Азиатский азарт, классовое неравенство, наследие конфуцианства и красные волосы.
Хван Дон-хёк, автор «Игры в кальмара», задумывал сериал как аллегорию капиталистического общества. Концепция угадывается легко: как ещё можно трактовать историю, где бедняки из-за своих долгов играют в смертельные игры, чтобы хоть как-то пробиться наверх с самого дна?
Но прелесть шоу не ограничивается простой идеей, ведь оно изображает не какой-то абстрактный «капитализм», а современную южнокорейскую действительность. Это роднит сериал с недавними «Паразитами», но «Игра в кальмара» затрагивает куда больше аспектов жизни в стране: способствует хронометраж.
Разбираем социальный контекст «Игры в кальмара» и отвечаем на вопрос, почему южнокорейские режиссёры так часто изображают свою родину в столь мрачных тонах. А заодно рассказываем, как наследие конфуцианства отразилось на сериале — без него в Корее не обойтись.
Внимание: в тексте есть спойлеры к сюжету «Игры в кальмара»
Азартные игры и Дальний Восток
Итак, 456 человек из Южной Кореи попали на странные детские игры в изолированном от всего мира бункере, сами не понимая, что их ждёт. На первом же испытании погибло 155 человек. Выжившие общим голосованием сразу отказались от последующих пяти игр — но через несколько дней только 14 человек не решились вернуться. Несмотря на то, что в соревнованиях очевиден огромный упор на удачу, а ставка — жизнь.
Почему так много людей продолжили играть, зная, что они могут легко умереть по воле случая? В сериале приводится объяснение: у всех куча долгов и отвратительная жизнь, отчего шанс выиграть огромную сумму кажется настолько заманчивым. Но есть ещё одна трактовка такого массового согласия, которую можно вывести уже из самого лаконичного описания сериала: «южнокорейская драма об игре на деньги».
Дело в том, что жители Дальнего Востока и Юго-Восточной Азии в целом более азартны. В США среди мигрантов из этих стран крайне увлечены азартными играми от шести до шестидесяти процентов людей — в зависимости от их родины. В самой Южной Корее шесть процентов населения слишком зависимы от азартных игр: они продолжают играть, даже если у них не хватает денег. И чисто для сравнения: в среднем в США игроманией страдают один-два процента от всего населения страны.
Всё из-за культурных особенностей Азии. Там куда больше людей хотя бы изредка играют в азартные игры. В карты, домино и прочее играют даже на семейных праздниках — чисто развлечения ради. Удача значит там намного больше, чем в западных культурах. Азиаты до сих пор чаще верят в громадное количество суеверий, связанных с удачей, лишь бы преуспеть в чём-то. И если вы, например, думаете, что на западе слишком суеверно воспринимают число «тринадцать», то в Корее в громадной части лифтов «четвёрку» заменили на «F» или попросту не посчитали четвёртый этаж. Потому что цифра считается несчастливой.
Даже сейчас для корейцев удача частично отражает саму личность человека и его судьбу. А проблемы с психическим здоровьем для них постыдны отчасти как раз потому, что традиционно они могут символизировать плохую удачу.
Игромания уже давно превратилось в настолько большую проблему, что корейские власти запретили почти все азартные игры. Причём только для корейцев: иностранцам можно ходить в местные казино. А вот гражданину Южной Кореи даже в другой стране нельзя посещать большинство игорных заведений — иначе последует наказание на родине. Но это удерживает людей от ставок. Например, на результаты скачек, как делал главный герой «Игры в кальмара». Или в онлайн-казино, которые запрещены, но крайне популярны.
Не удивительно, что большинство героев сериала согласилось рискнуть в смертельной игре. Для них азарт — дело привычное. Тем более убеждённость в том, что когда-то всё-таки должно повезти, во многих азиатских странах — один из способов побороть ощущение собственной беспомощности. А сама корейская культура побуждает людей быть беспощадными к тем, кого посчитают «несчастливыми».
