Предуведомление: это перевод текстов живущего в Гонконге новеллиста Роберта Рата, которые позволяют взглянуть на Dishonored под другим углом.
Корво – не человек Чести
Дискуссии вокруг Dishonored обычно сводятся к вопросам моральности в игре. Должен ли Корво убивать своих врагов или же нейтрализовать их нелетальными средствами? Правильно ли помогать поклоннику леди Бойл в её похищении? Должны ли мы отравлять эликсир исключительно ради собственной выгоды? Хотя многие авторы обращались к подобным вопросам, немногие рассматривали вопрос – а насколько благородными являются поступки Корво в контексте мировоззрения XVIII – XIX веков, что довольно странно, учитывая название игры («Обесчещенный»)? Вероятно, это связано с тем, что мы воспринимаем Dishonored как современную историю о мести, тогда как её корни растут из устаревшей классовой системы и социальной структуре, которые современной аудитории незнакомы.
С точки зрения британского кодекса чести, Корво – злодей. Его поведение не соответствует поведению истинного джентльмена: он позволяет помыкать собой, использует несправедливое преимущество, а его грязные методы выдают в нем иностранца. Характерно, что если рассматривать Dishonored с точки зрения культуры чести, поднимаемые игрой вопросы предстают в совершенно ином свете.
Прежде чем мы продолжим, я должен кратко остановиться на методологии. При написании этой колонки я рассматривал систему ценностей Dishonored, которая будучи в целом аналогичной системе британского аристократического общества с его дуэльной практикой, совпадает с ней всё же не полностью. Несмотря на множество общих черт, Дануолл — это не Лондон, а временной отрезок, в котором действует с участием Корво нельзя напрямую отнести к XVIII–XIX векам без искажения как игры, так и реальной истории, что, в свою очередь, может привести или к прочтению игры не тем образом, который был задуман разработчиками, или к исторической оценке, не выдерживающей серьезной критики. Таким образом, я призываю вас не считать данную статью единственно верным или окончательным анализом Dishonored, но, скорее, попыткой переосмысления тем игры в свете исторических коннотаций и взглядов.
Чтобы показать эти темы в надлежащем контексте, я связался с доктором Стивеном Бэнксом, доцентом юридического факультета Университета Рединга. Доктор Бэнкс является специалистом в британском кодексе чести, его перу принадлежит огромное количество книг и статей о дуэльной практике в английском обществе (включая, Duels Duelling и A Polite Exchange of Bullets: The Duel and the English Gentlemen, 1750-1850). По словам доктора Бэнкса, чтобы понять британский кодекс чести, мы должны абстрагироваться от нашего обычного представления о том, что правильно, а что нет, так как основой дуэли являлась не мораль, а демонстрация социального статуса.
Мы также должны оставить современное понимание того, чем верхушка британского общества отличалась от «простолюдинов» — богатство, власть в обществе, политическое влияние. Джентльмены – так называл себя правящий класс — верили, что они отличались от рабочего класса не тем, что у них были эти преимущества, а потому, что они обладали чувством долга, чести, которых большинству людей не достает, что и позволяло им не признавать над собой какую-либо власть.
«Когда джентльмен смотрел на избиваемого раба, — говорит доктор Бэнкс, — он видел в нем не человека, ставшего жертвой власти или социального неравенства, он видел человека, который позволяет себя избивать. Лучше бунтовать, демонстрировать «хозяину» неповиновение и быть убитым, чем влачить настолько порабощенное существование. Вот как бы поступил (теоретически) истинный джентльмен.»
Джентльмены стремились подчеркнуть, что они выделялись не только в социальном плане, но и в физическом; малочисленная аристократия, контролирующая английское общество, сформировала уклад его жизни так, чтобы резко провести черту между собой и обывателями.
«Сделано это было через введение многих повседневных формальностей и ограничений, придававших статусу джентльмена качественно иной уровень», — объясняет доктор Бэнкс.
Джентльмены, к примеру, в армии не занимали чинов ниже офицерских и обладали определенными привилегиями, такими как право квартироваться за пределами лагеря и освобождение от телесных наказаний. Вследствие наличия титулов и особых форм обращения, общение с ними уже сильно отличалось от общения с представителями рабочего класса. Такое отношение к ним распространялось и на повседневную жизнь. Джентльмен, обвиненный в совершении преступления, нередко мог всего за день за суда мог преспокойно обедать с чиновниками, поскольку тюрьма — это грязное место, не подходящее для благородных людей.
