Этим летом весь мир узнал, как звучала бы группа The National без Мэтта Бернингера на вокале: внезапный альбом Folklore Тейлор Свифт, спродюсированный гитаристом The National Аароном Десслером, звучал именно так. Но что будет, если у Бернингера отнять The National? Вокалист одной из главных современных инди-групп решил закрыть этот вопрос и выпустил первый сольный альбом.
Бернингер, конечно, не раз работал с другими музыкантами и даже создал сторонний проект EL VY, но везде выступал в первую очередь как приглашённый вокалист. В альбоме Serpentine Prison всё иначе, он записан и задуман так, как хотел Мэтт.
Всё началось с идеи альбома каверов, который Бернингер собирался записать в перерыве между пластинками The National. Вместе с кандидатами на кавер-версии (там были среди прочего The Velvet Underground и Morphine) Мэтт послал своему продюсеру несколько собственных композиций, тот их одобрил, и всё завертелось.
Этот альбом — о дерьме, с которым я живу или с которым живут люди, которых я знаю.
Не то чтобы записи The National существовали в какой-то иной парадигме, но в них всегда заметно большое влияние не только самого Бернингера, но и остальных музыкантов, в первую очередь братьев-близнецов Аарона и Брайса Десснеров. The National — пожалуй, главные современные певцы грусти, меланхолии и утраты, а их концерты спокойно можно сравнивать с сеансом групповой психотерапии.
Сольный альбом Бернингера — это уже не психотерапия, а разговор с другом по душам. К выводу не придёте, но время пройдёт хорошо. Бернингер будто убирает из довольно многослойной музыки своей основной группы все навороты, полиритмию, драматические приёмы и звуковые эксперименты, не создаёт излишней театральности и гипертрофированности. Остаётся гитара, голос и почти незаметные инструменты на фоне, создающие тем не менее настроение расслабленной грусти и ностальгии.
В таких условиях меняется и лирика Бернингера. Она куда более приземлённая и менее абстрактная, чем у The National, Мэтт обращается не к чему-то общему для своих слушателей, а к своим переживаниям, к романтическим воспоминаниям и образам из своей жизни. Музыкант говорит, что пишет песни для всех своих проектов одинаково, и утверждает, что если их все перемешать, то не отличишь, какая откуда. Это, конечно, лукавство, отличия видны невооружённым взглядом.
Необязательность сольного альбома — Бернингер давно всего добился и всё уже доказал — позволяет ему расслабиться. Этот альбом похож, по словам самого Мэтта, на успокаивающие и понимающие объятия, а не на попытку вызвать эмоциональный катарсис или докопаться до самой сути печали.
Простота песен помогает создать это чувство необязательности и расслабленности, они текут, переходят одна в другую. Запоминаются не все, но некоторые, как титульная Serpentine Prison и One More Second с её тревожным фортепианным проигрышем, западают в душу с первого раза и остаются там надолго.
Большинство песен объединяет ощущение надвигающегося драматического хода, эпичного разрешения, минорного аккорда, ставящего точку в гармонии. Но разрешения не случается, а вместо минорного аккорда идёт мажорный, драма обрывается на полуслове.
Всё как в жизни: не у каждой истории есть конец, не каждая трагедия приводит к разрешению, многие просто повисают в воздухе и заставляют нас мириться с ними и жить дальше. Одна такая история есть и у Бернингера — про его отца.
Мэтт признаётся, что написал альбом «не об отце, но для своего отца». Совсем недавно тот продал дом, где вырос Мэтт, другу семьи, убеждённому республиканцу, и теперь в его детской спальне кабинет для оружия.
На стенах, которые его мать украсила узором из листьев, теперь висят ружья: не самое простое переживание для музыканта, песня которого стала гимном первой предвыборной кампании Обамы.
Что ещё более обидно, отец не придал особого значения переживаниям сына и даже толком не заметил их. Хотя Мэтт признаётся, что всё Рождество после продажи дома, которое он провёл с родителями, пил водку во дворе и демонстративно молчал.
Напрямую об этих переживаниях Бернингер не говорит, но их тон ощущается в общем настроении альбома. И это тон примирительный: в конце концов, с отцом Мэтт не поругался и принимает его таким, какой он есть.
Альбом записан задолго до ковида, но удивительно уместен сейчас с его ностальгической грустью: он даёт ощущение, что ты не один с тревогой отворачиваешься в будущее и ищешь утешение в воспоминаниях о прошлом. Не все эти воспоминания приятные, но они возвращают ощущение спокойствия и предсказуемости, как и песни Бернингера.