Пустая квартира с крытой мебелью и фрустрирующий рассказчик, пытающийся вывести свое сознание за рамки реактанса. Любовь, что была взлелеяна героем, безвозвратно утеряна. И дабы справиться с болью рассказчик с шахматистской точностью проигрывает различные варианты партий, какие могли бы быть в отношениях с женщиной.
Первая история, и она же самая главная, — история Тео Гантенбайна, притворившегося слепцом. Слепота выступает в роли амфиболической метафоры. Как у Кобо Абэ в «Чужом лице», надевая маску, мы становимся самими собой. Здесь же герой, становясь слепцом, обретает зрение. Скрытным она дает множество преференций, ведь можно обманывать, не обманывая, а лишь умалчивая в открытую. Гантенбайн видит нечестность любимой по отношению к себе, но ведь и он не только притворился, но официально, пройдя бюрократические преграды, приобрел официальный документ и желтую повязку, якобы подтверждающие отсутствие зрения. Гантенбайну приходится закрывать глаза (звучит как оксюморон?) на измены Лили, его жены. Но взамен он получает идиллию, какую, видимо, не получится получить по-другому. Или Фриш лишь дает нам понять, что в ином случае жизненный цикл любви короток.
Вторая история — история любовника Лили Феликса Эндерлина. Но и в этой партии, герой не выглядит победителем. Как и в следующей — третьей, с Франтишеком Свободой во главе. В центре всегда оказывается изменчивая и легкомысленная Лиля. В какой-то момент кажется, что истории множатся ризоматически, появляются Филимон и Бавкида, меняется профессия героини, и вот она уже не актриса, но графиня. Фриш не дает историям распасться и жить своей жизнью. Всех трех мужчин — Гантенбайна, Эндерлина и Свободу — связывает одна и та же женщина, чью любовь они постепенно утрачивают.
Перед лицом одиночества рассказчик делает отчаянный ход, проведя пешку в королевы, добавив в историю дочь Беатриче. Поучая детей, мы забываем как сами протестовали и учились на своих ошибках, так и герой, решив сублимировать разрыв с любимой через отношения с дочерью, забыл, что её представления о любви и жизни могут быть совершенно другими.
И рассказчику лишь остаётся символический труп увядшей страсти и романтической связи. Но, а нам — хотя бы пытаться учиться на ошибках других, ведь для этого и существуют истории.