Иными словами, существовала юридическая, физическая и психологическая граница между джентльменами и другими членами общества. Однако к привилегиям прилагались и обязанности: истинный джентльмен должен был беречь свою честь, держась в стороне от обычных людей (офицер мог лишиться патента, если сядет за один стол с рядовым) и окружая себя ореолом избранности и благородства и прежде всего никому не спуская посягательств на нее или попытки им командовать. Неспособность отстоять эти принципы означала исключение из правящего класса.
Посягательство на честь чаще всего возникали из самой аристократической среды. Аристократический мир — это мир постоянной конкуренции, где положение в обществе и признание со стороны авторитетов, были основными ценностями, что порой приводило к странным общественным обстановкам. В любой ситуации необходимо было сохранять реноме и демонстрировать правомерность своей принадлежности к элите общества; как следствие, неприемлемым было бы стерпеть проявление неуважения – с точки зрения общества, такой поступок снизил бы маскулинность оскорблённого и, как следствие, его социальный статус.
В такой культурной среде жест неуважения по отношение к джентльмену сам по себе был для него поводом обратиться к пистолетам для защиты своей чести – поскольку, как считалось, к человеку, которого уважают, неуважительно относиться никто не стал бы.
В качестве примера доктор Бэнкс приводит следующий сценарий:
Единственный способ защитить свою честь в этой ситуации — доказать, что самонадеянность этого человека была ошибочной, вызвав его на дуэль. Однако доктор Бэнкс подчеркивает, что именно в этом моменте люди неправильно понимают кодекс чести: в приведенном примере оскорбленный человек отстаивает свою честь не убивая оппонента на дуэли, а рискуя быть убитым самому. По существу, он отстаивает незапятнанность свой чести и демонстрирует готовность защищать её с риском для собственной жизни.
Иногда это приводило к курьезным случаям. Во время дуэли в 1828 году между сэром Джейкобом Эстли и капитаном Гартом, который переспал с женой Эстли, капитан отказался стрелять в оппонента. В итоге, Эстли заставил Гарта пообещать, что тот «вернет выстрел» в следующем раунде, иначе в этой дуэли Эстли не смог бы отстоять свою честь. Другими словами, Эстли буквально пришлось убеждать любовника своей жены попытаться его застрелить. Честь была восстановлена не местью за неуважительное поведение, а самой демонстрацией того, что неуважительное поведение не имело под собой оснований.
Теперь вы уже наверняка задаетесь вопросом — как же эти правила применимы к дуэли между Корво и лордом Шоу. Никак. Когда Корво доставляет Шоу письмо от лорда Пэндлтона, он не знает о том, что это вызов на дуэль. Более того, Шоу соглашается провести дуэль с Корво вместо Пэндлтона, проворчав, что «Пендлтон — трусливый и лживый мешок с дерьмом. Надеюсь, он хорошо вам заплатит». После того, как дуэлянты выбрали пистолеты и заняли свои позиции, Корво честно убивает Шоу или щадит его при помощи сонного дротика (особенно изобретательные игроки могут даже остановить время после выстрела Шоу, вселившись в него и заставив встать его перед своей пулей). Тем не менее, этот случай очень необычный, особенно потому, что Корво изначально представляется Шоу посыльным, выполняя роль секунданта (беспристрастного арбитра, в чьи обязанности входило наблюдение за дуэлью и попытка примирения противников до нее, а не дуэлянта).
«Секунданты являются судьями по вопросам чести, а не потенциальными оппонентами, — отмечает доктор Бэнкс. – Я никогда не встречал упоминаний о секундантах, выполняющих такую роль». Иными словами, лорд Пэндлтон попрал кодекс чести — и дух дуэли — не явившись на дуэль со своим противником лично и вынудив Корво убить Шоу. Это выставляет Пэндлтона не в лучшем свете, как и задумано — в Dishonored Пэндлтон регулярно изображается как трус, предпочитающий прятаться за спинами других. Но в более широкой перспективе эта сцена является квинтэссенцией отношения лоялистов к Корво.
На протяжении всей игры лидеры лоялистов относятся к Корво формально дружелюбно — но они не относятся к нему с уважением. Несмотря на его ключевую роль в их планах, Корво живет в самой запущенной и грязной комнате без ремонта на чердаке паба «Песья яма» – в условиях даже хуже, чем у прислуги.
