Накануне у меня был день рождения, 36 лет, но вместо поста о себе я решил написать статью о хорошей книге – знаменитом романе о большой любви к пустому прожиганию жизни в удовольствиях и безделье и о жажде вечной жизни. Для официального конца молодости – самое то, на мой взгляд.
Немного об авторе
Дон Делилло – не просто один из «младших отцов» американского литературного постмодернизма (сейчас ему всего-то 85 лет), но наиболее влиятельная фигура для поколения «сыновей» вроде Дэвида Фостера Уоллеса, Джонатана Франзена и Брета Истона Эллиса. Причина влиятельности довольно простая: оставаясь в русле постмодерна, он пишет нормальным языком нормальные истории о нормальных людях. Книги Делилло – это постмодернизм психически здорового человека, и их можно рекомендовать для чтения буквально кому угодно, потому что они посвящены серьезным и актуальным жизненным темам, а не больной зауми, с которой принято ассоциировать постмод.
Если ранний постмодернизм представляет собой спектр аффективно-шоковых реакций на ужасы Второй мировой войны – от агрессии до ступора – то представители позднего постмодернизма возвращаются к описанию и осмыслению действительности. Пепел прежнего мира давным-давно осел, руины расчищены, и на них выстроилась некая новая жизнь, что-то помнящая о кошмарах уничтоженного прошлого, но больше не просыпающаяся из-за них по ночам. Ранний постмодернизм – плач и хохот случайно выжившего в культурном армагеддоне безумца, поздний – трезвые наблюдения его младшего брата за выросшей на пепелище послевоенной реальностью.
Дон Делилло является лидером постмодернистских трезвенников. Его книги интересно читать, во-первых, ради самих историй и идей о проблемах западного общества, а во-вторых, ради наблюдения за тем, как шум и ярость «старших отцов» очищается от языковой и нарративной болезненности, приближаясь к мейнстриму. Можно сказать, что «постмодерн» в применении к Делилло получает новое значение: эпоха модернизации литературы через эксперименты и игры, начатые еще Джеймсом Джойсом, завершена, настала пора применить ее лучшие плоды к обычным человеческим историям, вернуться к реализму на новом витке развития.
Роман о фоне
Роман «Белый шум» – это наиболее важная для литературного процесса работа Дона Делилло. До его публикации в январе 1985 года писатель был известен только в очень узких кругах, а «Белый шум» обеспечил ему широкую известность, влияние на умы молодого поколения писателей и в довесок премию National Book Award for Fiction. Последующие хиты «Весы» об убийстве Кеннеди и «Мао II» о психологии толпы и терроризме закрепили реноме Делилло как успешного автора серьезных книг о современной Америке, но прорыв из культа в популярность состоялся именно на «Белом шуме». На, надо сказать, довольно смешной (но не скатывающейся в сатирический гротеск) и простой истории о тяжелых проблемах рядовых американцев, у которых все хорошо.
С одной стороны, история «Белого шума» – это рассказ профессора Джека Глэдни о его жизни, его семье и его работе в университете города Блэксмит где-то в американской глубинке. Джеку чуть-чуть за 50, он счастлив в пятом браке, от предыдущих четырех у него четверо детей (двое живут с ним), у его жены Бабетты от двух предыдущих браков трое детей (двое живут с ней). У Джека необычная специализация – он исследователь Гитлера, создатель первой в США кафедры гитлероведения, а в остальном он обычный американец среднего класса. Непыльная работа и уважение коллег, денежный достаток, молодая позитивная жена, умные самостоятельные дети, мягкий климат и чистый воздух, крепкое здоровье – не жизнь, а сказка. Даже непонятно, что можно поведать о таком персонаже, если у него все есть.
С другой стороны, история «Белого шума» – это картина спокойных американских 80-х. С конца Второй мировой войны прошло 40 лет, США прожили эти годы довольно бурно, включая и маккартизм, и Карибский кризис, и убийство Кеннеди, и Вьетнамскую войну, и запрещение расовой дискриминации, и контркультурную революцию, и Уотергейтский скандал, и экономический кризис конца 70-х. Но вот в 1980 году на президентских выборах Рейган побеждает Картера и «приносит утро в Америку» вместе с успешной «рейганомикой». США будто возвращаются в стабильные 50-е, только всего-всего стало намного больше, а закладывавшиеся после войны тренды общества потребления превратились в традиции, на которых выросло два поколения. Опять же, сказочное время: работа есть, в магазинах можно купить что угодно, со внутренними и внешними потрясениями пока перерыв, страной руководят вменяемые люди. Так о чем же здесь рассказывать?
