1. Баба Яга
По многочисленным мультикам и фильмам мы знаем эту героиню, как злобную ведьму, которая пытается персонажей то в печи заживо сжечь, то сожрать, не прочь и детей похитить, а в «Трёх Богатырях» и вовсе власть над Киевом захватила. Иногда она показана как союзница Кощея Бессмертного, то потом сама его же пытается сгубить, да и то сводя с ним личные счёты. Но на самом деле образ Бабы Яги не столь примитивен и шаблонен, как мы себе представляли!
Дело все в том, что Яга — вещая старуха, хозяйка леса, повелительница зверей и птиц, охраняла границы «иного царства» — царства мертвых. В сказках Баба-яга живет на краю леса («Избушка, встань ко мне передом, к лесу задом»), а лес у древних людей ассоциировался со смертью. Баба-яга не только охраняла границу между мирами живых и мертвых, но и была проводником душ умерших на тот свет, поэтому одна нога у нее костяная — та, которая стояла в мире мертвых.
В сказках сохранились отзвуки древних легенд. Так, Баба-яга помогает герою попасть в тридевятое царство — загробный мир — при помощи определенных ритуалов. Она топит баню для героя. Затем кормит-поит его. Все это соответствовало обрядам, совершаемым над покойником: омовение усопшего, «покойницкое» угощение. Еда мертвых не подходила для живых, поэтому, требуя еды, герой тем самым показывал, что он не боится этой пищи, что он «настоящий» усопший. Герой временно умирает для мира живых, чтобы попасть на тот свет, в тридевятое царство.
Баба Яга также в каком-то смысле тоже оживший мертвец, а не злобная старуха: она — старая (олицетворение угасания человеческой жизни), лохматая (а косы в те времена расплетали только умершим женщинам), подслеповатая, с костяной ногой. Даже её обитель внушала страх: забор и ворота сделаны были из человеческих костей, а на пики были насажены черепа. Это мы видим в сказке, где злая мачеха послала Василису Прекрасную в лес за огнём, а потом её с дочерьми (видимо, аналог «Золушки») в буквальном смысле взглядом испепелил один из черепов, который Василиса на обратном пути взяла с собою.
Согласно сказкам, Бабе Яге служили либо три пары рук, о чем та ничего не сказала Василисе, мол, не люблю сор из избы выносить, либо три Всадника, олицетворяющих смену дня и ночи (в мультике про Снегурочку они олицетворяли смену времён года). В поздних изданиях ещё и девушка Чернавка добавилась, которая чесала Яге пятки и топила печь.
Но, с другой стороны, Баба Яга совсем не нечисть, как нам пытаются внушить. Вспомните, у нее железные зубы, а в старину именно железо наряду с серебром было мощным оберегом против злых сил. Она и средства знает, как помочь победить зло! Скорее всего, она имеет черты ушедших пращуров, а в древности к предкам относились с уважением, почтением и страхом; и, хотя старались не тревожить их по пустякам, так как боялись навлечь на себя беду, но в трудных ситуациях все же обращались к ним за помощью.
По другой версии, прототип Бабы-яги — это женщины ведуньи, знахарки, которые лечили людей. Часто это были нелюдимые люди, которые жили вдали от поселений, в лесу. Многие ученые выводят слово «Яга» от древнерусского слово «язя» («яза»), означающего «немощь», «болезнь» и постепенно вышедшего из употребления после XI века. Еще выводят слово «Яга» от «ягать»- кричать, вкладывая в свой крик все силы. Ягать учили рожающих женщин бабки-повитухи, ведуньи. Но также «ягать» означало «кричать» в смысле «браниться», ругаться». Выводят Ягу и из слова «ягая», имеющего два значения: «злая» и «больная». Кстати, в некоторых славянских языках «ягая» означает человека с больной ногой (помните костяную ногу Бабы-яги?). Возможно, Баба-яга вобрала в себя какое-нибудь или даже все эти значения.
