[Перевод] Дарвин был лентяем, и вам бы это также не помешало

У многих известных учёных есть нечто общее: они не работали по многу часов в день

Изучая жизнь самых творческих людей в истории, сталкиваешься с парадоксом: они посвящали своей работе всю жизнь, но не весь день. Такие разные люди, как Чарльз Диккенс, Анри Пуанкаре и Ингмар Бергман, работали в несоизмеримых областях в разное время, у всех них была страсть к их работе, огромные амбиции и почти сверхчеловеческая способность к концентрации. Но если подробно изучить их каждодневную жизнь, окажется, что на то, что считается самой важной их работой, они тратили всего несколько часов в день. Остальную часть времени они лазали по горам, спали, гуляли с друзьями, или просто сидели и размышляли. Их творческое начало и продуктивность не были результатами бесконечных часов тяжкого труда. Их достижения происходят из скромного количества рабочих часов.

Как же они достигли всего? Может ли поколение, воспитанное на уверенности в необходимости 80-часовой рабочей недели для достижения успеха, научиться чему-либо на примере жизни людей, заложивших основы теории хаоса, топологии, или написавших «Большие надежды«?

Думаю, может. Если величайшие фигуры в истории не работали по многу часов в день, то возможно, ключом к их творческим возможностям будет понимание не только того, как они работали, но и того, как они отдыхали, и как связаны эти два вида деятельности.

Начнём с изучения жизней двух фигур. Обе они добились крупного успеха в жизни. И как удачно были соседями и друзьями, живя рядом, в деревне Даун к юго-востоку от Лондона. И, разными путями, их жизни дают нам взглянуть на то, как связаны труд, отдых и способность к творчеству.

Представим, для начала, безмолвную фигуру в плаще, идущую домой по тропинке, вьющейся по сельской местности. Иногда по утрам он ходит с опущенной головой, погружённый в свои мысли. Иногда он медленно гуляет, останавливаясь, чтобы прислушаться к звукам леса. Этой привычке он «следовал и в тропических лесах Бразилии», во время своей службы натуралистом в Королевском флоте, собирая животных, изучая географию и геологию Южной Америки, закладывая основы карьеры, которая достигнет вершины с публикацией «Происхождения видов» в 1859 году. Теперь Чарльз Дарвин постарел, и от собирательства перешёл к теоретической работе. Его способность бесшумно двигаться отражает его концентрацию и потребность в тишине. По словам его сына Фрэнсиса, Дарвин мог двигаться так тихо, что однажды «подошёл к лисице, игравшей со своими детёнышами, на расстояние всего в несколько метров», и часто приветствовал лис, возвращавшихся с ночной охоты.

Если бы те же самые лисы встретились бы с соседом Дарвина, Джоном Лаббоком, 1-м бароном Авебери, они бы улепётывали, спасая свою шкуру. Лаббок любил начинать день с прогулки по сельской местности в компании своих охотничьих собак. Если Дарвин немного напоминал мистера Беннета из «Гордости и предубеждения» – респектабельный джентльмен среднего достатка, вежливый и честный, но предпочитающий компанию семьи и книг, Лаббок больше напоминал мистера Бингли, экстраверта, энтузиаста, достаточно богатого для продвижения в обществе и жизни. С годами Дарвина мучили различные заболевания; Лаббок и после 60-и демонстрировал «расслабленную грацию, свойственную 18-летнему студенту», как говорил один из его гостей. Но соседи разделяли любовь к науке, даже хотя их работа различалась не меньше, чем их личности.