Хотя формально Корво был лордом-защитником императрицы и лоялисты знают, что он был лишен этого титула несправедливо, он единственный представитель знати, к которому все — даже слуги — обращаются по имени. Хуже того, с ним обращаются, как с прислугой, отдают ему приказы и отправляют его на опасные задания выполнять самую грязную и мокрую работу, когда он не занят доставкой писем и наполнением баков с ворванью. Все это неприемлемо при обращении с представителем аристократии такого ранга, как Корво, тем более с тем, кто входил в ближайшее окружение императорского трона. Однако есть одно обстоятельство: императрица мертва и Корво не сумел её защитить. Даже будучи совершенно невиновным в её убийстве, Корво всё равно публично опозорен, показав свою неспособность защитить Джессамин, и вследствие этого фиаско он потерял былое положение в обществе. Согласно кодексу чести он больше не джентльмен, так как позволил командовать собой, подвергся позорному аресту и заключению как обычный преступник, а позднее стал безропотно подчиняться лоялистам.
Поступки, которые вынужден совершать Корво по приказу лоялистов, не позволяют ему вернуть статус джентльмена, так как по ходу миссий ему приходится еще сильнее пятнать свою репутацию. По словам доктора Бэнкса, в умах людей XVIII и XIX веков, «честный поединок – равный поединок». По правде говоря, именно чувство справедливости заставило английских дуэлянтов сменить шпаги на пистолеты, поскольку фехтование требовало специального обучения и давало молодым людям неоспоримое и нечестное преимущество перед более старыми оппонентами. Невзирая на тактику игрока при прохождении миссий в Dishonored, Корво никогда не сражается честно. Он бьет в спину. Он снимает часовых издали. Он использует мины-ловушки и магию. Он копается в дневниках и личной переписке, что просто немыслимо для XVIII века. В общем, уже опозоренный Корво выполняет все те задания, о которые лоялисты голубой крови не могут марать руки, отому что запятнает их репутацию.
Некоторые поступки Корво были бы оправданы в военное время. К примеру, во время Наполеоновских войн получение разведданных из вражеских документов воспринималось как вполне себе благородная цель, а испанские партизаны использовали многие тактики из арсенала Корво, не вызывая презрения со стороны английских союзников. Также, ко времени Пиренейской войны с Наполеоном британская армия начала отказываться от тактики войны «по учебникам» в пользу тактики глобальной войны, которая включала в себя использование снайперов для убийства офицеров противника. Так в 1809 году британский стрелок по имени Том Планкет сумел с дальнего расстояния застрелить французского генерала. Командир Планкета не то что не устыдился, а, напротив, произвел того в капралы, пожаловал ему кошелек с деньгами и похвалил его перед всем 95-м стрелковым полком. Таким образом, в некоторых случаях устранение важной цели может быть совершенно в порядке вещей. Однако Корво не солдат и он не на поле боя, а это означает, что он не может требовать подобных послаблений в оценке его действий, которые больше подходят обычному убийце.
Более того, даже «милосердие» Корво таковым не является – да, конечно, он сохраняет жизнь верховному смотрителю Кэмпбэллу, выжигая на нем клеймо еретика. Однако в результате этих действий Кэмпбэлла вышвыривают на улицы Затопленного квартала, где он становится жертвой чумы; смерть, приносящая мучения куда большие, чем способно любое оружие из арсенала Корво. То же самое можно сказать и о судьбе близнецов Пендлтонов, которые заканчивают свою жизнь рабами на своих же серебряных копях; о Леди Бойл, которую мы отдаем одержимому фанатику; и о Хайреме Берроузе, которого, по-видимому, ожидает казнь за совершенные преступления.
Ирония заключается в том, что Корво лишает чести и звания этих аристократов так же, как обесчестили его самого – лишая их социального статуса и низводя до уровня лишенных власти, покоренных людей. Несмотря на всю поэтичность подобного «правосудия», оно не имеет ничего общего с тем, как бы с поверженными врагами обошелся истинный джентльмен. Во время войны захваченные в плен офицеры часто освобождались под честное слово и могли жить нормальной жизнью, и даже Наполеону, диктатору, сгубившему тысячи жизней, предложили почетную, хотя и тягостную, ссылку. Корво относится к противникам без уважения. Он не джентльмен, а убийца, ползущий по канализации.
«Кажется, что Корво олицетворяет собой все те качества, что вызвали бы презрение со стороны истинного английского джентльмена», — говорит доктор Бэнкс.