Ад Чосон
В сериале регулярно подчёркивается одна из основных тем сериала — обилие долгов у бедняков. Сами игры из-за них организовали — все участники набрали долги на сотни тысяч долларов и растеряли всякую надежду их выплатить, отчего даже согласились рискнуть жизнью, чтобы выбраться из этой ситуации.
В одной из сцен сериала репортёр по телевизору рассказывает, что уровень долгов домашних хозяйств Южной Кореи выше, чем в среднем по миру. И это правда: там сейчас одни из самых высоких темпов роста долгов. Кредиты массово набирают даже семьи со средним достатком. Число долгов почти в два раза выше всех годовых доходов населения.
Примечательна даже профессия главного героя. Сон Ки Хун — таксист. Судя по всему, у него нет собственного автомобиля, а значит, он работает на Kakao Mobility Corp., местный аналог Uber, что владеет 96% всех такси Южной Кореи. Так вот, это одна из самых паршивых работ в стране. Оплата ниже минимальной, на неё даже одиночке трудно прожить. Туда устраиваются в основном старики, которых больше никуда не берут, отчего многие водители зовут это занятие «последним в своей жизни». Таксисты регулярно бастуют — а двое в знак протеста даже устроили самосожжение в машинах.
Престарелая мать главного героя — уличная торговка едой. Другим возможным выбором занятия для неё могли быть продажа сувениров и сбор мусора. Выбор небогатый — тем же таксистом, в отличие от мужчин, старуху скорее всего не возьмут.
Дело снова в наследии конфуцианства, — вернее даже, в его общепринятой трактовке. В конфуцианстве есть «пять связей», которые нужно свято чтить. Одна из них «муж — жена», где последняя беспрекословно подчиняется первому. Из-за этого пошла традиция, что жена обязана заниматься домашним хозяйством, а не строить карьеру. Потому, когда в наши времена её супруг умирает, перед ней в старости обычно стоит небогатый выбор: продавать еду на узких улочках, там же предлагать туристам сувениры или совсем неподалёку собирать мусор.
В то же время работодатели из-за схожих воззрений предпочитают брать на работу мужчин. У женщин, думается им, больше обязанностей по домашнему хозяйству, особенно в браке, отчего они не смогут уделять достаточно времени работе. А для Южной Кореи до недавнего времени считалась нормальной 68-часовая рабочая неделя — только этим летом правительство начало работать над тем, чтобы снизить её до 52 часов.
Кажется, именно из-за таких традиций два ключевых женских персонажа настолько отчаянно себя ведут. Иначе они просто не смогли бы прожить с такими долгами в Южной Корее.
Хан Ми Нё готова на всё, лишь бы выжить — а потом ценой своей жизни убила мужчину, предавшего её. Кан Сэ Бёк — беженка из Северной Кореи. И хотя она пришла за лучшей жизнью, ей на Юге не так уж хорошо. Живёт в бедности. На неё всем вокруг плевать: многие её презирают за одно только происхождение. А сама она — одиночка, готовая прирезать любого, кто хотя бы попытается ей угрожать.
К слову о том, почему у стариков такие проблемы. В Южной Корее культ высшего образования, без которого даже охранником в супермаркете не возьмут. А молодые годы нынешних стариков прошли ещё до того, как большинство из них даже теоретически смогло получить доступ к высшему образованию. Поэтому практически половина всех пожилых граждан страны живёт за чертой бедности.
В то же время государство почти никак о них не заботится. По традиции это считается обязанностью их детей: так уж повелось со времён конфуцианства. Пускай его сейчас почти никто не придерживается, оно всё равно сильно влияет на корейскую культуру. Но в современной Южной Корее дети, если они вообще живут с родителями, часто и сами еле сводят концы с концами.