После утренней прогулки и завтрака, Дарвин к 8 часам уже был в кабинете, и работал полтора часа. В 9:30 он читал утреннюю почту и писал письма. В 10:30 он возвращался к более серьёзной работе, иногда переходя в вольер с птицами, теплицу, или другое строение, в котором он проводил свои эксперименты. К полудню он объявлял, что «работа на сегодня закончена», и отправлялся гулять по песчаной тропинке, проложенной им вскоре после покупки Даун Хауза. Частично она шла по земле, сданной ему в аренду семейством Лаббок. Вернувшись через час с чем-то, Дарвин обедал, и снова отвечал на письма. В 15 часов он ложился немного поспать. Через час вставал, ещё раз гулял по тропинке, и возвращался в кабинет, после чего в 17:30 присоединялся к супруге, Эмме и их семье за ужином. В таком графике он написал 19 книг, включая техническую литературу по ползучим растениям, морским уточкам и другим темам; спорный труд «Происхождение человека и половой отбор»; «Происхождение видов», вероятно, самую знаменитую книгу в истории науки, которая до сих пор влияет на то, как мы представляем себе природу и нас самих.

Кто бы ни изучал этот график, он не мог сразу не обратить внимания на парадокс. Жизнь Дарвина вращалась вокруг науки. Со времён студенчества Дарвин посвятил себя научному собирательству, исследовательской работе и теориям. Они с Эммой переехали в сельскую местность из Лондона, чтобы у них было больше места для семьи и для научной работы. Даун Хауз предоставлял ему место для лабораторий и теплиц, а сельская местность – спокойствие и тишину, необходимые для работы. Но в то же время, его дни не кажутся нам очень занятыми. То время, которое мы бы назвали «работой», состояло из трёх 90-минутных промежутков. Если бы он был современным профессором университета, ему бы отказали в постоянной академической должности. Если бы он работал в коммерческой организации, его бы уволили через неделю.

Не то, чтобы Дарвин не заботился о времени или ему не хватало амбиций. Дарвин чрезвычайно строго следил за временем, и, несмотря на имевшиеся у него средства, считал, что времени терять нельзя. Путешествуя вокруг света на борту корабля «Бигль«, он писал своей сестре, Сюзан Элизабет, что «человек, осмеливающийся потратить час своей жизни, не понял её ценности». Когда он раздумывал, следует ли ему жениться, одним из заботивших его моментов была «потеря времени – некогда читать по вечерам», а в своих журналах он отмечал время, потерянное на хронические заболевания. Его любовь к науке «подкреплялась желанием заслужить уважение моих коллег-натуралистов», признался он в своей автобиографии. Он был пылким и увлечённым, настолько, что иногда испытывал панические атаки в связи со своими идеями и их следствиями.

Джон Лаббок гораздо менее известен, чем Дарвин, но к моменту своей смерти в 1912 году он был «одним из наиболее успешных английских учёных-любителей, одним из наиболее плодовитых и успешных авторов своего времени, одним из наиболее убеждённых социальных реформаторов, и одним из наиболее успешных юристов в новой истории Парламента». Научные интересы Лаббока простирались на палеонтологию, психологию животных и энтомологию – он изобрёл муравьиную ферму – но наиболее постоянной его работой была археология. Его работы популяризовали термины «палеолит» и «неолит», используемые археологами и по сей день. Его покупка Эйвбери, древнего поселения к юго-западу от Лондона, сохранила местные каменные монументы от разрушения строителями. Сегодня он сравним по популярности и археологической важности со Стоунхенджем, и сохранение этого места принесло ему титул барона Эйвбери в 1900-м году.

Достижения Лаббока не ограничиваются наукой. От своего отца он унаследовал преуспевающий банк, и превратил его в реальную силу финансового мира позднего Викторианского периода. Он помогал модернизировать британскую банковскую систему. Он проводил десятилетия в Парламенте, где был успешным и уважаемым законодателем. Его библиография насчитывает 29 книг, многие из которых стали бестселлерами и были переведены на множество языков. Непомерный объём его трудов не проигрывал сравнения даже с самыми его успешными современниками. «Как ты находишь время» на науку, писательство, политику и бизнес, «для меня остаётся загадкой», – сказал ему Дарвин в 1881 году.