И тут мы подходим к самому интересному – потому что Корво не британец, точнее он не из Гристоля, как остальные участники заговора. Корво родом с Серконоса, южного острова, где растет виноград и финиковые пальмы, где много залитых солнцем пляжей и торговых связей с Востоком. Описание и топонимика острова, как и само имя «Корво», что означает «ворона» на итальянском и «ворона» или «ворон» на португальском, позволяет отнести Серконос к Средиземноморскому региону и по-новому взглянуть на наши рассуждения о дуэльной чести.
Видите ли, поступки Корво противоречат британскому кодексу чести, но соответствую правилам итальянской вендетты, принципиально отличной по своей сути формы оспаривания чести. Дуэли – демонстрация отваги в упорядоченной среде, тогда как вендетта – это убийство для отмщения. Вендетта отличается от дуэли, говорит доктор Бэнкс, потому что она затрагивает социальные группы и нацелена на причинение ущерба: «Вендетта – это семейное явление, обязательства по исполнению которого накладываются на группу лиц. Выражается это примерно следующим образом: «Я не могу больше жить в этом мире и считать себя мужчиной, осознавая, что некто причинил вред моей семье, а я ничего с этим не сделал».
В вендетте уважать противника не требуется. Можно бить в спину. Можно обманывать, заманивать в ловушки или разрушать чью-то жизнь. Делается все возможное, чтобы отомстить за тех, кого любишь. Это сильно смахивает на Корво и его поступки в Dishonored. В конце концов, мы говорим об игре со слоганом «Месть решает все», где часто даются намеки на то, что императрица Джессамин и леди Эмили могут, фигурально или буквально выражаясь, быть семьей Корво. Таким образом, в отношения с лоялистами, помимо потери Корво социального статуса, вмешивается еще и межкультурный конфликт, причем исторически обоснованный. По словам доктора Бэнкса, в большей части британской литературы, посвященной дуэлям XVIII – XIX веков, утверждалось, что англичане «превосходят южан, поскольку в Англии люди чести проявляют мужество на дуэлях и затем улаживают свои разногласия, тогда как на юге Европы трусы режут друг другу глотки в жестоких и нескончаемых вендеттах». Учитывая эту огромную пропасть между культурами, а также их желание остаться незапятнанными темными делишками, неудивительно, что верхушка заговорщиков-лоялистов подспудно пытается дистанцироваться от Корво и откреститься от всяких с ним связей.
Хотя такое восприятие игры нельзя назвать исчерпывающим, взгляд на Dishonored через призму английского кодекса чести проливает свет на игнорируемый обычно элемент сюжетного полотна игры. Прямая интерпретация Dishonored очерчивает игру о возмездии и снижении вреда для общества, но через призму кодекса чести становятся видно, что вся игра пронизана взаимоотношениями, основанными на власти: сперва обесчещенный Корво стал полезным орудием в руках лоялистов; служба им еще больше замарала его репутацию; и, в конце концов, лидеры лоялистов осознали – слишком поздно, чтобы предотвратить свой крах – что Корво играет не по их вычурным правилам.
Чужой — Сатана, искушающий души
Прошло уже более года с момента, когда я играл в Dishonored, но до сих пор не могу перестать думать об игре. Зараженный город, гротескные лица, гниющие Левиафаны — все это застряло во мне. Но одна вещь особенно сильно, словно чумная крыса, продолжала грызть мой мозг: Чужой. Безусловно, самый интригующий персонаж в Dishonored, если «персонаж» – верное слово, стихийная сила может быть более подходящим экранному тексту, описывающему Чужого как «мифологический образ, не являющийся ни добром, ни злом».
Однако я на это не куплюсь. Эта беспристрастная формулировка не проходит проверку на вшивость ни на секунду.
Изучение доказательств приводит меня к единственному выводу: Чужой, очевидно — Сатана, или, по крайней мере, его ближайший аналог в мире Dishonored. Он не беспристрастный арбитр — каждый шаг, который Корво делает на своем пути, Чужой взвешивает на чаше весов.
Хочу уточнить: я не имею в виду, что Чужой — сатаноподобен в том смысле, в каком многие люди понимают это сегодня. Он не дьявол. Он не правит подземным миром, наказывая нечестивые души, и не ведет космическую битву против божественных сил. Он не тот Сатана, к которому мы привыкли из Книги Откровений и масс-медиа. Чужой ближе к ветхозаветной версии – сущности, не обязательно злой, которая испытывает человеческие души. По сути, в Книге Иова, где сатана получил свою лучшую главную роль, имя «ха-Сатан» часто переводится как «прокурор» или «обвинитель», сущность, подвергающая человеческие души перекрестному допросу. В этой истории Сатана (действующий с попущенья Божьего) пытается заставить Иова проклясть Бога – и исподтишка подталкивает его к такому исходу. Он уничтожает его богатство, убивает его семью, поражает его фурункулами и, по крайней мере косвенно, заставляет жену Иова умолять его проклясть Бога и умереть. Несмотря на это, Иов тверд в своей вере и эта твердость вознаграждается.
