Зимнее солнцестояние. Арт в Лондоне, за обшарпанным «пи-си» общего пользования, в помещении бывшего справочного отдела библиотеки, над дверью которого теперь висит табличка: «Добро пожаловать в хранилище идей». Он набирает случайные слова в гугле, проверяя, выскочит ли в частых запросах, что они умерли. Большинство выскакивает, и если даже не сразу, всё равно почти всегда они оказываются умершими, стоит набрать [слово] плюс букву «у».

Его охватывает нервная дрожь (не ясно, чем вызванная, — возможно, мазохизмом), когда он набирает слово «арт» и выскакивает самый верхний запрос в списке:

арт умер.

Потом он пробует слово «мазохизм».

«Мазохизм умер» не выскакивает.

Но любовь однозначно умерла.

Место, где он находится, — полная противоположность смерти. Оно кишит людьми, которые чем-то заняты. Было довольно трудно найти местечко за одним из этих старых «пи-си», и куча народу сейчас стоит и ждёт, пока освободится один из всего пяти работающих. Несколько человек в очереди ведут себя беспокойно, как будто им действительно нужно что-то срочно сделать. Пара человек суетится. Они ходят взад-вперёд за спинами людей в компьютерных кабинках. Арту всё равно. Сегодня ему на всё плевать.

Известный своей вежливостью Арт, любезный, щедрый, сентиментальный, чуткий Арт не считается с потребностями других и будет сидеть в этой грёбаной импровизированной кабинке, сколько ему захочется и понадобится.

(Из вежливости, любезности, щедрости, сентиментальности и чуткости мертва только сентиментальность.)

У него куча работы.

Ещё ему надо написать в блог о солнцестоянии и выложить текст, пока солнцестояние не закончилось.

Он набирает блоги.

Выскакивает: умерли.

Он набирает природа.

Это одно из слов, которым нужна дополнительная буква «у». Когда он добавляет её, выскакивают подсказки:

природа ума

природа умирает

природа умеренного пояса

природа умерла

Однако писатели о природе, оказывается, ещё не умерли. Когда набираешь это слово, выскакивает множество уменьшенных изображений — портретики пышущих здоровьем великих людей прошлого и настоящего. Он смотрит на задумчивые личики этих пытливых умов в крошечных интернетных квадратиках, и страшная тоска сжимает ему сердце.

Способна ли измениться природа?

Ведь он ни на что не годен.

Самовлюблённый жулик.

Ведь в жизни настоящих писателей о природе не бывает таких проблем, которые они не могут решить или сгладить своими трудами о природе. Смотрите на него.

Шарлотта права. Он ненастоящий.

Шарлотта.

Через три дня мать ждёт его с Шарлоттой в Корнуолле.

Он вынимает из кармана телефон. Смотрит на экран. Шарлотта начала рассылать с @rtinnature фейковые твиты. Вчера она от его имени сообщила 3451, его подписчику, что он увидел первую крушинницу нового годового цикла. «3 месяца назад первый зиг-заг крушинницы!» Она специально делает орфографические ошибки, чтобы выставить его глупым и неряшливым, а учитывая это словечко «зиг», возможно, также пытается заманить в ленту пару-другую нацистов. Она запостила картинку с самкой крушинницы на листе, скачанную из интернета. Твиттер взорвался, разразилась мини-твиттер-буря,

@rtinnature ненадолго выбился в топ, когда больше тысячи возбуждённых, сердитых и слегка агрессивных любителей природы обрушились на него из-за того, что он не понимает разницы между новой бабочкой и той, которая проснулась от зимней спячки.

Сегодняшние твиты, начавшиеся полчаса назад, тоже от его имени, сообщают всем другую вопиющую ложь. Сегодня Шарлотта твитит картинки Юстон-роуд во время снегопада, которые отыс­кала где-то в сети.

Никакого снега нет. 11 градусов, и солнечно.

Ответы уже пенятся, как неудачно налитое светлое пиво. Ярость и сарказм, злоба, ненависть и насмешки, в одном твите даже говорилось: «если бы ты был бабой, я бы прямо сейчас отправил тебе луч смерти».

Арт не знает, что это — постмодернистская шутка или серьёзная угроза. Мало того, пара СМИ, австралийское и американское, перепостили эти картинки cо ссылкой на его твиттер. Первые фото: снегопад в центре Лондона.

Телефон в руке загорается. «Дорогой племяш».

Это Айрис.

Вчера Айрис прислала ему эсэмэску, чтобы рассказать о ещё одном значении слова «крушинница».

«Дорогой племяш, ты никогда не проверял или не натыкался на самонаводящуюся функцию типа Крушинницы, я про ракету класса воздух-земля. Чё-то на бабочку не сильно тянет! Если махнёт крыльями, по ходу будет совсем другой эффект бабочки х Айр».

Сегодня она неожиданно обнадёживает. «Дорогой племяш, — пишет она, — ты сам не свой в твиттере:-$. Так вот скажи за себя: мы во власти технологии или технология в нашей власти? х Айр».

Что ж, блеск. Ведь если даже его древняя тётка, которой, наверное, уже под восемьдесят и которая по-любому почти его не знает, способна определить, что его взломали, значит, незачем волноваться: его настоящие подписчики одно­значно это вычислят.

В Лондоне снега по колено, твиттерчане!

Он не поведётся.

Он выше этого.

Он не доставит ей удовольствия, отступив в сторону.

Он не позволит себя нагнуть.

Он позволит ей раскрыть свою низость через собственные же поступки.

(Любопытно, что Шарлотта всеми способами пытается поддерживать с ним связь.)

