В поле зрения «Декамерон», Даниель Дефо, современная фантастика и даже (внезапно!) детектив
Вряд ли до конца 2020 года произойдет что-то настолько невероятное, что сможет сместить пандемию коронавируса c пьедестала «Событие года» (а то и последних лет десяти). Пандемия перекроила реальность: с таким вызовом подавляющее большинство наших современников никогда не сталкивались. Зато уже не один век тема страшных эпидемий, поражающих целые города, страны и даже континенты, присутствует в культуре, причем в любом ее направлении: хоть в живописи (знаменитые «пляски смерти»), хоть в кино. Но нас больше интересует текстовая среда, где тема заразных болезней укоренилась особенно глубоко.
Хроники чумной литературы
О первой задокументированной эпидемии мы узнали благодаря летописям: это была так называемая Юстинианова чума, которая правила бал на Ближнем Востоке и в Европе в VI-VIII веках. Но если откровения какого-нибудь Прокопия Кесарийского, заставшего начало Юстиниановой чумы, вряд ли найдутся на ваших книжных полках, то главное «чумное» произведение там точно мелькает: это «Декамерон» Джованни Боккаччо. Его неординарность по сравнению с современными книгами об эпидемиях состоит в том, что Боккаччо не смакует ужасы чумы, не живописует на протяжении 300 страниц панику жителей и гниющие на улицах трупы – нет, он замыслил грандиозный побег.
Семь барышень и трое юношей сбегают из зачумленной Флоренции в загородное поместье, где без конца рассказывают друг другу истории, дабы отвлечься от ужасной реальности. По сути «Декамерон», конечно, сборник новелл, а не книга об эпидемии вроде «Дневника чумного года» Даниэля Дефо, но Боккаччо передал главное: если люди хотят остаться в своем уме, то в разгар катастрофы они запрутся на даче и будут смотреть сериальчики, а не 24/7 обсуждать последние новости.
Упомянутый роман Дефо рассказывает уже о самом бедствии, а именно о Великой чуме XVII века, которая за пару лет убила каждого пятого жителя Лондона. Но Дефо в своем отношении к случившемуся уже ближе к современным авторам, чем к лично пережившему эпидемию Боккаччо. Для Дефо чума – это дело страшного прошлого, которое он помнить не может, потому что во время эпидемии был совсем еще маленьким. А прошлое, как известно по многим примерам, поддается влиянию фантазии похлеще будущего (это не в укор Дефо, который в своей книге даже приводит статистику по погибшим).
Время романтизма, начавшееся после Великой Французской революции в самом конце XVIII века, стало благодатной почвой для литературной чумы. Эпидемия дает сразу и страдания, и непреодолимые обстоятельства, и одиночество, и разбитые сердца – в общем, все, от чего цветут романтики. Поэтому о чуме говорится и в главном романтическом романе Италии «Обрученные», написанном Алессандро Мандзони, и в знаменитой «Маске Красной смерти» Эдгара Аллана По, и много где еще. При этом романтики стали делать робкие шаги в сторону, скажем так, метафоризации эпидемий: это уже не просто жизненные обстоятельства и даже не кара Божья, а что-то гораздо более сложное, над чем стоит отстраненно поразмышлять.
Главное философское произведение на тему эпидемий появилось веком позже «Маски Красной смерти» — это, конечно, роман «Чума» Альбера Камю, с завидным постоянством попадающий в списки вроде «100 книг, которые должен прочитать каждый», «Лучшие антиутопии» и даже «Лучшие книги для подростков». Эпидемию, захватившую отдельно взятый город, конечно, стоит воспринимать как метафору: самое очевидное значение – это нацизм, самое абстрактное – это некое глобальное зло или хаос.
Хаос вообще стал неотъемлемой частью произведений об эпидемиях: когда жизни каждого человека в отдельности и всего мира в целом угрожает невидимый враг, от которого нет спасения, ни о каком порядке и речи быть не может. Вся привычная жизнь, вся рутина, выстраивавшаяся годами и даже десятилетиями, падает под натиском эпидемии, будь то атакующий легкие коронавирус или захватывающий умы нацизм.