И хоть эта история отнюдь не является единственным появлением Сатаны, она, безусловно, самая влиятельная. После участия в книге Иова почти всякий раз в текстах — религиозных или нет — Сатана изображается лукавым, обманом подталкивающих людей к тому, чтобы те отбросили духовную благодать в будущем ради краткосрочной выгоды. Позже христианские богословы переосмыслили Книгу Бытия, чтобы изобразить его змеем, искушающим Еву.
Новый Завет заставляет сатану вознести Иисуса на вершину горы и пообещать ему земное царство. Эти истории вошли в поп-культуру благодаря немецкой легенде о докторе Фаусте, который продает свою душу в обмен на знания и магию. Темы сатанинского искушения остаются популярными на протяжении многих лет по причине своей актуальности – любым прокрастинатором, курильщиком или прелюбодеем можно проиллюстрировать идею о том, что уступка прихотям сегодня может иметь страшные последствия завтра. Чужой – персонаж именно такого принципа.
Играя в Dishonored первый раз, у меня была одна большая проблема: половина игры мне была недоступна, поскольку я отыгрывал нелетальную ветку. Это был прежде всего стратегический выбор — меньше тел сейчас, меньше плакальщиков впоследствии — но мой «гуманистический» принцип укрепился после того, как я вырезал полдюжины бандитов с Боттл-Стрит чтобы защитить бабулю Ветошь. Зрелище разрываемых от пистолетных выстрелов тел и перерезанных Корво глоток оставляло чувство неправильности происходящего, которое только укрепилось, когда Ветошь сверкнула жестокой улыбкой и отправила меня к капищу Чужого. Я хотел защитить старую сумасшедшую женщину, а вместо этого по её указке убил людей. Крадучись по трубам прочь высоко над улицами, я попытался отогнать свою окровавленную совесть прочь. Плохие люди кончают плохо, подумал я, они были убийцами, и заслужили то, что получили. Но обелить себя не получалось — я не был героем, я был убийцей, как и парни с Боттл-Стрит. Очередной чумной крысой, грызущей труп города.
Больше я не убивал. Ну ладно, это не совсем правда. Я убил ведьму, женщину, которая подтолкнула меня к первому убийству. Кровавый круговорот замкнулся, как с кровью всегда и случается.
Пацифизм ограничил мои возможности. Сознательный отказ от смертоносных инструментов означал, что телепорт, темное зрение, замедление времени и усыпляющие дротики стали моими лучшими друзьями. Мой меч превратился во всего лишь инструмент для парирования атак. Жадную стаю я прокачал только по принципу «чтобы было». Жажда крови и Смертельная тень потеряли свой смысл. Мой пистолет, зажигательные болты, разрывные болты, гранаты и пружинные мины появлялись только тогда, когда ими экипировался случайно. Это был ужасный гейм-дизайн — зачем вы даете игроку два варианта прохождения, если делаете один из них менее интересным? Выбор второго тактического подхода должен заключаться в том, чтобы дать игроку больше игрового процесса, а не меньше. Эта мысль постоянно приводила меня в бешенство по ходу игры. Я видел офицера-часового, стоящего на балконе, и думал: «если бы я захотел, я мог бы сбросить его с помощью Порыва ветра». Пробираясь мимо группы врагов, я останавливался и фантазировал о том, как прикрепляю пружинные мины к их лицам или вызываю орду крыс, чтобы обглодать их кости. Они это заслужили, не так ли? И, Боже, думал я, насколько же проще это было бы». Их убийство доставило бы так много фана.
Это, друзья мои, называется искушением. И именно поэтому я не верю в то, что Чужой хочет для Корво хорошего исхода.