Страсть Бабы-яги поджаривать детей в печи на лопате очень напоминает так называемый обряд «перепекания», или «припекания», младенцев, больных рахитом или атрофией, а иногда так делали неспокойным и плохо развивающимся деткам, «поменявшим день с ночью». Ребенка заворачивали в «пеленку» из теста, клали на деревянную хлебную лопату и трижды всовывали в теплую печь. Потом ребенка разворачивали, а тесто отдавали на съедение собакам.
И это действительно часто помогало и обряд этот практиковался вплоть до середины 20 века! Только вот в сказках он поменял знак с «плюса» (лечение ребенка) на «минус» (ребенка жарят, чтобы съесть). Предполагают, что это произошло уже в те времена, когда на Руси начало утверждаться христианство, и когда активно искоренялось все языческое. Но, по-видимому, до конца одолеть Бабу-ягу —наследницу народных целительниц все же не удалось: вспомните, разве хотя бы в одной сказке Бабе-яге удалось кого-нибудь изжарить?
А вот ступа, на которой летает Баба-яга при таком раскладе – очень серьезный аргумент. Ступа была атрибутом богини Макоши. Интересно, что во многих сказках Баба-яга часто прядет, собирает нити — силы, определявшие судьбы людей. Отождествлялись с образом вечной нити жизни. Баба-яга владеет ступой и олицетворяет женское начало. При этом пест — символ начала мужского. Ступа была принадлежностью хозяйства мельника, а мельница, это широко известно, в народных представлениях, с одной стороны, ассоциируется с чертовщиной, а с другой стала местом помола муки как основы хлеба, отношение к хлебам было сакральным, священным.
С приходом же христианства образ языческой богини вновь подвергся изменениям, и она превратилась в демоническое существо, в мифах и поверьях, однако, сохранившее некоторые черты прежнего образа. Но во времена охотничьих племен такая жрица-ведунья богини — матери распоряжалась важнейшим обрядом — церемонией инициации юношей, то есть посвящения их в полноправные члены общины. Этот обряд означал символическую смерть ребенка и рождения взрослого мужчины, посвященного в тайны племени, имеющего право вступать в брак.
Обряд заключался в том, что мальчиков-подростков уводили в глубину леса, где они проходили обучение, чтобы стать настоящим охотником. Обряд инициации включал имитацию (представление) «пожирания» юноши чудовищем и последующего «воскрешения». Что делает сказочная Баба-яга? Она похищает детей и уносит их в лес (символ проведения обряда инициации), жарит их (символически пожирает), а также дает полезные советы выжившим, то есть прошедшим испытание. По мере развития земледелия обряд инициации ушел в прошлое. Но страх перед ним остался. Так древнейший образ жрицы, проводившей важные обряды, трансформировался в образ косматой, страшной, кровожадной ведьмы, похищающей детей. В балтийской мифологии её аналогом выступает Велю Мате.
2. Избушка на курьих ножках
В славянской мифологии традиционное место обитания сказочной Бабы-яги — это своего рода таможня, пункт перехода из мира живых в царство мертвых. Поворачиваясь к герою передом, к лесу задом, а потом наоборот, избушка открывала вход то в мир живых, то в мир мертвых. Мифологический и сказочный образ необычной избушки взят из реальности. В древности умерших хоронили в тесных домиках — домовинах (по-украински гроб до сих пор называется «домовина»). В сказках подчеркивается теснота избушки-гроба: «Лежит Баба-яга, костяная нога, из угла в угол, нос в потолок врос».
Гробы-домовины ставили на очень высоких пнях с выглядывающими из-под земли корнями — казалось, что такая «избушка» и правда стоит на куриных ногах. Домовины ставились отверстием, обращенным в противоположную от поселения сторону, к лесу, поэтому герой просит избушку на курьих ножках повернуться к нему передом, к лесу задом.