Очевидно, о том, что становится видно в покое и слышно в тишине. Дон Делилло намеренно выбирает идиллическое время, идиллическое место и идиллического героя на максимальном отдалении от каких бы то ни было тревог, чтобы обнажить цивилизационный фон американской жизни и дать ему оценку, установить, все ли в этом фоне в пределах нормы или что-то превышает допустимые дозы. Видимо, поэтому книга и стала бестселлером: она раскрывает малозаметные, но принципиальные проблемы современности, показывая, каким не вполне полезным для здоровья разума и тела временем были 80-е. Вроде бы Блэксмит показан как рай земной, настоящая американская утопия, но если приглядеться и вдуматься, то скорее он похож на Страну Развлечений из «Пиноккио» Карло Коллоди.
Культ потребления
Что же такое вредное для человека обнаруживает Дон Деллило в рейгановской Америке? Прежде всего, потребительство. В обществе развитого капитализма, где обеспечены все свободы, смысл жизни сужен до «Заработал? Потрать!» (потому что экономике требуется спрос), и безмятежный Блэксмит нужен автору как раз для того, чтобы показать, насколько эта установка вошла в плоть и кровь американцев. Джек не просто не задумывается над тем, что потребительство, возможно, вещь не вполне здоровая, но получает от него подлинное удовольствие. Главный герой – активно рефлексирующая натура, он очень много думает о себе и об обществе, но в его мыслях не находится места даже для смутного ощущения, что культ потребления вообще-то навязан ему извне корпорациями, которым нужно сбывать продукт, чтобы жить.
Напротив, приобретение не очень нужных и совсем не нужных товаров кажется Джеку не только естественной потребностью, но святым долгом американца, облагораживающим человека ритуалом, наполненным эстетическими и даже религиозными смыслами. Каждый магазин – это храм потребления, большой торговый центр – священный город, где можно найти конфессию на любой вкус: еда, одежда, бытовая техника, развлечения и т. д. Эстетизация и фетишизация акта покупки закономерно выхолащивает его содержание: важен не предмет (ведь он не нужен) и даже не обладание им (ведь дома таких вещей и так навалом), а сам процесс его поиска и выбора. Чтение потребителем данных на упаковке товара по силе чувств равно чтению Евангелия истым христианином, а оплата на кассе подобна жертве богам экономики, причем желанной и приятной жертве. Когда Джеку скучно или плохо, он идет в магазин, и там обретает счастье, как и другие члены его семьи, и прочие жители Блэксмита.
Культ информации
Культ потребления, превративший покупку товаров в самоценное явление, а американцев в страстных шопоголиков, закономерно породил вторую тяжелую проблему: культ информации. Если потребительство – это новая американская религия, то ее нужно проповедовать, и вы сами понимаете, что в 80-х являлось главной кафедрой для служителей культа. Телевидение. За 14 лет до Пелевина и 15 лет до Бегбедера Делилло подчеркивает, что ТВ существует только ради рекламы, а весь контент в промежутках между рекламными блоками служит единственной цели удержания зрителя у экрана. Но глубокомысленный профессор Джек Глэдни не осознает и этого. Так же, как тягу к покупкам ради покупок, он принимает тягу к просмотру телепрограмм за естественный собственный интерес к жизни. ТВ ведь рассказывает столько любопытного и полезного, а человеку нужно знать так много, чтобы быть современным.
Жители идиллической глубинки оказываются наиболее подверженными воздействию телевидения, поскольку в их стабильной безопасной жизни попросту ничего не происходит, а ТВ предлагает им самые горячие и острые сюжеты. В результате скучающие провинциалы превращаются в зависимых от новостей и шоу телеманов, жадных потребителей новейшего наркотика XX века – информации. Приобретение знаний эстетизируется и фетишизируется по той же схеме, что и приобретение товаров: конкретные факты не имеют ни малейшего значения, поскольку почти все они не применимы к реальной жизни в Блэксмите, значим сам процесс их получения из телевизора, а также из радио и газет. Однако между предметами и данными все же есть одно различие, которое делает культ информации куда более опасным, чем культ потребления: купленная лишняя вещь просто лежит где-то в доме, в то время как лишние знания застревают в голове и хаотически влияют на поведение.