В сериале показано, как организаторы соревнований специально стравливают игроков, чтобы они в борьбе за приз убивали друг друга. При этом администрация никак не помогает раненым. Это можно назвать прозрачной метафорой рынка труда и системы здравоохранения в Южной Корее.
На юге Кореи высшее образование очень распространено — страна недавно вышла на пятое место в мире по количеству людей от 25 до 65 лет, отучившихся в вузах. Но учёба ещё мало что гарантирует — в городах просто чудовищная конкуренция. Для примера совершенно абсурдная и правдивая история: на вакансию самого обычного уборщика в Сеуле претендовали шестьдесят шесть человек — у трети из них при этом было высшее образование. Просто работа уборщика — один из немногих действительно стабильных способов заработка.
В то же время самыми большими статьями расходов нередко оборачиваются медицинские услуги. Правительство финансирует медицину, но настолько слабо, что 90% всех больничных ресурсов: коек, оборудования, специалистов и прочего — в частном секторе. Даже в государственных клиниках приходится оплачивать самому 40% всех расходов на лечение.
Кстати, это причина, по которой мать главного героя не смогла позволить себе лечение диабета. А деньги на страховку, которые проиграл её сын, уж слишком большие, ведь без официального работодателя приходится оплачивать её целиком.
Но вернёмся к высшему образованию. Его влияние на трудоустройство настолько велико, что учёба в хорошем университете — чуть ли не единственный социальный лифт в Корее. Без диплома закрыты не просто многие профессии — даже улучшить уровень доходов вряд ли получится.
Потому корейцы уделяют громадное внимание учёбе. Вступительные экзамены считаются настолько важным событием, что в дни их проведения замирает вся жизнь в стране: не летают самолёты, не ведётся строительство. Даже банки закрываются.
И это не праздная традиция — все понимают, какое ужасающее давление в этот момент испытывают недавние выпускники школ. Любая ошибка может стоить зачисления: конкуренция на места в вузах не меньше, чем на рынке труда. Отсюда прорва суицидов после оглашения результатов экзаменов. А к самим экзаменам готовятся ещё со школы — с такой нервотрёпкой, что почти половина южнокорейских старшеклассников задумывается о самоубийстве.
При этом попасть бедняку в лучшие вузы крайне тяжело. Его не готовят репетиторы и учителя из знаменитых школ, денег и связей у его родителей нет. Они даже вряд ли могут рассчитывать на стипендию: её получают лишь 14% учеников. А тем временем богачи в престижные университеты попадают в четыре раза чаще.
Вот почему героям сериала казалось чудом, что Чхо Сан Воо, родившийся в нищете, выучился в Сеульском университете, самом известном в стране. Все по традиции считали, что уж после этого ему гарантирован успех в жизни.
И хотя выпускники вузов моментально сталкиваются с высокой конкуренцией на рынке труда, в Южной Корее острая нехватка рабочих, готовых заниматься тяжёлым физическим трудом. Выпускники не хотят себе трудной, изнурительной и опасной работы. А потому за корейцев в полях, на рыболовных судах, на фабриках, на стройплощадках часто трудятся гастарбайтеры — в основном из Китая и Юго-Восточной Азии.
Этот аспект жизни в стране отразился на сюжетной линии Али Абдула, гастарбайтера из Пакистана, которому полгода не платили зарплату. Он в Южной Корее, как и тысячи других мигрантов, фактически бесправен, «современный раб». На рабочем месте могут нарушать самые базовые права человека, никогда не платить даже обещанный нищенский минимум, но при этом ему официально запрещено самостоятельно менять место работы, а достучаться до полиции почти нереально. Трудовые мигранты сотнями умирают от болезней и переутомления, часто предпочитают суицид безнадёге.
Отрезанные от материка Северной Кореей, граждане Южной живут будто на острове — и в такой изоляции относятся с подозрением к любым мигрантам. Тем более к тем, что «отбирают» у них работу.