Конечно, чтобы спасти Эмили, очистить свое имя и остановить чуму Чужой дает Корво инструменты, но они словно завалены пыльным хламом – все наиболее эффективные, визуально эффектные и доставляющие в использовании способности ведут Корво по пути хаоса и усугубляют чуму. Хотя Чужой никогда не выступает адвокатом тому, чтобы Корво разрывал каждую яремную вену на своем пути, снаряжение и силы, которые он предоставляет, явно нацелены на убийства. Использовать ли смертельную силу в конечном итоге решает Корво, но это вовсе не беспристрастное решение – Чужой подталкивает его к неудаче, делая смертельный вариант более эффективным и приносящим удовлетворение. Разумеется, выбирая более легкий и приятный путь, Корво обрекает и город, и себя самого.
Но это не единственный инструмент, который вас соблазняет — сердце тоже играет свою роль. Направьте его на любого из врагов, и оно раскроет их внутренние тайны. В большинстве случаев разоблачение заставляет вас ненавидеть этих людей и, кажется, оправдывает их убийство. Этот городской страж побивает своего сына. Этот пьяница. Другой убьет вдвое больше, прежде чем покончит с собой — если только не умрет этой ночью. Чужой не только вручает вам оружие, он еще и скармливает вам оправдание: это плохие люди, вы оказываете городу услугу, если забрать их жизни, можно спасти другие.
Но этот путь — водоворот. Вы можете начать убивать избирательно, выявляя при помощи сердца наихудших, однако после того, как вы находите столь много плохих стражей, вы начинаете полагать, что хороших нет вовсе. Вы перестаете использовать сердце, а это означает, что вместе с садистами и убийцами вы лишаете жизни людей с психическими расстройствами, влюбленных, ищущих свою семью. Праведность заставляет вас чувствовать себя мстителем города, вычищающим человеческую грязь — и в своей моральной убежденности вы продолжаете проливать кровь, пока она не сгустится в канавах и не затопит улицу.
Но, конечно, не только Корво может думать в таком ключе — почти каждый персонаж в Dishonored страдает от разрушительных последствий «праведности». Лорд Пендлтон приказывает казнить своих братьев из политических соображений, но за этим скрывается его собственная злопамятность. Лоялисты размахивают флагом, оправая свои амбиции. Смотрители подвергают пыткам население, которое подозревает, что их грехи принесли крысиную чуму. И в конечном итоге эти самооправдания никак не смягчают вину. Пендлтон пеняет Корво на то, что тот разбирается с его братьями. Лоялисты уничтожают себя в распрях или принимают яд в попытке скрыть свой позор. Вместо того чтобы лечить чуму, Смотрители погружают город еще глубже во тьму. Главный посыл заключается в том, что насилие может быть полезным в краткосрочной перспективе, но ведет к страданиям в будущем — и никакое эгоистичное моральное оправдание не может этого изменить.
Но судьба тех, кто принимает «помощь» от Чужого, еще хуже. Дауд заканчивает игру эмоциональным крахом, принеся в жертву свои принципы ради денег. Блестящие озарения Пьеро (заметьте — об оружии, которое усугубляет чуму, а не об эффективном лекарстве) отравляют его разум лихорадочными сновидениями. Старая Ветошь, некогда жаждавшая знаний аристократка, бродит по улицам бездомным каннибалом, давно лишившимся умственных способностей. Люди, отмеченные печатью Чужого, похоже, не встречают хорошего конца, и, похоже, всегда вносят свой вклад в дестабилизацию Дануолла.
Вопрос «С какой целью?» остается открытым – возможно, Чужому просто нравиться хаос, или, быть может, он просто гигантский Левиафан из Бездны, разрушающий Дануолл ради спасения сородичей от уничтожения рыболовецкой промышленностью города. Как бы там ни было, нельзя отрицать, что у Чужого есть некие невысказанные планы и он пытается поставить им на службу некоторых «интересных» людей. Вглядитесь, и вы увидите доказательство, вытатуированное на руке Корво. Знак Чужого имеет форму компаса. Устройство для поиска собственного пути, но также и устройство, всегда указывающее только в одном направлении.
Итак, давайте подведем итог. Чужой – это космическое существо, выбирающее фаворитов и проверяющее их. В случае с Корво он через Дауда разрушает все, что ему было дорого, и ставит его в тяжелое положение. Представ перед Корво, он дает ему инструменты, которые могут разрушить город, если использовать их неправильно, и сердце, которое заставляет Корво чувствовать, что убийство является нормальным или оправданным. Игрок либо получает «хорошую», либо «плохую» концовку в зависимости от того, поддастся искушению или сможет ему противостоять. В концовках Высокого Хаоса Корво отдается во власть праведного насилия в городе, с радостью присоединяясь к разрушительному танцу. На контрасте, нарратив Низкого Хаоса — это не столько история искупления, сколько история хорошего человека, который держится своих моральных принципов, пока мир бьет его. Как и Иов, Корво отказывается подчиняться своим низменным инстинктам, даже когда его семья умирает, чума поражает его город, а сердце его возлюбленной предоставляет оправдания, почему он должен присоединиться к хаосу. Допускаю ли я, что Dishonored пересказывает Книгу Иова? Не совсем так, но, полагаю, что заимствования из этого повествования, осознанные или нет, существуют.