Телевидение превращает американцев в ходячие энциклопедии ерунды и чуши. Во-первых, они ничего не узнают о мире из телевизора на самом деле, потому что информация усваивается бессистемно, случайными обрывками вроде «в космосе холодно», которым противоречат другие случайные обрывки вроде «на солнце жарко». Во-вторых, одной фактурой эфир не заполнишь, и телеканалы (вместе с радио и газетами) забивают головы откровенными выдумками, вроде НЛО и общения с духами умерших знаменитостей. В результате люди не умеют отличить правду от лжи, потому что экранное время у них примерно одинаковое. Жители Блэксмита, впрочем, вовсе не испытывают потребности в различении фактов и фейков, для них главное – причащение к big data через маленький домашний храм информации. Получается, здесь тоже Джек и другие подыгрывают корпорациям: их программируют через телеэкран, а они и рады, просят добавки, и чтоб новости были пострашнее.
Однако плохо усваивается не вся информация, а только та, которая нужна для привлечения зрителя; что же касается центрального продукта телевидения – рекламы – то она вбивается в американские мозги твердо. Регулярно повторяющиеся ролики, зарифмованные короткие слоганы, звук повышенной громкости – и вот реклама становится чем-то вроде микропластика для психики. Когда потребитель приходит, например, в храм продуктов питания, его сознание взрывается десятками названий брендов, и он переходит от полки к полке, испытывая счастье узнавания. В остальное время бренды роятся у него в голове в режиме ожидания, прорываются сквозь ассоциации в разговорах, бормочутся во сне. Мир «Белого шума» – это не мир людей, а мир торговых марок, люди в нем нужны только как среда обитания информационных паразитов: посмотреть рекламу, заучить облик и имя товара, найти товар, отдать за товар деньги, повторить.
Потому и возникает ассоциация со Страной Развлечений из «Пиноккио». Жители Блэксмита находятся в постоянном круговороте развлечений, так как после несложной хорошо оплачиваемой работы у них остается много сил, много времени и много денег, но ни малейшей идеи, чем заняться. Дети и взрослые в таком обществе уравниваются: с одной стороны, людям некуда и незачем взрослеть, поэтому тот же авторитетный профессор истории Джек Глэдни в свои 50+ мало чем отличается по развитию от своего 14-летнего сына Генриха Герхардта, с другой стороны, дети лучше приспособлены к культам потребительства и информации, поскольку впитали их с молоком матери, а для старшего поколения культы скорее сравнимы с первым иностранным языком, вытеснившим родной. Поэтому еще одна ассоциация – Неверленд Джеймса Мэтью Барри, только блэксмитские Питеры Пэны не участвуют в приключениях лично, а наблюдают за ними по телевизору.
Деградация
Культ информации приводит к третьей и четвертой проблемам американских 80-х. Третья проблема – резкое падение качества знаний, что в первую очередь проявляется в университетах. Делилло изображает коллег Джека Глэдни как отъявленных бездельников и недалеких людей, преподающих студентам сверхузкие предметы, например, историю Джеймса Дина. Место работы Джека – большой liberal arts college, но в романе нет ни одного упоминания о курсах по глобальным вопросам ни гуманитарного, ни естественнонаучного знания, учебная программа состоит сплошь из мелкотемья об отдельных попкультурных феноменах. Эксперты по ерунде учат студентов уважать ерунду, вычищая из них молодежный протест против общества ерунды.
Неудивительно, что авторитет Глэдни в академической среде на высоте. Еще бы, он занимается такой значимой исторической фигурой, как Адольф Гитлер. Но на самом деле Джек – такой же бездельник, как и его коллеги, с единственным отличием в том, что он первым догадался застолбить более престижную тему, чем очередная поп-звезда. «Гитлеровед» даже не знает немецкий язык и «изучает» свой предмет не по оригинальным документам, а по монографиям других американских ученых. Кроме того, главный герой романа никак не осмысляет роль лидера нацизма в истории, его интересует все то же мелкотемье: что ел фюрер нацистской Германии, где спал, как провел молодость. Билл Колер из «Тоннеля» Уильяма Гэсса хотя бы был настоящим историком, которого действительно беспокоили фундаментальные проблемы исторической науки, а Джек Глэдни занимается откровенной профанацией, ведь для него это просто очередная игрушка.
Следствием падения качества знаний на фоне технического прогресса (правда, неясно, кто в таком обществе может двигать технический прогресс) является третий культ – культ технологий. Косвенно он уже присутствовал в культе информации через волшебные радио- и телеящики, непонятно как передающие звук и картинку того, что происходит за тысячи километров, но с развитием IT и проникновением компьютеров в жизнь простых американцев третий культ обретает самостоятельность. Компьютер – штука еще более магическая, чем телевизор, поскольку он не транслирует человеческие сообщения, а создает собственные, то есть принимает решения, в том числе о судьбе человека. И если магазин – это церковь потребления, а ТВ – домашний храм информации, то компьютер – это оракул, проводник воли богов. Скажет компьютер, что Джек скоро умрет – Джек начнет умирать.