Он оглядывается на всех этих людей в библиотеке. Ну в самом-то деле, смотри. Видишь? Никто в этой комнате не знает о том, что происходит в интернете от его имени и под его фото, или всем всё равно. Если взглянуть на вещи под таким углом, вполне можно сказать, что на самом деле этого не происходит.

Тем не менее это происходит.

Так что же тогда реально? Разве эта библиотека — не реальность? Разве реальность — на экране, а вот это физическое сидение здесь со всеми этими людьми — не реальность? Он выглядывает в окно поверх экрана старого угловатого «пи-си». Мимо проезжают машины, туда-сюда снуют люди, на автобусной остановке напротив сидит девушка, которая что-то читает, и её ничего не волнует. Или волнует?

Нет.

Значит, ей не о чем волноваться.

Но

твиттерчане

Шарлотта унижает его и одновременно обставляет всё так, как будто он унижает своих подписчиков. Это обидно во многих отношениях. Она знает об этом. Она твитит про снег специально для того, чтобы его обидеть. Она знает, что он всё спланировал и давно готовился к настоящему снегу, если он вообще пойдёт, чтобы написать об этом для «Арта на природе». Он собирается — точнее, собирался — сделать отступление на тему следов и алфавитных оттис­ков.

«Каждая буква, оставленная в электронном или печатном виде, — это разновидность отпечатка, следов животного», — строчка, написанная в его блокноте более полугода назад. Шарлотте прекрасно известно, что он отложил эту тему из-за тёплой зимы в прошлом году.

Теперь у него есть такие хорошие, прекрасные слова для заклинаний: шлейф, штамп, оттиск. Он также коллекционировал необычные слова для различных состояний снега. Мокрядь. Шуга. «Кающиеся» снега. Он собирается — точнее, собирался — даже слегка политизироваться и поговорить о единстве природе, несмотря на кажущееся разъединение, о том, как единство может проявляться, вопреки всему, в случайных взаимоотношениях между снегом и направлением ветра, о том, как снег ложится преимущественно на одну сторону, хотя ветки дерева торчат в разные.

(Шарлотта сочла это весьма банальной мыслью и прочитала ему лекцию о том, что он не улавливает сути и что самые лучшие и политически сознательные писатели о природе никогда не бывают самодовольными, само­ослеплёнными и самоуспокоенными на собственный счёт в смутные времена, а слово «снежинка» имеет сейчас совершенно другое значение и об этом-то ему и нужно писать.)

Он писал заметки о взаимообмене молекул воды и собирался озаглавить их «Щедрая вода». Он отмечал, почему в холодный день, когда почти нет ветра, нечто, превращаясь в лёд, вырабатывает что-то вроде дыма, огня, писал заметки о соединении снега со льдом под названием «снёд», настолько прочном, что из него можно строить здания, о перисто-мозаичных формах, приобретаемых льдом, образующимся на строго определённых поверхностях, о том, что действительно нет двух одинаковых снежных кристаллов, о различии между хлопьями и кристаллами и общественной природе снежинки — тоже довольно политизированная тема для статьи, — а также о том, что хлопья, падающие с неба, образуют собственный природный алфавит, всякий раз создавая собственную уникальную грамматику.

Шарлотта вырвала страницы из «снежного» блокнота и выбросила их в окно.

Он выглянул и посмотрел на то, что осталось от них на верхушках деревьев и кустах, на ветровых стёклах и крышах машин, припаркованных внизу, и на клочки, разбросанные по тротуару.

— Ты пишешь о природе? — сказала она. — Не смеши меня. Нельзя просто высасывать из пальца истории о блужданиях по полю или вдоль канала, вывешивать их в интернете и утверждать, что пишешь о природе. Ты всего-навсего растение-паразит. В этом твоя единственная связь с природой: паразитируешь на людях и получаешь за это зарплату. Даже не пытайся выдавать себя людям или, вернее, себе самому за кого-то другого, ведь ты всего лишь привязчивое стыдное растение-паразит!

Они погрызлись, когда она застукала, как он чистил ногти о края страниц её книги, и попросила этого не делать, после чего, задетый её критикой, он начал критиковать её за бесконечное нытьё о международном положении.

— Они сделали свой выбор, — сказал он, когда она снова пожаловалась, что людям из ЕС приходится выжидать, позволят ли им остаться в стране или нет, как и людям, вступившим в брак с людьми из ЕС, или людям, чьи дети родились здесь и которым, возможно, нельзя будет остаться и т.  д. — Они сами захотели приехать и жить здесь. Они пошли на этот риск. Мы в этом не виноваты.

— Выбор, — сказала она.

— Да, — сказал он.

— Помнишь, как мы говорили о людях, которые утонули, убегая от войны и пытаясь переплыть море, а ты сказал, что мы не должны чувствовать вину, потому что это был их выбор — бежать из своих сожжённых и разбомблённых домов и опять-таки их выбор — сесть в лодку, которая затем перевернулась? — сказала она.

Вот такое она постоянно говорит.

— У нас всё нормально, — сказал он. — Не волнуйся. Денег хватает, у обоих хорошая гарантированная работа. У нас всё хорошо.

— В твоём автоматическом возврате к эгоизму нет ничего хорошего, — сказала она.

Что почитать: Али Смит «Зима»

Али Смит — одна из самых одарённых современных британских писательниц. Её предыдущую книгу «Осень» назвали первым великим романом пост-Брексит эры. «Зима» — вторая часть «сезонного» квартета, связанная с предыдущей книгой не героями, но общими темами и атмосферой. В ней Смит пишет о проблемах общества эпохи постправды, сохраняя неизменный юмор и оптимизм.

Купить

Лайфхакер может получать комиссию от покупки товара, представленного в публикации.