Всем привет! Мы пополнили свою серию «Pop Science» новой книгой Фримена Дайсона.
Дайсон рассказывает о величайших физиках XX века — Ричарде Фейнмане, Роберте Оппенгеймере, Поле Дираке и Стивене Вайнберге, многих из которых он знал лично. Кроме того, он пишет о британской атомной программе под эгидой Уинстона Черчилля и об опытах Вернера фон Брауна по созданию космических ракет. Важно, что автор в провокационном, зачастую неполиткорректном стиле подходит к обсуждению самых противоречивых проблем современной науки. Дайсон предлагает свежий взгляд на историю и философию науки, а также на практику научного метода и даже на заблуждения и ошибочные теории, которые также являются частью наших отчаянных попыток понять чудеса окружающего мира.
Грезы о научном братстве
Я вырос в Англии и с раннего детства впитал в себя саму идею о том, что в разных странах умеют делать разные вещи. У немцев были Бах и Бетховен, у испанцев — Веласкес и Эль Греко, у французов — Моне и Гоген, а у нас были Ньютон и Дарвин. Англичанам хорошо давалась наука. Эта идея лишь укрепилась в моей голове, когда я начал читать детские книги того периода, прославляющие достижения наших национальных героев — Фарадея, Максвелла и Резерфорда.
Эрнест Резерфорд, новозеландец, открывший атомные ядра и создавший науку, которую позднее назвали ядерной физикой, был тогда на пике своей славы. Будучи иммигрантом из Новой Зеландии, Резерфорд стал более английским, чем сами англичане. Он выступал от лица Англии, произнося свои знаменитые слова, в которых сравнивал стиль научных изысканий континентальной Европы и Англии: «Пока они играются с символами, мы в своей лаборатории Кавендиша оперируем реальными фактами Природы». Французы и немцы производили свои вычисления на основе абстрактных математических уравнений квантовой теории, в то время как Резерфорд сталкивал одно ядро с другим и преобразовывал азот в кислород. Английских детей учили гордиться Резерфордом в той же степени, в какой мы гордились своими военными героями Нельсоном и Веллингтоном, одержавшими победу над Наполеоном. В некотором роде гордость подобного характера — это здоровое проявление патриотизма. Она поощряет детскую амбициозность и предлагает браться за серьезные задачи. Но она может и навредить, если заставляет поверить, что у таких героев от рождения есть право на мировое господство.
Я до сих пор помню одно стихотворение, которое вынужден был выучить наизусть и декламировать вслух в возрасте семи лет:
О Нельсоне и северных широтах
Поется в славной песне давних лет,
Когда на жаркий бой поднялись
Короны датской мощь и цвет.
Сражение, которым руководил Нельсон под Копенгагеном, стало особенно знаменитым благодаря одному анекдоту. Уполномоченный командир поднял флаг, что являлось сигналом к прекращению огня. Нельсон направил телескоп на полотнище флага и посмотрел в него своим слепым глазом. Флага он, разумеется, не увидел, поэтому продолжил сражение и одержал блестящую победу. Но даже семилетка способен осознать, что победа Нельсона над датчанами у Копенгагена была не такой замечательной, как нанесенное им французскому флоту поражение у Трафальгара четырьмя годами позднее. Даже семилетка способен сочувствовать побежденным датчанам и задаться вопросом, давали ли Нельсону его безусловная отвага и блестящий ум право на то, чтобы бомбить их дома. Недавно я заглянул в одну таверну в Копенгагене, где туриста с гордостью уведомляют, что он только что зашел в одно из немногих зданий береговой линии, которые в свое время не были разрушены пушками Нельсона. Имущественный ущерб, которым обернулась для Дании эта его победа, не забыт.
Книга Джона Гриббина «Братство» относится к тому типу патриотической литературы, который отличается безобидностью. Это портретная галерея, в которой представлено несколько выдающихся личностей, внесших существенный вклад в становление современной науки в XVII веке. Каждая биография исполнена драматизма. Эти люди жили во времена больших перемен, а их личная жизнь была столь же интересна, как и их идеи. Почти все они — англичане. Гриббин не написал историю всемирной науки — нет, он рассказал историю конкретного научного института: Лондонского королевского общества. Под «братством» подразумеваются несколько мужчин, которые основали это общество в 1660 году и посвятили свои время и силы его развитию. Несмотря на то что они были англичанами, их цели и задачи носили международный характер и они радушно приветствовали в своих рядах выдающихся ученых и академиков других стран. С самого начала одной из основных забот общества был обмен информацией и улучшение коммуникаций между Англией и всем остальным миром. Сам факт основания общества нельзя приравнивать к основанию современной науки, но это отдельно взятое уникальное событие привело к грандиозным последствиям, которые более чем достойны того, чтобы изучить их подробнее. И книга Гриббина предлагает нам живой и удобный для усвоения рассказ о них.