3. Река Смородина и Калинов мост
Иногда слова меняются так удачно, что возникший новый смысл целиком затеняет старый, переворачивая его с ног на голову. Вот в былинах часто происходят бои на Калиновом мосту, что пересекает реку Смородину. Так и видишь деревянные резные-расписные перильца моста, речку, обсаженную кустиками с тяжелыми гроздями ягод, красавиц в кокошниках и с рушниками… А потом идешь по улице и случайно утыкаешься носом в калину.
По крайней мере, тебе говорят, что это калина. И ты совершенно не понимаешь, как из этих чахлых, тощих веточек можно сделать мост, если из них даже табуретка не получится. Ну, может, шахматную фигурку какую-нибудь вырезать удастся, если не очень упитанную.
А все дело в том, что речка Смородина никакой смородиной обсажена не была. Что у нее было общего с этой ягодой, так это сильный, резкий запах. Поэтому и реку, и куст назвали «смрадина» — «вонючка». «Смрадину» русское полногласие переделало в «смородину». А потом и Калинов мост, то есть, раскаленный, огненный, сроднился с калиной — само название кустарника указывает на ее красные, тоже будто раскаленные ягоды.
Река Смородина в буквальном смысле — водораздел между явью и навью (миром живых и миром мертвых), славянский аналог древнегреческого Стикса. Смородина является серьезным препятствием для сказочного или былинного героя, реку тяжело перейти, как тяжело попасть живому в мир мертвых. Через реку Смородину перекинута переправа — Калинов мост.
Именно по Калинову мосту души переходят в царство мертвых. У древних славян фраза «перейти Калинов мост» означала «умереть». Если на «нашей» стороне моста мир живых охраняли богатыри, то по ту, загробную, сторону мост охраняло трехголовое чудовище — Змей Горыныч.
4. Змей — Горыныч
В христианстве змей — это символ зла, хитрости, грехопадения человека. Змея — одна из форм воплощения дьявола. Соответственно, для христианизированных славян Змей Горыныч — символ абсолютного зла. Но в языческие времена змею поклонялись как богу.
Скорее всего, отчество Змея Горыныча не связано с горами. В славянской мифологии Горыня — один из трех богатырей, в еще более ранние времена бывших хтоническими божествами, олицетворявшими разрушительные силы стихий. Горыня «заведовал» огнем («гореть»). Тогда все становится логичнее: Змей Горыныч всегда связан с огнем и намного реже — с горами. То, что он охранял Калинов мост, наталкивает на мысль отождествления с древнегреческим Цербером, трехглавым псом — стражником «Зоны безопасности миров» в царстве бога Аида/Гадеса.
После победы христианства на славянских землях, а особенно в результате набегов кочевников на Русь Змей Горыныч превратился в резко негативного персонажа с чертами, свойственными кочевникам (печенегам, половцам): он сжигал пастбища и деревни, уводил в полон людей, ему платили дань. Логово Горыныча располагалось в «Сорочинских (сарацинских) горах» — сарацинами в Средневековье называли мусульман.
5. Кощей Бессмертный
Кащей (или Кощей) — один из самых загадочных персонажей русских сказок. Даже этимология его имени спорна: то ли от слова «кость» (костлявость — непременный признак Кащея), то ли от «кощун» («колдун»; с наступлением христианства слово приобрело негативный оттенок — «кощунствовать»), то ли от тюркского «кошчи» («невольник»; в сказках Кощей часто является пленником волшебниц или богатырш).
Кащей принадлежит к миру мертвых. Подобно древнегреческому богу загробного царства Аиду, похитившему Персефону, Кащей похищает невесту главного героя. Кстати, как и Аид, Кащей — обладатель несметных сокровищ. Слепота и ненасытность, приписываемые Кащею в некоторых сказках, — это характеристики смерти.
