даже представить, какой там тяжелый воздух во время готовки. А другая сцена в саду, где, цитирую: «Дышалось глубоко и хотелось думать, что не здесь, а где-то под небом, над деревьями, далеко за городом, в полях и лесах, развернулась теперь своя весенняя жизнь, таинственная, прекрасная, богатая и святая, недоступная пониманию слабого, грешного человека». То есть, место действия дает Наде не только глубоко дышать, но и простор для размышлений. Она видит, что есть за тем местом, где она живет. И потому что она может думать о переменах — может располагаться в саду, как и Саша, выходящий к ней из дома на диалог. И другие жители по этой же причине не могут находиться в i главе в саду. Потому как это неорганичное им пространство. Им и в подвальной кухне со спертым воздухом под звуки ножей хорошо. Как раз i глава заканчивается тем, что это Надя с Сашей входят (из своего сада) в зал ужинать, и Чехов во всем своем таланте показывает в лицах всех героев и кратко указывает на особенности каждого из жителей безымянного, но всем знакомого города.
Уже после прочтения i главы мы видим, что слова Гершензона – положительная критика. Пускай рассказ Чехова – эскиз. Герои – силуэты. Но в этой Чеховской неполноте мы замечаем как раз цельные образы, которые и составляют впоследствии жизнь. Потому как Чехов строит свой рассказ, как зодчий. Он доходит до своего эскиза и своих силуэтов, усердно работая над текстом. Перестраивает вновь и вновь. Об этом нам свидетельствуют листки редактуры. Он то вынимает из текста, как из строящегося здания, лишние сучки и доски. То добавляет подпорки. Как, например, вновь и вновь он работает (поднимает и опускает речь, как тяжелые детали любого текста) над диалогами Нади и её мамы, убирая лишнее и надстраивая важное, что должно быть видно, а что не должно — разбирает и выбрасывает.
Как разбирает и выбрасывает старый город Надю из своей жизни, потому что она стала для него незнакомкой.
Это поэтому дворовые мальчишки в финальной части рассказа все ещё кричат Наде: «— Невеста, невеста!». Пускай уехала в Петербург, поменяла жизнь. Но мальчишки, как голоса Чеховского мира, напоминают: ты нам теперь неизвестна, мы тебя не знаем, ты чужая. Как будто в скором времени ей предстоит женитьба с новой, широкой, просторной и полной тайн жизнью. Поэтому она чувствует себя в старом городе одинокой, чужой, ненужной. И: «…что всё ей тут ненужно, всё прежнее оторвано от нее и исчезло, точно сгорело и пепел разнесся по ветру». И Чехов эту фразу вставляет в эпизод, где мы узнаем о смерти Саши, который был всё это время для Нади символическим проводником, знакомым новой жизни, но выполнив свою функцию, познакомив девушку с будущим мужем – умирает. А Надя для своего города теперь всегда будет незнакомкой. То есть, невестой. Словно Чехов в своих размышлениях приходит к центральному вопросу: «А выйти можно не замуж, а за мир вокруг?».
Здесь мы и остановимся. Поставим точку и вспомним смешную и одновременно очень грустную и бульварную фразу Надиной мамы, которой дополнит свой текст во второй корректуре Чехов: «Я теперь занимаюсь философией и всё думаю, думаю… И для меня теперь многое стало ясно, как день…».
Поэтому, чтобы не уподобляться таким философам: оставим рассказ раньше времени, словно спустя рукава. Потому что чем больше читаешь Невесту, тем больше становится ясно, как день.
Скажем лишь, что все части рассказа — прекрасный образец для письма. Чехов оставляет нам планы своего здания. А значит, мы можем учиться на таких замечательных примерах. Стоит только развернуть чертежи и увидеть линии, оставленные Антоном Павловичем.
И не стоит забывать, что любой человек всю свою жизнь находится в пограничном состоянии. Как и любая невеста. Только мы родились, живем, а впереди неизбежно маячит смерть.
Но это значит ещё кое-что – мы живы, а значит, будем двигаться, работать и постигать мир вокруг.
И тем скорее настанет царствие божие на земле.