История начинается за сотню лет до этого с Уильяма Гильберта, врача, который практиковал в Колчестере и Лондоне и стал председателем Королевского колледжа врачей Великобритании в 1600 году. Он был одним из придворных докторов, в чьи обязанности входила забота о здоровье королевы Елизаветы. В свободное время он ставил опыты в области магнетизма, а свои заключения опубликовал в книге с латинским названием De Magnete — «О магните». Целиком ее название звучит так: «О магните, магнитных телах и большом магните — Земле: новая физиология на примере аргументов и экспериментов» (On the Magnet, Magnetic Bodies, and the Great Magnet the Earth: A New Physiology Demonstrated by Arguments and Experiments). Эта книга написана в удивительно современном стиле: в ней наука о магнитном поле серьезно обоснована экспериментами. Гильберт провел тщательные измерения, используя в качестве материала для опытов маленькие шарики природного железняка (магнитной железной руды), которые он называл террелями (лат. terrellae) — «маленькими Землями». Он с самого начала понимал, что эти маленькие магниты представляют собой модели нашей планеты. Он подвешивал их в воде и измерял их притяжение и отталкивание с высочайшей точностью. Он помог разрешить ряд недоразумений, продемонстрировав, что использование термина «северный полюс» для обозначения конца магнита, указывающего на север, было неверным. Он показал, что северный и южный полюса притягиваются. Это значит, что, если принять магнит за модель Земли, то его конец, указывающий на север, должен соответствовать Южному полюсу Земли. В своей книге он пишет:
«Все, кто до настоящего времени писали о полюсах железняка, все ваятели инструментов, все штурманы — все они в высшей степени заблуждаются, полагая, что северный полюс куска железняка показывает на Северный полюс Земли, а южный полюс — на Южный полюс Земли: далее мы покажем, что такое мнение ошибочно».
Грубо говоря, Гильберт сделал для науки о магнитном поле примерно то же, что Бенджамин Франклин сделает для науки об электричестве 200 лет спустя: он установил базовые факты с помощью опытов, которые каждый сомневающийся мог повторить сам. Но Гильберт, живший все же за 200 лет до Франклина, в каком-то смысле оказался более впечатляющим первопроходцем. На протяжении своих исследований магнитов он также провел ряд опытов с электричеством и показал, что магнитные и электрические материалы отличаются друг от друга и что их необходимо изучать отдельно.
Гильберт сознавал, что прорубает дорогу для внедрения нового стиля экспериментальной философии, который будет полезен в множестве других областей, помимо магнетизма. В предисловии к «О магните» он пишет:
«Вам одним, истинные философы, бесхитростные умы, что ищут знаний не только в книгах, но в самих вещах, посвятил я эти основы науки о магнитном поле — этот новый стиль философствования».
Одним из людей, что прочитали «О магните» — и, вероятно, вскоре после того, как книга вышла в 1600 году, — был Галилей. Галилей был на 20 лет младше Гильберта, но уже успел немало продвинуться в изучении динамики с использованием в качестве опытных инструментов маятниковых механизмов и шариков, скатывающихся по наклонным плоскостям. В своей переписке Галилей тепло отзывался о Гильберте: «Я очень ценю, восхищаюсь и завидую этому автору — за то, что столь колоссальная в своей важности мысль пришла ему в голову». Позднее Галилей провел аналогичные гильбертовским эксперименты с магнитами и получил те же результаты. К счастью, дружеским отношениям между Галилеем и его английскими поклонниками не суждено было омрачиться диспутами о приоритете первооткрывателя вроде тех, что век спустя возникли между Ньютоном и Лейбницем. Гильберту досталась доля той славы.
Более подробно с книгой можно ознакомиться на сайте издательства
Оглавление
Отрывок
Для читателей данного блога скидка 25% по купону — Pop Science
Источник