Молодёжь в сложившейся схеме винит прежде всего богачей и правительство. По разным данным в 2016-м работу никак не мог найти то ли каждый восьмой, то ли каждый третий молодой человек. Неравенство только растёт. По некоторым подсчётам местные законы приводят к тому, что доля унаследованных богатств в Южной Корее — чуть ли не самая высокая во всём мире.
Причём богачи и чиновники во многом связаны и не скрывают этого. Большая часть промышленности принадлежит чеболям — семейным конгломератам, которые активно поддерживает правительство. Политиков постоянно ловят на коррупции, отчего половина ныне живущих экс-президентов Южной Кореи сейчас сидит в тюрьмах. Руководство страны и владельцев чеболей обвиняют в том, что они всеми силами увеличивают неравенство в Южной Корее.
В корейском интернете современное общество называют «адом Чосона» — в честь династии Чосон, что правила Кореей пять веков. Именно она насаждала конфуцианство, закреплявшее крайне строгую иерархию обществе. И без того царило огромное неравенство, а людей разделили на ещё большее число категорий, которые ещё и стравили друг с другом.
Для показа растущего неравенства в Южной Корее появилась «классовая теория ложек». Появилась она из-за цитаты Оливера Голдсмита «Один родится с серебряной ложкой во рту, а другой — с деревянным половником», означавшей, что все изначально рождаются с разными возможностями в будущем. Корейцы поделили всё общество по уровню дохода и выдали каждой категории по условной ложке. У самых-самых богатых — «бриллиантовая ложка», у самых-самых бедных — «ложка из грязи». И, по теории, если родители не передали тебе «ложку» получше, то есть побольше накоплений, оставаться тебе с тем же статусом, что и при рождении.
В Южной Корее действительно полно социальных и экономических проблем — но это всё-таки не настолько ужасная страна. По коэффициенту Джини, показывающему степень расслоения общества (пускай без учёта наследуемых накоплений) у неё не так уж всё плохо — чуть-чуть не дотягивает до уровня какой-нибудь Великобритании. Коррумпированных чиновников всё-таки сажают. По расчётам Всемирного экономического форума там социальная мобильность даже выше, чем в США.
Там почему Южную Корею так часто изображают столь беспросветно мрачным краем? Да и почему там чертовски высокое число самоубийств? По этому показателю её обгоняют только некоторые беднейшие страны Африки, пара мелких государств Океании и Россия.
Всё дело в катастрофически высоком социальном давлении, которое корейцы испытывают буквально каждый день.
Снова вернёмся к конфуцианским «пяти связям». В одной из принятых трактовок они выглядят так: «родитель-ребёнок», «муж-жена», «старший-младший», «друг-друг» и «господин-подчинённый». Из-за устоявшихся мнений об этих принципах, корейцы должны всегда беспрекословно подчиняться иерархии — причём она зависит и от кучи других факторов: от уровня образования до твоих далёких предков (потому корейцы поголовно называют себя потомками янбан, местных дворян). И под «всегда» подразумевается «всегда». И всё равно, где и в какой ситуации.
Конечно, положение понемногу меняется в лучшую сторону — но недостаточно быстро, чтобы строгая иерархичность не была почти повсеместной.
Ты младше всех в неформальной компании на один год? Ты один занимаешься посудой. Начальник говорит пойти в бар? Ты обязан пойти — и не дай бог ты откажешься делать то, что он там тебе говорит (ещё и поэтому Южная Корея — самая пьющая нация в Азии, даже с учётом России). Родители вкладывались в твою учёбу? Да ты просто обязан идеально сдать экзамены, чтобы устроиться на работу получше, а потом содержать своих стариков-родителей. Не получилось хорошо устроиться в жизни? Тебя будут постоянно попрекать более успешные. А если ты вдруг оказался в компании равных, то тебе всё равно нельзя расслабиться — нужно во всём помогать окружающим и забыть о своих нуждах.