Возникает искушение представить Лаббока в виде эквивалента современного высокомотивированного альфа-самца, нечто вроде Тони Старка в стимпанковском антураже. Но вот, в чём подвох: его политическая слава зиждилась на пропаганде отдыха. Британские банковские каникулы – четыре государственных выходных дня – были изобретены именно им, и они, вступив в силу в 1871 году, закрепили его репутацию. Их так любили и так сильно ассоциировали с ним, что в прессе их прозвали «днями св. Лаббока». Десятилетиями он боролся за принятие «закона о коротком рабочем дне», ограничивавшем рабочее время людей до 18 лет 74-мя (!) часами в неделю; и когда его, наконец, приняли в апреле 1903 года, через 30 лет после начала борьбы, его назвали «законом Эйвбери».

Сам Лаббок вёл себя согласно своим убеждениям. Возможно, было трудно соблюдать такой график на заседаниях Парламента, когда дебаты и голосования могли задерживаться далеко за полночь, но в своём поместье Хай-Эльмс он вставал в 6:30, и, после молитв, поездки верхом и завтрака, начинал работу в 8:30. Он делил день на получасовые блоки – эту привычку он перенял у своего отца. После долгой практики он мог переключать внимание с «запутанного финансового вопроса» его партнёров или клиентов на «такую задачу биологии, как партеногенез», не моргнув глазом. Около полудня он проводил пару часов на свежем воздухе. Он с энтузиазмом играл в крикет, и регулярно приглашал в своё поместье профессиональных игроков в качестве тренеров. Его младшие братья играли в футбол; двое из них принимали участие в финале самого первого Кубка Англии по футболу в 1872 году. Также он очень любил играть в «пятёрки«, игру вроде гандбола, в которой он преуспел в Итоне. Позже, увлекшись гольфом, Лаббок заменил площадку для игры в крикет в своём поместье на площадку для гольфа с 9-ю лунками.

Получается, что, несмотря на различия в характерах и достижениях, как Дарвин, так и Лаббок смогли сделать то, что сегодня считается всё более непривычным. Жизни их были полны, работы поражали воображение, и, тем не менее, их дни были наполнены бездействием.

Выглядит как противоречие, или баланс, недостижимый для большинства из нас. Но это не так. Как мы увидим, Дарвин, Лаббок, и другие творческие и плодотворные личности, достигли успеха не вопреки свободному времени; они достигли успеха благодаря ему. И даже в сегодняшнем мире круглосуточного присутствия мы можем научиться, как совмещать работу и отдых так, чтобы становиться умнее, креативнее и счастливее.

Согласно известному исследованию, лучшими учениками на скрипке становились не те, кто больше всех занимался, а те, кто знал, когда нужно остановиться.

Дарвин – не единственный известный учёный, сочетавший посвящение жизни науке с недолгой ежедневной работой. Схожие случаи можно проследить во многих других карьерах, и по нескольким причинам лучше начать это делать именно с учёных. Наука – высоко конкурентное и всепоглощающее занятие. Достижения учёных – количество статей и книг, награды, количество цитирований работ – строго задокументированы, и их легко измерять и сравнивать. В результате их наследие легче определить, чем наследие бизнес-лидеров или знаменитостей. В то же время, научные дисциплины отличаются друг от друга, что даёт нам полезное разнообразие в рабочих привычках и свойствах личностей. Кроме того, большинство учёных не было подвержено возникновению мифов, окружающих обычно бизнес-лидеров и политиков.

Наконец, некоторые учёные и сами были заинтересованы в том, как работа и отдых влияют на мышление и вдохновение. Один из примеров таких учёных – Анри Пуанкаре, французский математик, чьё общественное положение и достижения возводят его на одну ступень с Дарвином. Его 30 книг и 500 работ простираются на такие области, как теория чисел, топология, астрономия и небесная механика, теоретическая и практическая физика, философия. Американский математик Эрик Темпл Белл охарактеризовал его, как «последнего универсалиста». Он участвовал в стандартизации временных зон, в строительстве железных дорог на севере Франции (по образованию он был горным инженером), служил главным инспектором в технологическом корпусе и был профессором Сорбонны.