Клиническая картина сегодня
До этого года вопрос «а что будет, если…?» в связи с эпидемиями скорее развлекал, чем пугал. Гипотезы подкидывала в первую очередь фантастика, что в кино, что в книгах: жанровая литература постепенно заняла «чумную» нишу и вытеснила из нее большую литературу. Один из вариантов классификации этого множества произведений – по времени происходящего: наблюдаем ли мы за условной эпидемией до ее начала, во время или уже после главных событий?
Время до эпидемии, когда угроза нависает над ничего не подозревающим миром, очень любят авторы триллеров и детективов. Предположим: в строжайшей секретности группа ученых работает над изучением мутаций вирусов – и тут некто похищает либо главного специалиста, либо пробирку с опасным вирусом-мутантом. Чем не завязка для детектива? Или возьмем роман «Пандемия» французского писателя Франка Тилье: там вообще все начинается с нескольких мертвых птиц, и степень опасности люди осознают не сразу. Со всем этим вынужден разбираться многострадальный комиссар Шарко, главный герой детективного цикла Тилье.
Главным поставщиком экшна становятся произведения, где сюжет разворачивается во время эпидемии. Тут, в зависимости от характера заболевания и характеров персонажей нужно либо биться (в том числе в истерике), либо бежать. Так как эпидемия часто бывает показана в виде условного зомби-апокалипсиса, т.е. неизвестный вирус каким-то образом до неузнаваемости меняет пораженных им людей и превращает их в монстров, вариант «Халк крушить» нередко побеждает. Это еще и дает истории двойную дозу драмы: всегда можно заразить кого-то из близких главного героя, и вот уже он воюет не с абстрактными зомбаками, а с братом, женой и собственным ребенком.
Книг о разгаре эпидемии очень много: это и «Вонгозеро» Яны Вагнер о побеге от эпидемии в убежище, и «Штамм» Гильермо дель Торо и Чака Хогана, где пораженные вирусом вампиры атакуют Нью-Йорк, и графический роман DC «Заражение» от Тома Тэйлора с одержимыми супергероями. Главное, что объединяет такие произведения – ощущение, что ты противостоишь абсолютному злу, будь то сам вирус-убийца или зараженные им «зомби», если таковые имеются. Активная фаза эпидемии – время не для рефлексии, а для действий, иначе рефлексировать придется на том свете.
Время собирать камни и считать цыплят приходит, когда эпидемия заканчивается – и это обстоятельство объединяет третий вид произведений (возможно, самый любопытный). Массовая паника прекращена, больницы уже не переполнены, кто-то даже остался в живых – но мир изменился. Это значит, что нужно как-то восстанавливать все, что было потеряно: в каких-то случаях это экономика, в некоторых – разрушенные города, но все это потери физические. Как перестроиться под новую жизнь человеку – вот вопрос, и на него прекрасно ответил Ричард Матесон в романе «Я – легенда».
Детальному построению такого нового мира отвел целую трилогию «В клетке. Вирус. Напролом» фантаст Джон Скальци. У Скальци, правда, получилось еще и любопытное смешение фантастики и детектива: главными героями стали агенты ФБР, расследующие странные убийства. Дело в том, что придуманная Скальци болезнь не просто убивала людей – некоторые из выживших оказались запертыми в собственном неподвижном теле. «Запертые» могут пользоваться либо искусственными телами, либо телами других людей. И если такого человека убивают, расследование сталкивается с огромным количеством загадок… Не говоря уже о том, что убийство может быть связано, например, с новым видом спорта, где в порядке вещей отрывать соперникам голову.
Последствиям эпидемий посвящено много неординарных книг: «Станция Одиннадцать» Эмили Сент-Джон Мандел, «Алая чума» Джека Лондона и т.п. Настроение варьируется от реактивно-трагичного до созерцательно-философского, и оригинальный подход здесь найти чуть проще, чем в историях о «до» и «во время».
Теперь, когда мы сами побывали в шкуре героев чумной литературы, воображать апокалипсис уже не очень-то хочется. И пока писатели всего мира создают новые книги, вдохновленные пандемией и изоляцией, кто-то из читателей привычно занимается эскапизмом, а кто-то уже ищет советы и ответы в актуальной литературе. Как бы то ни было, жизнь наша за прошедший год сильно поменялась — и литература точно поменяется вслед за ней.