Кащей — бессмертный лишь условно: как известно, его смерть находится в яйце. Здесь сказка также донесла до нас отзвуки древнейшего универсального мифа о Мировом Яйце. Этот сюжет встречается в мифах греков, египтян, индийцев, китайцев, финнов и многих других народов Европы, Азии, Африки, Австралии.
В большинстве мифов яйцо, нередко золотое (символ Солнца), плавает в водах Мирового океана, позже из него появляется прародитель, главный бог, Вселенная или что-нибудь в этом роде. То есть начало жизни, творения в мифах разных народов связывается с тем, что мировое яйцо раскалывается, уничтожается. Кащей во многом тождествен Змею Горынычу: похищает девиц, охраняет сокровища, противостоит положительному герою. Эти два персонажа взаимозаменяемы: в разных вариантах одной сказки выступает в одном случае Кащей, в другом — Змей Горыныч.
Интересно, что слово «кощей» трижды упоминается в «Слове о полку Игореве»: в плену у половцев князь Игорь сидит «в седле кощеевом»; «кощей» — пленный кочевник; сам половецкий хан Кончак назван «поганым кощеем».
6. Сивка — бурка
Кем же на самом деле был волшебный конь, фольклорный аналог ершовского «Конька — Горбунка«? Присказкой «От сивки, от бурки, от вещей каурки…», как правило, начинается целый ряд русских, белорусских и украинских сказок. В молодецком кличе «Сивка-бурка, вещая каурка», обращенном к коню, содержатся серьезные противоречия. Дело в том, что сивая, бурая и каурая масти — это совсем не одно и то же. Объединяет их одно — все три считались признаками беспородных, дешевых лошадей.
Поэтому, называя таким образом животное, хозяин выражал к нему пренебрежение. Но зачем называть так волшебного коня, способного переносить хозяина по воздуху на огромные расстояния? Совершенно ясно, что здесь вмешались древние суеверия, связанные со сглазом.
Хороших коней на Руси было принято вслух ругать, чтобы не вызывать ни у кого зависть. Отсюда и «ласковое» обращение к коню: «волчья сыть, травяной мешок». Можно сказать, что обзывая своего скакуна сивкой-буркой его хозяин заботится о нем и иносказательно сообщает нам, что очень им дорожит. Кстати, в разных сказках коня именуют то общего рода, то мужского, с архаичным окончанием: так, в сборнике П. Тимофеева — «Сивка-бурка, вещая каурка», то в сборнике того же Афанасьева третьим именем коня- берегини, которое определено эпитетом «вещий», служит другое слово: «Сивко-бурко, вещий воронко».
И напоследок поговорим об авторском персонаже:
7. Черномор
Александр Сергеевич Пушкин оставил нам сразу двух Черноморов, из-за которых теперь столько путаницы. В «Сказке о царе Салтане» дядька Черномор — глава отряда морских витязей:
«Все красавцы удалые, Великаны молодые, Все равны, как на подбор, С ними дядька Черномор«.
А в «Руслане и Людмиле» Черномор — злобный бородатый карлик-импотент, который таскает чужих невест и вообще существо неприятное (кстати, морские витязи тут тоже мимоходом упомянуты, но дядька их еще не обзавелся именем).
Из-за Черномора ведутся серьезные баталии в среде литературоведов — все прикидывают, где бы мог стоять его терем (ясно, что рядом с Черным морем), мусульманин ли он (бритая голова, арапы в прислугах), какие силы природы он олицетворял (понятно, что воду и морских духов) и т. д. и т. п. Но все-таки стоит помнить, что в фольклоре у славян никакого Черномора не было, а Александр Сергеевич стянул это прозвище из поэмы Карамзина «Илья Муромец», где Черномором назывался придуманный Карамзиным колдун, повелевающий — сюрприз! — черным мором, то есть чумой. Так что изначально имя Черномор никак не было связано ни с Тавридой, ни с крымским вопросом, ни с голубыми кипарисами Коктебеля.
