Отзыв на необычный польский роман, в котором читателя приглашают к осмотру воображаемого музея, посвященного Казимиру Малевичу и вокруг него.
Имя Марчина Вихи, польского писателя и дизайнера, не очень известно русскому читателю, и тем не менее до выхода Направления осмотра несколько его книг уже публиковалось на русском языке силами довольно популярного Издательства Ивана Лимбмаха. На обложках этих двух книг (Как я разочаровался в дизайне и Вещи, которые я не выбросил) писатель обозначен как Марцин Виха. Мне сложно сказать, какой из этих вариантов более корректный, поэтому далее по тексту я буду использовать написание имени, которое выбрано в издании Направления Осмотра.
О самом Вихе я и сам ничего до прочтения не знал, а заинтересовался его романом из-за личной симпатии к издательству, в котором был опубликован перевод Направления, и только потом уже из-за фигуры Малевича, которой посвящена книга. Последние несколько лет издательство Jaromir Hladik поразительными темпами бомбардирует своими книгами русскоязычных любителей текстов разной степени экспериментальности, и для меня буковки JH на корешке давно стали маркером литературы, если не обязательной к прочтению, то хотя бы достойной быть взятой «на карандаш». Поэтому, когда я увидел среди их новинок роман, выстроенный как осмотр выдуманного музея, посвященного Казимиру Малевичу, устоять от покупки было сложно.
Название можно трактовать двояко, а не только как буквальное описание организации повествования в этом романе. «Направление осмотра» — еще и указание на множественность способов воспринимать художников, особенно таких одиозных как Малевич, неизменно обрастающих целом ворохом идеологических образов, среди которых найдется и пара-тройка созданных собственноручно. Книга, которую при желании можно назвать романом-биографией, действительно, нарративно имитирует обход экспозиции музея, посвященного Казимиру Малевичу, а условный голос рассказчика часто звучит как голос экскурсовода, ведущего читателя по главам-комнатам, главам-инсталляциям, относящимся к тем или иным периодам жизни художника. Есть тут и «временные экспозиции» на темы тематически близкие к Малевичу и русскому авангарду. К счастью, эта идея с музеем не просто прием ради приема, а хороший способ для писателя по-разному взглянуть на неоднозначного художника, и заодно показать, как музеефицируется личность, становясь заложником официозных нарративов.
Виха ведет рассказ о Малевиче с самого рождения до смерти, пунктирно касаясь всех стандартных точек в биографии художников. При этом интонация писателя неизменно ироническая, местами даже откровенно ерническая как по отношению к своему герою, которого Виха периодически вообще называет «Казиком», так и касательно рассказываемых «биографизмов», которые обычно становятся частью мифа о Творце, а здесь элегантно высмеиваются. Чего стоят только шутливые претензии к женам Малевича, мол, не стали ступеньками лестницы для подъема в вечность – сразу чувствуется, что Вихе в школе так же, как и мне, выели мозг типажом «жены-декабриста». Одну из жен Казимира Малевича, к слову, звали…Казимира. Что называется, характерный штрих к портрету.
Несмотря на иронический тон, доминирующий в книге, Виха, вероятно, относится к Малевичу с определенной симпатией (хотя явно больше ценит Лисицкого), но знаменитый супрематист его интересует в первую очередь как удобная возможность показать читателю, что искусство неизменно преломляется в идеологических распрях. Малевич существует не только в очевидных дихотомиях типа новатор/шарлатан или великий-абстракционист/неуч-не-умеющий-рисовать. Проблемы начинаются сразу, с рождения: светоч так называемого русского авангарда оказывается совсем не русским – то ли украинцем, то ли поляком, – да и большую часть своей жизни он провел в Киеве, Виннице и Конотопе, а не в Москве. Сам Малевич, впрочем, считал себя исключительно Художником. Марчин Виха, что не удивительно для польского автора, сразу называет Малевича поляком, но тут же издевательски замечает, что процент «польскости» в Малевиче рос с каждым новым нулем на аукционах. При этом и Украина, и Россия тоже держатся за Малевича, как за своего. Родной город, украинский Конотоп, ставит памятник и создает музей, в России ситуация еще интереснее: хоть внутри страны супрематизм и сведен к небольшому абзацу в учебнике МХК и музейному мерчу, зато стабильно является ходовым символическим капиталом на экспорт, практически визуальным кодом России. Вспомните хотя бы дизайн олимпийский формы под «авангард». Недавно я был в аэропорту Шереметьево, которому в порыве патриотического экстаза добавили приписку «им. Пушкина», и что же там ожидает пассажира после пересечения границы? – правильно, картинки с достопримечательностями под «супрематизм» на стенах и бизнес-залы «Малевич», «Шагал», «Лисицкий». А ведь по нынешним понятиям двое последних еще меньше подходят на роль «русских художников», чем Малевич, но являются узнаваемыми для иностранцев фигурами. Здесь нужно заметить, что национальный вопрос в книге подан довольно нейтрально, и, опять же, с изрядной долей иронии над «правом собственности». Но если вас возбуждает слово на букву У, то читать эту книгу, вероятно, не надо.