Конфуцианство предписывает низшему по статусу подчиняться, а высшему — быть милосердным. Но со вторым проблемы. В Южной Корее крайне распространён «гапджип» — злоупотребление властью. Начальники нещадно эксплуатируют подчинённых. Главный герой, полезший помогать и просить прощение за то, что он столкнул Кан Сэ Бёк в первой серии — даже некоторая редкость: она сильно младше него, многие на его месте не извинились бы.
Из-за постоянной конкуренции не всё ладно и со взаимопомощью. А самому просить помощи не принято сразу по двум причинам: свои нужды по традиции принижают, а ещё это показывает слабость.
Все эти обязательства давят с такой силой, что почти не оставляют места личной свободе и заставляют смотреть на проблемы вокруг с ещё большей тревогой. Ким Кён Иль в своей книге «Конфуций должен умереть, чтобы страна жила» даже предлагает, чтобы Корея нужно отказаться от конфуцианских традиций, что так сильно отравляют нацию.
Это объясняет, почему персонажей «Игры в кальмара» настолько тяготит их положение. Чхо Сан Воо не оправдал родительских ожиданий и вот-вот окончательно потеряет свой статус — отчего сперва готовится к самоубийству, а затем идёт к победе любой ценой. Сон Ки Хун не смог реализовать себя ни как отец, ни как сын — что обрекло его на игроманию. Азартные игры дарят хотя бы призрачную надежду выбраться из своего положения, ведь помочь герою может лишь чудо.
Запад и Восток
В отличие от постоянно звучащей проблемы долгов, другая важная тема «Игры в кальмара» никогда не проговаривается вслух, хотя проходит красной нитью через весь сериал. Речь о влиянии западной и традиционной культуры в Корее.
А влияние Запада в Южной Корее просто огромно. После раздела страны США помогали Югу экономически и постоянно размещали там свои войска, влияли на местную культуру, чтобы выиграть идеологическое противостояние с Севером. Южная Корея — одна из самых «американизированных» стран Азии. Взять, к примеру, христианство, один из символов Западного мира. В 1945 году во всей Корее было всего 2% христиан. Сейчас в Южной Корее их более 29%.
Западная культура в сериале показана как символ богачей, вернее даже капиталистов. В такой трактовке можно приравнять капитализм к иностранному влиянию. До захвата японцами Корея была отсталым феодальным традиционным обществом. Вестернизированная Япония привнесла больше капиталистических отношений, чтобы эффективней эксплуатировать свою новую колонию. И современная экономика окончательно закрепилась на юге с приходом американцев, противостоящих коммунистам.
Там, где в сериале сидят VIP-клиенты, смотрящие смертельные игры, постоянно играет западная музыка. Классическая американская джазовая песня Fly Me to the Moon в разных аранжировках. Европейские симфонические классики вроде Гайдна, Штрауса, Чайковского.
Эти же клиенты представлены кучкой противных иностранцев: мужчин-европеоидов и одного китайца. Последний однажды процитировал китайского классического поэта Ду Фу, — но всё остальное время они говорили исключительно на английском, который, в общем-то, можно считать одним из символов корейских богачей, что прекрасно выучили язык в лучших вузах.
Из всех религий в сериале показано только христианство, нет даже традиционных корейских оберегов. И христианство изображено как религия бедноты — и в исключительно плохом свете.
Пастор-убийца, что молил бога о прощении, пока насиловал девочку и избивал её мать. Лицемерный истовый христианин, благодарящий за всё бога и готовый убивать, чтобы пожить чуть подольше. Безумный уличный проповедник, призывающий уверовать в бога, чтобы избежать адских мук.
Христианство предстаёт как религия, что обещает ложное спасение в будущем и даёт индульгенцию на любые зверства ради своих желаний. Оно, с точки зрения сериала, даже будто оправдывает проведение этих игр: если молишься — есть шанс выиграть, и неважно, что будет со всеми вокруг.
И даже когда Ки Хун выбирал себе причёску, он выбирал из фотографий западных людей. Ну или тех, кто сильно стремился на них походить.