(Надо отметить, что в 80-х волшебство компьютеров ощущалось сильнее, чем сейчас, из-за неразвитых оболочек операционных систем. MS-DOS – это пустой черный экран с командной строкой, через которую взаимодействовать с магической разумной коробкой могут только специально обученные люди, закономерно воспринимаемые как цифровые шаманы)
Дереализация
Четвертая проблема – дереализация общества. Товарно удовлетворенные и информационно опьяненные люди перестают воспринимать окружающую реальность как реальность. Они смотрят вокруг себя и видят еще одну телепередачу. Физический предмет становится изображением предмета, и человек тут не исключение, а событие – моделью события. Поэтому проживание чего-то важного делится на две стадии: пока оно соответствует зрительским привычкам, оно вызывает удовольствие, но как только происходит нарушение зоны зрительского комфорта, возникает разочарование вместе с желанием «переключить программу». Характерный пример – пожар: Джек и Генрих с наслаждением смотрят на то, как горит и рушится дом, как из него выходит и погибает объятая пламенем старушка, видя в этой маленькой, но реальной трагедии очаровательную эстетику хорошо сделанного текста, но затем начинает вонять горелой синтетикой, и зеваки непритворно расстраиваются, что им так нагло мешают смотреть живое шоу.
Есть и обратный эффект: когда с людьми случается нечто телевизионное, например, жесткая посадка самолета, они требуют, чтобы СМИ проявили к ним внимание, потому что они ощущают, что побыли актерами в постановке или жертвами в новостях, и теперь заслуживают попасть в телевизор и быть транслированными в эфире. Сам по себе личный опыт не имеет ценности, если его не показывают по ТВ. Власти мыслят сходным образом, так что крупные реальные катастрофы вроде «воздушно-токсического явления» во второй части «Белого шума» воспринимаются не сами по себе, а как возможность проверить и улучшить модель реагирования на крупные реальные катастрофы. Жители Блэксмита, которые должны быть тяжело травмированы вторжением в их спокойную жизнь техногенной аварии, относятся к ней как к приключению и с удовольствием соглашаются после этого отрабатывать сходные происшествия на учениях. Слово, схема, картинка, любые обработанные данные в мире романа первостепенны, а реальность вторична.
Самый популярный пример подмены предмета его знаком в «Белом шуме» – это «Самый фотографируемый амбар в Америке». Сила знака, выделившего непримечательный амбар из ряда других и сделавшего его туристической достопримечательностью, такова, что сам по себе амбар, по замечанию Джека, попросту невозможно увидеть. Глядя на предмет, люди видят не сам предмет, а сообщенное ему свойство, и сами же поддерживают это свойство, продолжая его фотографировать. Но это скорее анекдотический момент в сравнении с тем, что власть знака над вещью делает с людьми. В той же истории «воздушно-токсического явления» симптомы отравления ядовитым веществом зависят не от влияния этого вещества на человеческий организм, а от сообщений по радио. Если сказали, что у пострадавших рвота, у них будет рвота. Сказали, что дежавю, будет дежавю. Сказали, что выкидыш, появляются вопросы, как это воспроизвести, но можно быть уверенным, что тело что-то похожее постарается изобразить.
Немного «Фауста» Гете
В пределе все четыре американских проблемы – культ потребления, культ информации, деградация знаний и дереализация общества – воплощены в двух фаустианских персонажах: приезжем преподавателе Марри Джее Сискинде и мигранте Вилли Минке. Марри – это американский Мефистофель. Он восторгается магазинами и телевидением, проповедует их «экстрасенсорную силу» студентам и коллегам и хочет открыть в университете курс Элвиса Пресли. Профессор Джек Глэдни оказывается его Фаустом, так как Марри прицепляется к главному герою и постоянно рассказывает тому, как прекрасны товары и данные, профанация науки и власть знака, а затем и вовсе подталкивает беднягу к тяжкому преступлению. Фауст из Глэдни, естественно, никакой, поскольку знаменитую фразу «Мгновенье! Прекрасно ты, продлись, постой!» он готов кричать ежедневно по любому поводу, так ему хорошо жить.