Неопределенностей в жизни Малевича хватало и без вопросов национальности. Он то неудачник, которого раз за разом не берут в художественное училище, то уже гуру и учитель, обрастающий вереницей собственных учеников. То один из лидеров советского искусства, член солидных институций, скрывающихся за странными аббревиатурами, то уже формалист, которому в этом самом советском искусстве нет места. При этом сам Малевич тоже постоянно идеологически мечется и в своих манифестах то прикрывается то Богом, то революцией, а его знаменитый черный квадрат побыл и актом футуристического нигилизма, и иконой, и чем-то вроде персонального лого и тиражируемого товарного знака. Кстати, Виха, говоря о знаменитой картине, дает очень точное описание реакции моих знакомых, с которыми мне доводилось ходить в Третьяковку на Крымском Валу:
Он — что сказать, не так уж много открытий остается нам в музеях — меньше, чем хотелось думать. Картины почти всегда оказываются меньше, когда не растянуты на страницу или монитор. Это последняя тайна музейных собраний. Вознаграждение для тех, кто проделал путь, доказательство, что потратились не зря. Меньше, лопни мои глаза. Желтоватый. Черный тоже какой-то линялый, видно, что-то с краской. Нет, ну реально намного меньше и какой-то потасканный.
Верхний слой напоминает крокодилий хребет или потрескавшуюся от зноя землю. Результат неправильного хранения, так надо понимать. Красные прожилки на щеках старого морехода. Изможденное лицо ссыльного, отмотавшего полный срок. В расщелинах, в трещинах виднеются залежи красного и желтого. Или только кажется, что они видны.
При всей этой мешанине воззрений, очень забавно, что Малевич задумывался о своем наследии и вывез архив своих работ в Германию, как только почувствовал колебания политического климата. В романе Марчина Вихи можно подробно почитать и о том, как художник для полноты коллекции, в которой отсутствовали образцы его творчества до супрематистского периода, сознательно дописывал импрессионистские пейзажи, датируя их ранними годами.
Идея романа-музея позволяет Вихе менять стилистические регистры и тон своего письма, исследуя идеологические наслоения в биографии Казимира Малевича, а градус иронии – держаться на дистанции от любой позиции. Конечно, здесь нет того калейдоскопа стилей, что можно найти, например, в романах Владимира Сорокина, но в Направлении смешиваются речь музейных смотрителей, элементы биографии, странноватые сказки, смешные истории, новости, пара забавных кунштюков, а также небольшие культурологические эссе, в которых личный голос писателя выступает более выпукло, чем в главах о Малевиче. Например, Виха критикует подход, при котором в произведении о художнике, буквально воспроизводится стиль его жипописи, и проходится по польскому анимационному фильму Винсент, где каждый кадр вручную написан маслом на манер Ван Гога. Учитывая подобную позицию автора, довольно глупо выглядят слова о «супрематистской» биографии в издательской аннотации. В книге используется довольно стандартное для современной литературы дискретное повествование, в отношении которого для красоты и звучности скорее бы подошло слово «монтажный», что вполне соотносится с эстетикой русского авангарда и хорошо описывает стилистические изыски автора.
В целом у Марчина Вихи получился веселый и неконвенциональный роман, в котором Малевич предстает перед читателем с разных сторон и точек зрения, в духе ранних кубистических портретов художника. И сама книга постоянно меняет свой образ оборачиваясь в разных местах текста ироничной биографией, постмодернистским романом с упором на форму, эссе или путевыми заметками о поездках по России, оставаясь при этом просто хорошим, приятным произведением небольшого объема на пару вечеров, а не кирпичом литературных амбиций для любителей «посложнее».
