Первый час «Ирландца» вызвал у меня недоумение и легкую тревогу. Мелькнула шальная мысль – неужто возраст берет свое, и Скорсезе уже не способен снять мощный гангстерский фильм?
Казалось бы, на экране – визитная карточка Марти: гангстерские пятидесятые, старые шлягеры и старая гвардия – Роберт Де Ниро и Джо Пеши со свежеприбывшим Аль Пачино в роли засадного полка. Но что-то здесь не так. Нет былого нахрапа, с которым сняты «Славные парни», нет того бешеного ритма. Да и старички даже в компьютерном гриме выглядят именно старичками. Мы видели молодого Де Ниро, нас не обманешь – здесь у него стариковский голос, стариковская пластика, и даже складки на одежде пенсионерские.
А между тем фильм продолжается. Эпоха сменяет эпоху, герои догоняют по возрасту играющих их актеров, и замысел постепенно становится ясен. Штука вот в чем: «Ирландца» Скорсезе снимал не как режиссер гангстерского кино, а как режиссер «Молчания».
«Славные парни», «Казино» и другие примыкающие к ним работы (вроде «Волка с Уолл-стрит») – кино про эфемерность американской мечты, пусть и разыгранное с использованием бандитского реквизита. Герои этих фильмов планомерно идут к успеху, купаются в роскоши, а потом разом теряют все.
«Ирландец» замахивается на другую, еще более огромную тему – ни больше ни меньше, он говорит о смысле жизни. Последняя дерзость Скорсезе в том и заключается: он больше не играет, не стесняется свой старомодной религиозности, не боится показаться наивным или чрезмерно самоуверенным. Он сам теперь старик, и на все сто процентов использует лицензию на поучения.
Скорсезе никогда не оправдывал бандитов. Но по «Ирландцу» видно, что мафиозные типажи окончательно перестали занимать режиссера. Вместо интереса он показывает к ним только холодное презрение, которое делает изобретательное насилие в кадре плоским и гадким. Даже параллели между мафией и правительством США он прочерчивает мимоходом. В сущности, бандитские разборки и омоложение Де Ниро в «Ирландце» – не повод для режиссера тряхнуть стариной, а необходимая часть большого замысла.
Старческий максимализм Скорсезе уже не позволяет делать просто кино про эпоху, кино про жизнь. Он идет дальше и снимает трех-с-половиной-часовой фильм-жизнь. Крошечные эпизоды из семейного быта Фрэнка Ширана и нюансы подковерной борьбы в профсоюзах по одиночке не так уж важны, и начинают в полной мере играть только в эпилоге картины. Но режиссер не выбрасывает их, не заменяет короткими флэшбеками или просто репликами закадрового голоса. Как говорится, из песни слова не выкинешь.
Как же проводит свою жизнь Ирландец? Как ни странно, вполне спокойно. От героев других гангстерских лент Скорсезе Фрэнка Ширана отличает полное отсутствие собственных амбиций. Генри Хилл, Сэм Ротштейн и им подобные заживо сгорали на костре своего честолюбия, а Фрэнк особо не напрягается и мирно плывет по течению. Предложат должность – не откажется. Закажут кореша – выполнит. В одной из сцен герой Аль Пачино признается Ирландцу, что никогда не знает, о чем тот думает. Умнику даже не приходит в голову, что между ушами у киллера пусто.
Однако именно этого непритязательного чернорабочего мафии правоверный католик Скорсезе провожает в буквальном смысле до гробовой доски. В этом есть своя закономерность. Ловцов американской мечты, в корне завязанной на материальных благах, режиссер бросал в роковую минуту потери накопленного непосильным трудом.
Фрэнка ждет кара пострашнее. Однажды наступит момент, когда всю жизнь уклонявшемуся от вечных вопросов киллеру придется вспомнить пройденный путь и честно оценить результаты своей работы.
И оглянулся я на все дела мои, которые сделали руки мои, и на труд, которым трудился я, делая их: и вот, все – суета и томление духа, и нет от них пользы под солнцем!