Dishonored – это сложная и многослойная игра. Я хвалил её за эффективное обращение к британской культуре чести, визуально впечатляющую магическую систему и зрелое изображение китобойного промысла XIX века, но то, как она манипулирует и соблазняет игрока, безусловно, является её самым впечатляющим обманом. Вместо демонстрации внутренней борьбы Корво за то, использовать насилие или нет, Arkane используют дары Чужого чтобы подтолкнуть игрока к совершению насильственных действий, досконально информируя их, что они обменивают процветание в долгосрочной перспективе на краткосрочные удовольствие и власть.
Это искушение добавляет глубину и создает внутренний нарратив, поскольку игрок пытается сопротивляться единению с городским насилием – без него мы получили бы усушенную и утрушенную систему морального выбора. Тот факт, что Чужой по описаниям пересекается с Сатаной, не обязательно является религиозным заявлением, поскольку игра затрагивает старые истории, гарантированно находящие отклик в аудитории. Это хитрый прием, и тот факт, что я заметил его только спустя год вне Дануолла, заставляет меня восхищаться им еще больше.
В конце концов, дьявол с очевидными трюками — не дьявол вовсе.
Dishonored и китовый промысел
В обычной ситуации я бы не стал дискутировать с PETA. Хотя я не сомневаюсь приверженности организации делу защиты животных, большинство её заявлений в последнее время, похоже, направлены на то, чтобы привлечь внимания, а не на продвижение своей повестки. Тем не менее, когда организация выпустила заявление, осуждающее китобойную механику в Assassin’s Creed IV: Black Flag как попытку «прославить» китобойный промысел, я поймал себя на том, что удивляюсь, как даже PETA могла быть настолько близорукой.
Не обманывайтесь: китобойный промысел был и есть отвратительным бизнесом, связанный с пытками разумных животных, но история китобойного промысла также несет в себе историческую ценность и может рассказать нам многое об охране окружающей среды. Игнорирование вполне реальных уроков китобойного промысла просто потому, что мы боимся изображать его, является ошибкой, особенно когда такая игра, как Dishonored, уже доказала, что разработчики могут переосмыслить тему для современной аудитории.
Для доказательства самоанализа я отпраляю вас к Dishonored, игре, которая сделала китобойный промысел и китовый жир основным компонентом строительства своего мира. Жители Дануолла, по большому счету, считают китобойный промысел чрезвычайно хорошей вещью. Мало того, что он продвинул технологии города вперед на сотни лет, но индустрия китового масла создала большое количество рабочих мест и дешевый источник энергии. Но поскольку игроки живут во времена, когда китовый жир больше не является основным товаром, а общественность хорошо осведомлена о вреде китобойного промысла, мы чувствуем темное подводное течение этой отрасли.
Еще до появления крысиной чумы работа в китобойном промысле Дануолла была опасной, грязной и неприглядной — как и в реальной жизни. В одной из книг, обнаруженной в игре, говорится, что Жироварня Гривза использовала детский труд, а несовершеннолетним доставались «трагические». И даже самый поверхностный спидран игры оставляет впечатление, что китовый жир мало что сделал для низших классов, за вычетом опасной работы для трудящихся и уличного освещения — все остальное, похоже, уходит на принадлежащее государству оружие. Кроме того, тот факт, что амулеты и руны, вырезанные из китового уса, обладают магическими свойствами, говорит о том, что киты, населяющие острова, обладают неизвестной духовной силой, и что, уничтожая их, люди Гристоля уничтожают нечто драгоценное и незаменимое. Из некоторых книг в Dishonored, а также утверждений Старой Ветоши, можно заключить, что истинная форма богоподобного Чужого – форма левиафана.