Вилли Минк – это американский Гомункул. Мигрант, выучивший английский язык по телевизору и разговаривающий ворохом бессвязных цитат из реклам и познавательных передач, практически лишенный самостоятельного сознания и вовсе не отличающий реальность от картинки на экране, тем не менее он проник в секретные разработки новейших медицинских препаратов и под видом ученого-фармаколога наладил личную жизнь, обменивая доступ к тестированию лекарств на секс. Еще Вилли Минка можно сравнить с Маугли: из традиционного общества некой страны третьего мира он попал в дикие товарно-информационные американские джунгли, где был воспитан торговыми марками, и посмотрите, во что они его превратили. Когда Джек говорит ему «Град пуль!», Минку уверен, что в него на самом деле стреляют, настолько в его психике, полностью построенной на трех культах, сильна власть знака.
Смерть
Традиционно «Белый шум» называют романом о страхе смерти. Мысли о реальности, неизбежности и близости собственной смерти занимают очень большую долю размышлений Джека Глэдни и его жены Бабетты, и боязнь смерти действительно подается как центральная проблема главного героя. Собственно, название романа взято из сравнения Джеком ощущения, что он обязательно умрет, с белым шумом, который не исчезает даже в полной тишине. Вот есть громкие события где-то далеко, их гром доносится до Джека из телевизора, вот его обыденная, иногда немного шумная, но в целом размеренная и тихая жизнь, а вот ужасающий и неумолкающий фон всего этого – приближение гибели с каждым годом, каждым днем, каждой секундой. Гибели незаслуженной, потому что Джек не сделал ничего плохого, но все равно будет однажды казнен и перестанет существовать.
Однако, на мой взгляд, эта тема второстепенна по отношению к четырем американским проблемам, она их только оттеняет. Сходство «Белого шума» со «Смертью Ивана Ильича» Льва Толстого, где страх смерти и ее приближение являются центром истории, только внешнее, поскольку в романе Делилло это не более чем сюжетный двигатель, мотивирующий поведение персонажей. В мире романа страх смерти — это досадное, утомительное несовершенство американской Страны Развлечений, препятствие на пути потребителя товаров и информации к стопроцентному счастью. Да, герои думают о смерти и не хотят умирать, но даже к этому столь принципиальному для существования человека вопросу они не могут отнестись серьезно. Они не пытаются переосмыслить свою жизнь в свете ее конечности, они просто хотят, чтобы этот страх как-нибудь рассосался.
Парадоксальным (ли?) образом страх смерти в «Белом шуме» оказывается единственной надеждой на спасение. Ничто, кроме него, не способно бороться за человеческий разум с потребительством, телевизором, профанацией и дереализацией, этими четырьмя всадниками американского постмодернистского апокалипсиса, превращающими людей в счастливые станки по переработке денег в большие деньги. Джек Глэдни – не более чем жалкий наркоман, мечтающий о вечном приходе, и если бы не страх смерти, как человек он закончился бы давным-давно. Страх держит его крепко, не дает забываться среди продуктовых полок и телепрограмм, постоянно капает ему на мозг: “Джек, ты же все равно умрешь, сделай уже со своей жизнью что-нибудь нормальное, будь человеком, а не кормом для паразитов!”, а что Джек? Джек мечтает о волшебной таблетке, которая заглушит этот белый шум.
Дон Делилло не раз подчеркивал, что писатель обязан противостоять Системе, обязан обличать действия государства и корпораций, раскрывать читателю глаза на то, как им управляют через культуру потребления и отупляющие развлечения. «Белый шум» представляет его творческую позицию в наиболее яркой, сжатой и прямой форме: большая часть откровений о четырех проблемах дается через диалоги Джека Глэдни с семьей и коллегами и через его внутренние диалоги, можно сказать, американцы в романе устраивают сеансы саморазоблачения, события регулярно подаются через юмор, так что текст читается довольно легко и с интересом, если делать скидку на время действия: все-таки в наши дни маркетплейсов и соцсетей магазинно-телевизорные 80-е немного отдают каменным веком, а герои выглядят как новички, восторгающиеся тем, что уже порядком наскучило нам.
Возможных названий у романа было довольно много, например, «Американская книга мертвых», «Психические данные», «Ультрасоник» и даже «Майн кампф». Но в итоге, на мой взгляд, было выбрано самое удачное, ведь сама книга выполняет ту же функцию белого шума подлинной реальности в жизни читателя, что и страх смерти в жизни ее персонажей: «Белый шум» проливает свет на искусственно созданную вокруг человека «операционную оболочку», с которой он принужден взаимодействовать вместо действительности, и предлагает что-то уже с этим сделать, как-то выбраться наружу, как минимум перестать принимать чужую выгоду за свои интересы. Хотя бы через memento mori.