Пуанкаре был не просто знаменит среди своих коллег. В 1895 году его, наряду с писателем Эмилем Золя, скульпторами Огюстом Роденом и Жюлем Далу, и композитором Камилкм Сен-Сансом в рамках работы о психологии гения изучал французский психолог Эдуарт Тулуз. Тулуз отметил, что Пуанкаре работал по очень ровному графику. Самые сложные размышления он проводил с 10 до 12 часов, а затем с 17 до 19 часов. Величайший математический гений XIX века тратил на работу не больше времени, чем было необходимо для понимания задачи – около 4 часов в день.

Ту же схему мы наблюдаем и у других математиков. Годфри Харолд Харди, один из ведущих математиков Британии первой половины XX века, начинал день с неспешного завтрака и чтения результатов крикетных матчей, затем с 9 до 13 погружался в математику. После обеда он ходил гулять и играл в теннис. «Четыре часа творческой работы в день – это максимум для математика», – говорил он своему другу и коллеге, оксфордскому профессору К. П. Сноу. Долго работавший с Харди коллега, Джон Эдензор Литлвуд считал, что концентрация, необходимая для серьёзной работы, говорит о том, что математик может работать «четыре, максимум пять часов в день, с перерывами через каждый час (например, на прогулку)». Литлвуд был известен тем, что всегда отдыхал по воскресеньям, заявляя, что это гарантировало наличие у него новых идей по возвращению к работе в понедельник.

Наблюдение за схемой работы учёных, проводившееся в начале 1950 годов, показало примерно такие же результаты. Профессора Иллинойского технологического института, Рэймонд Ван Зельст и Уилард Кер наблюдали за своими коллегами, фиксируя их рабочие привычки и графики, а потом построили график, соотносящий количество проведённых в офисе часов с количеством опубликованных статей. Вы могли бы подумать, что такой график выглядит, как прямая линия, показывающая, что чем больше часов работает учёный, тем больше статей он публикует. Но это не так. Данные выглядели, как кривая в виде буквы М. Она сначала быстро росла, и испытывала максимум между 10 и 20 часами в неделю. Затем она шла вниз. Учёные, проводившие на работе по 25 часов в неделю, были не более продуктивны, чем те, кто проводил 5. Учёные, работавшие по 35 часов в неделю, были в два раза менее продуктивными, чем те, кто работал по 20 часов.

Затем кривая опять начинала расти, но не так быстро. Исследователи-трудоголики, проводившие по 50 часов в неделю в лаборатории, смогли вытянуть себя из 35-часовой долины. Они оказывались настолько же продуктивны, как и те, кто проводил в лаборатории по пять часов в неделю. Ван Зельст и Керр посчитали, что этот 50-часовой бугор концентрировался в «физических исследованиях, требовавших постоянного использования громоздкого оборудования», и что большую часть времени этих 10-часовых рабочих дней люди были заняты обслуживанием машин, иногда проводя измерения.

После этого график шёл вниз. Учёные, проводившие на работе по 60 часов в неделю и больше, оказались наименее продуктивными.

Ван Зельст и Керр также спрашивали коллег, «сколько часов в типичный рабочий день посвящено домашней работе, вносящей вклад в эффективное выполнение вашей работы», и построили график ответов. На этот раз они увидели не М, а один максимум в районе 3 – 3,5 часов в день. К несчастью, они ничего не сказали по поводу общего количества часов работы в офисе и дома. Они лишь упомянули возможность того, что наиболее продуктивные исследователи «большую часть своей творческой работы делают дома или где-то ещё», нежели на территории института. Если предположить, что самые продуктивные учёные одинаково работают дома и в офисе, получится, что они работают от 25 до 38 часов в неделю. Для шестичасовой рабочей недели это даёт в среднем 4-6 часов в день.