Сама китобойная культура Дануолла, благодаря которой игрок в основном узнает об индустрии, пропитана тьмой и насилием. В текстах песен часто говорится об убийстве, и даже относительно свежие туши китов кажутся нечистыми и вонючими. Как ни странно, но всё это не придумано в игровых целях — настоящие китобои всю жизнь занимались смертельно опасной, одинокой и ужасающей профессии, а в их культуре развилась одержимость смертью. Они охотились на самых крупных существ, когда-либо населявших планету Земля, используя только копья и открытые лодки. Разъяренные киты могли сокрушить баркасы ударом хвоста или даже потопить корабль, протаранив его достаточно сильно, как это случилось с китобойным судном «Эссекс» в 1820 году. Членам экипажа приходилось лезть внутрь голов кашалотов через голову, чтобы вычерпать драгоценный спермацет, что означает, что они были буквально окружены смертью.
Популярный куплет — наполовину молитва, наполовину тост в порту — подводит итог кровожадности и фатализму китобойной профессии:
Если бы игрок прочел этот куплет в книге Дануолла, он бы попал в цель, хотя и показался бы несколько чрезмерным. Это не «прославление». F если прославление, то крайне негативное.
Но в конечном итоге все эти намеки основаны на том, что игрок приносит в игру — знание о том, что широко распространенный коммерческий китобойный промысел является неустойчивым предприятием. Живя в мире пост-китового жира, с нефтью, мы не можем не видеть Дануолл городом, идущим к катастрофе даже без крысиной чумы. Страна поставила весь свой прогресс на идею, что ворвань — это богатый ресурс, который всегда будет доступен и который будет легко поймать. Сама идея о том, что киты не являются бесконечным источником энергии, кажется, не приходит в голову никому в игре, даже Соколову, новатору, стоящему за большей частью технологического прогресса.
Это отношение не далеко от того, что Мелвилл выразил в 1851 году, посвятив главу «Моби Дика» развиванию беспокойства о том, что киты могут стать на грань исчезновения, как буйволы. Однако сам факт, что Мелвилл это вообще написал, доказывает, что уже в 1850-х годах были те, кто задавался вопросом: «Может ли Левиафан долго выдерживать столь масштабную погоню и столь безжалостный хаос; не будет ли он окончательно истреблен в водах, и последний кит, как и последний человек, выкурит свою последнюю трубку, а затем сам испарится в последней затяжке.»
Таким образом, мы видим, что изображение китобойного промысла в игре не обязательно несет в себе антиэкологический, антиконсервационный или даже оправдывающий жестокость посыл. Скорее, погружение игрока в историческую или исторически вдохновленную систему ценностей, которая вступает в противоречие с современными нормами, заставляет игрока проводить параллели с практиками, принятыми в настоящем времени. Dishonored углубился в темную и жестокую культуру китобойного промысла не для того, чтобы оправдать эту практику, а чтобы отразить жестокость и ущерб, который наше собственное общество наносит как окружающей среде, так и другим людям.
Хоть это и правда, что игрок никогда лично не охотится на китов в Dishonored, я бы возразил, что просьба игрока нарушить табу является повторяющимся риторическим приемом в современных играх. Капитан Уокер из Spec Ops: The Line совершает военные преступления, Джейсон Броуди из Far Cry 3 начинает получать удовольствие от убийства людей (а также исчезающих видов животных), и Корво должен решить, убить ли Леди Бойл или доставить её поклоннику без её согласия. Первые два случая служат мета-комментарием к играм как медиуму и к тому, ведем ли мы, игроки, себя этично в экшн-жанрах. Третий — пример ценностного диссонанса, где акт передачи Леди Бойл словно собственности побуждает нас исследовать сексистские установки как в XIX веке, так и в наше время (в конце концов, судьба Леди Бойл сравнима со многими аристократическими женщинами, которых их семьи выдавали замуж из-за приданого или по политическим причинам — часто за мужчин, которых они не любили или ни разу не видели).
Хотя я понимаю озабоченность PETA по поводу того, что игроки могут охотиться на китов в Assassin’s Creed IV, их возражение недальновидно и не рассматривает потенциальной выгоды в обучении игроков истории китобойного промысла. Не только китобойный промысел является исторически важной темой в дискуссиях о британских колониях в Америках, и если Dishonored может служить неким индикатором, взгляд современного человека наверняка расценит отрасль разрушительным предприятием, играющим на современных страхах по поводу разрушения окружающей среды. Даже если Assassin’s Creed IV не хватает исторического контекста или критического комментария, мысль о том, что игра может «прославить» практику или придать популярный вес современным попыткам возобновить коммерческий китобойный промысел, не выдерживает критики.
На самом деле, PETA должна вернуться к тому, что у нее лучше всего получается — защищать Зерглингов.