Перекраска волос в ярко-красный, по словам режиссёра, отражает гнев персонажа. Но тот никак не проявляет этот гнев до самых последних минут — Ки Хун вообще намеревался обо всём забыть, ничего не делать с системой игр и уйти от всех проблем в США. В данном контексте этот шаг можно считать символом конформизма, принятия системы, принятия того же цвета, которым обозначали себя организаторы игр.
В то же время изображение корейской традиционной культуры завязано на организаторе этих игр — старике О Иль Наме.
Её частью можно назвать все соревнования из сериала — это ведь игры, в которые он играл в далёком детстве. Им аккомпанируют флейты и барабаны, которые походят на традиционную корейскую музыку. Да и сам персонаж, как единственный старик на играх, воплощает конфуцианские принципы. Перед перетягиванием каната О Иль Нам чуть ли не напрямую проговорил основы конфуцианства, с его коллективизмом и безоговорочным подчинением лидеру, от которого зависит всё.
И получается, что конфуцианская культура в лице Иль Нама всех в сериале предала. По сути он воспевал её ради своего веселья и чтобы люди продолжали убивать себя участием в соревнованиях.
Он знал об играх и ни разу не рисковал. Никто не захотел бы взять старика в пару во время четвёртой игры — а потому он ввёл правило, по которому игрок, который не получал пару, автоматически проходил дальше. На его кандалах во время перетягивания каната не было замков. Во время ночной резни он ушёл куда подальше и лично прекратил убийства, когда испугался за свою жизнь. И его бы не застрелили, а отвели в сторону и сымитировали его смерть — что, собственно, и произошло.
Он организовал смертельные игры от скуки, обрекая на мучения тысячи людей. Но при этом оправдывался, что он так помогал несчастным беднякам. Говорил, что всё добровольно — хотя старик лично поучаствовал в создании системы, не оставляющей выбора для большинства из них. Приписывал им худшие качества — но он сам способствовал условиям для их проявления. Хотя со своими деньгами легко бы мог просто помогать людям или проталкивать в правительстве законы о социальном обеспечении. Он изначально сделал свои деньги на должниках и продолжал зарабатывать ни них.
В том персонаже также можно заметить пересечение западной и традиционной культур. Он сделал деньги благодаря капитализму — но, судя по всему, придерживался конфуцианских ценностей. И это вылилось в извращённую смесь — смертельную игру.
Игру, которая даже появилась в конце 80-х, — тогда же, когда после череды диктаторов страна наконец-то начала демократизироваться. Такой выбор даты можно считать высказыванием о том, что в Корее есть демократия, но особого выбора беднякам не оставляют.
Игроки должны слепо подчиняться правилам, как в конфуцианстве, но при этом жестоко конкурировать друг с другом, как какие-то карикатурные западные капиталисты. В один момент они должны всячески сотрудничать, в другой — их специально стравливают друг с другом. И этот мерзкий синтез в сериале по сути показан как прямое отражение корейской действительности.
Сон Ки Хун вспоминал, как десять лет назад работал на автомобильном заводе. Во время кризиса часть работников уволили: проявление свободного рынка. Чтобы заступиться за уволенных, рабочие устроили очень громкую стачку, во время которой друг другу всячески помогали — что напоминает конфуцианский коллективизм. Но власти, недовольные неподчинением, жестоко подавили забастовку, во время которой полицейские даже забили насмерть друга Ки Хуна. Вся эта ситуация обличает капитализм, смешанный с конфуцианским авторитаризмом, что заставляет безропотно принимать любые беды.
И скорее всего эта история вдохновлена случаем, когда в 2009 году 1700 работников завода SsangYong Motor Company устроили забастовку из-за того, что компания полгода не платила зарплаты и пообещала уволить 2646 человек — 37% от всех сотрудников. Протестующие захватили завод и удерживали его, требуя зарплат и прекращения увольнений. Остальные работники SsangYong вместе с ещё десятью тысячами человек ходили на демонстрации в поддержку забастовки.