Подобную статистику работы по 4-5 часов в день можно найти и в жизни писателей. Немецкий писатель и лауреат Нобелевской премии Томас Манн выработал свой дневной график к 1910 году, когда ему было 35 лет, и опубликовал знаменитый роман «Будденброки». Манн начинал свой день с 9, располагался в кабинете со строгим правилом для домашних не отвлекать его, и сначала работал над повестями. После обеда, «дневное время предназначалось для чтения, обработки гор корреспонденции и прогулок», говорил он. После часового сна днём и последующего чая, он проводил час-два за работой над небольшими произведениями и редактурой.

Энтони Троллоп, великий английский писатель XIX века, также придерживался строгого графика. Он так описывал выработанный им графика работы в Уолтэм-Хауз, где он жил с 1859 по 1871 года. В 5 часов утра к нему приходил слуга с кофе. Сначала он прочитывал всё, что сделал за прошлый день, затем в 5:30 заводил стоявшие на столе часы и начинал писать. Он писал по 1000 слов в час, в среднем по 40 страниц в неделю, до 8 часов, когда наступало время идти на свою обычную работу. Работая таким образом, он опубликовал 47 повестей до своей смерти в 1882 году в возрасте 67 лет, хотя он ничем не дал понять, что относился к своим достижениям, как к чему-то необычному. Ведь его мать, начавшая для финансовой поддержки семьи писать в возрасте более 50 лет, опубликовала более 100 книг. Он писал: «Думаю, все те, кто жил, как писатели – работая над литературным трудом ежедневно – согласятся со мной, что за три часа в день можно написать всё, что способен написать человек».

Чёткий график Троллопа сравним с графиком его современника, Чарльза Диккенса. После того, как в молодости Диккенс не ложился до глубокой ночи, он остановился на графике, «таком же методичном или чётком», как у «городского клерка», по словам его сына Чарли. Диккенс закрывался в кабинете с 9 до 14, с перерывом на обед. Большая часть его повестей печаталась по частям в журналах, и Диккенс редко когда опережал график публикаций и художника-иллюстратора больше, чем на главу-две. И, тем не менее, проработав пять часов, Диккенс заканчивал на этом.

Возможно, такая дисциплина может показаться вам следствием викторианской строгости, но многие плодотворные писатели XX века работали точно так же. Египетский писатель Нагиб Махфуз работал государственным чиновником, и обычно писал беллетристику с 16 до 19 часов. Канадская писательница Элис Манро, обладатель Нобелевской премии по литературе от 2013 года, писала с 8 до 11 утра. Австралийский романист Питер Кэри говорил о работе каждый день: «Думаю, трёх часов достаточно». Такой график позволил ему написать 13 романов, включая два, взявших Букеровскую премию. Уильям Сомерсет Моэм работал «всего по четыре часа в день», до 13:00 – но «никогда меньше», добавлял он. Габриель Гарсия Маркес писал каждый день по пять часов. Эрнест Хемингуэй начинал работу в 6 утра и заканчивал не позже полудня. При отсутствии серьёзных дедлайнов, Сол Беллоу уходил в кабинет после завтрака, писал до обеда, а затем просматривал то, что сделал в первой половине дня. Ирландская писательница Эдна О’Брайен работала с утра, «останавливалась в 13-14 часов, и проводила остаток дня за мирскими заботами». Стивен Кинг описывает день, в который он пишет и читает 5-6 часов, как «напряжённый».

Карл Андерс Эриксон, Ральф Крамп и Клеменс Теш-Рёмер наблюдали похожие результаты, исследуя то, как ученики по классу скрипки обучались в берлинской консерватории в 1980-х годах. Учёных интересовало, что выделяет выдающихся студентов из толпы просто хороших. Поговорив с учениками и их преподавателями, изучив дневники работы студентов, они обнаружили, что лучших студентов кое-что выделяло.

Во-первых, они не просто практиковались больше, но делали это осознанно. По словам Эриксона, во время осознанной тренировки вы «с полной концентрацией занимаетесь действиями, улучшающими технику исполнения». Вы не просто повторяете гаммы или тренируете движения. Осознанные занятия подразумевают структуру, концентрацию, у них есть чёткие цели и обратная связь. Для них требуется внимание к тому, что вы делаете, и наблюдение за тем, как вы можете улучшить своё исполнение. Студенты могут заниматься таким образом, когда у них есть чёткий план к величию, определённый пониманием того, что разделяет гениальную работу и хорошую, или победителей от проигравших. Такие занятия, в которых необходимо выполнить задание за наименьшее время, с наивысшим балом или наиболее элегантно решив задачу, составляют осознанную практику.

Во-вторых, у вас должна быть цель, для которой вы готовы ежедневно заниматься. Осознанная практика – не очень интересное занятие, и отдача наступает не сразу. Для этого нужно приходить в бассейн до рассвета, работать над вашим замахом или походкой, когда можно тусоваться с друзьями, практиковаться в работе пальцев или дыхании в комнате без окон, проводить часы за совершенствованием деталей, которые почти никто не заметит. Осознанной практике не присуще моментальное удовольствие, поэтому вам нужно ощущение, что эта длительная работа окупится, и что вы не просто улучшаете свои карьерные возможности, но создаёте профессиональную личность. Вы не просто делаете это за толстую пачку денег. Вы делаете это, потому что это усиливает ваше ощущение себя и ощущение того, кем вы хотите быть.

Идея осознанной практики и измерений Эриксона и других количества времени, которое исполнители мирового класса тратят на занятия, привлекла много внимания. Это исследование лежит в основе аргумента Малькольма Глэдвела и его книги «Гении и аутсайдеры» о том, что для достижения совершенства необходимы 10 000 часов практики, и что все великие люди, от Бобби Фишера до Билла Гейтса и членов Beatles наработали свои 10 000 часов до тех пор, пока о них услышал мир. Для тренеров, учителей музыки и родителей это число обещает вымощенную золотом дорогу в NFL, Juilliard или MIT: начните с юных лет, занимайте их работой, не позволяйте им сдаваться. В культуре, считающей стресс и переработку добродетелями, 10 000 – это внушительное число.

Но Эриксон и другие отметили в своём исследовании и нечто другое – то, на что практически все не обратили внимание. «Осознанная практика требует усилий, которые можно выдерживать ограниченное количество часов в день». Если практиковаться слишком мало, вы никогда не достигните мирового класса. Если практиковаться слишком много, вы рискуете получить травму, перегореть или истощить себя. Для успеха студентам нужно «избегать истощения» и «ограничить практику таким промежутком времени, после которого они могут полностью восстановиться ежедневно и еженедельно».

Как величайшие из студентов используют ограниченное количество часов практики? Ритм их занятий подвержен чёткой схеме. Они работают больше часов в неделю, но не за счёт удлинения ежедневных занятий. Они делают более частые и короткие подходы, по 80-90 минут, с получасовыми перерывами.

Если сложить такой график, мы получим 4 часа в день. Примерно столько же времени проводил Дарвин за своей тяжёлой работой, Харди и Литлвуд за математикой, Дикенс и Кинг за написанием книг. Даже самые амбициозные студенты в лучших школах мира, готовясь к борьбе в конкурентной области, способны концентрироваться и выкладываться не более 4 часов в день.

Верхнее ограничение, по заключению Эриксона, определяется не «по доступному времени, а по доступным умственным и физическим ресурсам». Студенты не просто занимались по 4 часа, и заканчивали. Лекции, прослушивания, домашняя работа и всё остальное занимали их на весь день. В интервью они рассказывали, что «ограничением для времени ежедневной работы была их возможность поддерживать концентрацию». Поэтому на 10 000 часов Глэдвела требуется десять лет. Если вы можете поддерживать концентрацию только по 4 часа в день, у вас выходит 20 часов в неделю (кроме выходных), и 1000 часов в год (с двухнедельным отпуском).