Рабочие держались 77 дней. А 5 августа во время очередного штурма полиция и спецназ жестоко подавили остатки сопротивления. 48% от тех, кого планировали уволить, отправили в неоплачиваемый отпуск — но потом всё равно не взяли обратно на работу. 700 человек попали в чёрные списки заводов — они больше не могли работать в этой отрасли. Двадцать восемь человек покончили с собой. Время от времени члены профсоюза продолжали бастовать и митинговать — и их вновь разгоняла полиция. Ситуацией с рабочими заводов даже заинтересовались в ООН.
Вернёмся к сериалу. После сокращения на заводе Сон Ки Хун набрал кредитов, чтобы открыть забегаловку. Дело прогорело, оставив его с кучей долгов. И даже этому легко найти объяснение, связанное с реальной корейской экономикой. В английском переводе есть небольшое уточнение — Ки Хун продавал жаренную курицу, столь популярную у корейцев. А в начале 2010-х был настоящий бум таких ресторанчиков, отчего потом многие из них обанкротились из-за непомерной конкуренции.
Сон Ки Хун пытался в соответствии с традиционными убеждениями упорно работать на заводе. По конфуцианству самоограничения и упорный труд во благо коллектива и начальства в конце концов должны вознаградить человека. Но работа на заводе обернулась лишь сокращением и, вероятно, избиением во время полицейского штурма.
Ценности западной культуры тоже сильны в Южной Корее. Они подталкивает самостоятельно ковать своё счастье. У Ки Хуна не оставалось другого выбора — но он, приученный к традиционной культуре, не сумел найти удачную идею бизнеса, отчего погряз в долгах.
Он постепенно разочаровывался в западном и восточном подходах, отчего пришёл к единственному выводу, распалившую его игроманию: только чудо поможет ему.
Главный герой «Игры в кальмара» в итоге лишился всех «пяти связей». Кажется, вера в государство у него пошатнулась ещё во время забастовки. С женой он развёлся, дочь уехала с ней в Америку. Мать умерла — он не мог помогать ей материально, а сам не принял помощь из-за гордости, присущей традиционалистам. Его закадычный друг отказался помогать, товарищи по игре все умерли, друг детства покончил с собой. Старик-конфуцианец, «смерть» которого Ки Хун оплакивал, оказался организатором главного кошмара в его жизни.
Ки Хун разочарован и в самой гонке за успехом в этой странной смеси западной и восточной культур. Одержав победу, он впал в депрессию и целый год отказывался тратить призовые деньги. Ки Хун даже поспорил с Иль Намом на жизнь пьяницы и не задумался о том, чтобы помочь тому — вот настолько он отрёкся от всего вокруг.
Сон Ки Хун превратился в чужака в своей стране. Он не смог вписаться ни в одну сторону корейской жизни. Порвал все возможные метафорические связи со всеми аспектами Южной Кореи. Он теперь был нужен только банку, чьи работники видели в нём лишь приложение к большой сумме денег — с которыми он больше не желал иметь ничего общего.
Ки Хун в финале намеревался улететь из Кореи в США — и не только потому, что там его дочь. В символике сериала западная культура более отстранённая от проблем людей: те же VIP-клиенты лишь наблюдали и финансировали свой аналог скачек. И это куда лучше ильнамовского активного «участия» в судьбе бедняков.
Но что-то остановило героя. Когда он увидел, как очередного бедолагу заманивают в игру на выживание, Ки Хун не смог пройти мимо. Он задался целью положить конец игре, которая не приносит счастья ни проигравшим, ни победителю.
В связи с этим вспоминается ещё одна возможная трактовка красного цвета волос главного героя в финале. После чемпионата мира по футболу 2002 года красный цвет в Южной Корее символизирует народное единство.