Важность осознанной практики иллюстрируют не только жизни музыкантов. Рэй Бредбери серьёзно занялся писательством в 1932 году и писал по 1000 слов в день. «Десять лет я писал не меньше одного рассказа в неделю», – вспоминает он, но они не хотели объединяться друг с другом. И наконец, в 1942 году он написал «Озеро». Годы спустя он всё ещё помнит этот момент.

«Десять лет неправильной работы внезапно превратились в правильную идею, правильную сцену, правильных персонажей, правильный день, правильное время для творчества. Я написал рассказ, сидя снаружи, на газоне с моей пишущей машинкой. К концу часа история была закончена, волосы стояли у меня на загривке, и я был в слезах. Я понял, что написал первый по-настоящему хороший рассказ за всю свою жизнь».

Эриксон с коллегами наблюдали и ещё кое-что, отделявшее великих учеников от просто хороших, кроме большего количества часов занятий. Этот момент с тех пор практически полностью игнорируется. Это то, как они отдыхали.

Лучшие исполнители спали в среднем на час больше, чем средние. Они не вставали позже, они спали днём. Конечно, у разных людей всё было по-разному, но лучшие студенты обычно плотнее и дольше всего занимались утром, спали днём, а затем ещё раз занимались во второй половине дня.

Также исследователи просили студентов замечать количество времени, уходившего на практику, занятия, и всё прочее, и вести дневник в течение недели. Сравнив результаты интервью с дневниками, они обнаружили интересную аномалию.

Просто хорошие скрипачи недооценивали количество часов, проводимых ими в состоянии отдыха. Они считали, что отдыхали 15 часов в неделю, хотя на самом деле отдыхали почти в два раза больше. Лучшие скрипачи, наоборот, могли довольно точно оценить время, которое они тратили на отдых, примерно 25 часов. Лучшие исполнители больше усилий тратили на организацию времени, думая о том, как они будут проводить своё время, и оценивая то, что уже сделали.

Иначе говоря, лучшие студенты применяли привычки осознанной практики – концентрацию, возможность оценивать собственное исполнение, чувство ценности их времени и необходимости тратить его мудро. Они обнаруживали огромное значение осознанного отдыха. Они рано узнали о его важности, о том, что лучшая творческая работа проходит лучше, когда наши перерывы позволяют подсознанию отключаться, и что мы можем научиться лучше отдыхать. В консерватории осознанный отдых – партнёр осознанной практики. А также в студии, в лаборатории и в издательстве. Как открыли для себя Дикенс, Пуанкаре и Дарвин, важно всё. Оба этих занятия составляют половинки целой творческой жизни.

И, несмотря на всё внимание, посвящённое исследованию учеников берлинской консерватории, его часть, связанная со сном, вниманием к отдыху, применение осознанного роста как необходимой части осознанной практики, нигде не упоминается. «Гении и аутсайдеры» Малькольма Глэдвела фокусируются на количестве часов, потраченных на практику, и ничего не говорят о том, что успешные студенты также спали на час больше, что они спали днём и делали перерывы.

Нельзя сказать, чтобы Глэдвел неправильно прочёл исследование. Он просто пропустил часть его. И не он один. Все пропускают обсуждение сна и отдыха и концентрируются на 10 000 часов.

Это слепое пятно присуще учёным, гуманитариям и почти всем нам: тенденция фокусироваться на работе, на предположениях о том, что путь к улучшению состоит из хитростей, эксцентричных привычек или приёма Adderall/LSD. Исследователи исполнителей мирового класса концентрируются только на том, что люди делают в гимнастическом зале, на треке или в комнате для тренировок. Все концентрируются на самых очевидных и измеряемых формах работы, стараясь сделать их более эффективными и продуктивными. Но никто не спрашивает, есть ли другие способы улучшить эффективность и жизнь.

Вот так мы и стали верить в то, что исполнение мирового класса достигается за 10 000 часов практики. Но это не так. Оно достигается за 10 000 часов осознанной практики, 12 500 часов осознанного отдыха и 30 000 часов сна.