Этот заголовок, в духе бульварной прессы служит не просто для
привлечения внимания, а является иллюстрацией того, о чем бы я хотел
написать.
Во-первых, он заявляет термин «гуманитарий», как некую общность, которая априори существуют.
Во-вторых, как-бы невзначай, этот же вопрос вводит идею, что они все вместе чем-то эдаким занимаются.
В-третьих,
уточнение «на самом деле» наталкивает нас на мысль, что все остальные
уже задавались вопросом о роде занятий гуманитариев, но пришли к
ошибочным выводам.
Богатое воображение сразу же рисует просторный
зал библиотеки, заполненный покрытыми зеленым сукном столами, за
которыми на длинных скамьях сидят те самые «гуманитарии» и в свете
зеленых кабинетных ламп на медных ножках работающие над общим секретным
проектом. Большинство критически-мыслящих читателей сразу же избавятся
от этого наваждения, но сами понятия останутся в их сознании и, пусть и
со знаком «минус», но будут участвовать в их дальнейшем мышлении. Как и
разделение читателей на «критически-мыслящих» и «не
критически-мыслящих», которое появилось абзацем позже.
Точно так
же и опросы общественного мнения предлагают нам высказать свое мнение по
вопросам, относительно которых еще минуту назад мы никакого мнения
могли и не иметь. А после того как мы задумались «как же правильно»
отвечать на этот вопрос, то есть мысленно представили себе «всех
остальных», вообразили, как бы они ответили на этот вопрос и проставили
галочки в ответе, опрашивающие подводят итог и предлагают нам обобщенный
результат, в качестве доказательства того, что есть некое «общество»,
которое имеет вполне выраженное мнение по данному вопросу.
На что
же все это похоже? На декларативное программирование с глобальным
пространством имен. Наше сознание, наш язык, вся наша цивилизация
состоят из сети связанных между собой понятий, которыми мы оперируем. И
на входе нет никакого фильтра: все, что было нами услышано добавляется в
эту семантическую сеть. Мы можем ослаблять или усиливать связи между
сущностями. Можем добавлять в свою семантическую сеть новые сущности и
связи. Но мы не в силах никогда ничего оттуда удалить.
Как
говорят философы: «в мире идей никогда ничего не исчезает». Ну, почти
никогда. Если уничтожить все физические носители, определенных идей,
включая людей, эти идеи перестанут оказывать влияние на мышление и
функционирование общества. Либо, если какие-то идеи станут настолько
непопулярными, что их перестанут передавать и просто забудут, они тоже
окажутся исключены из оборота. Во всех остальных случаях, даже
информация о том, что что-то является очень плохим, содержит в себе
информацию о том, что эта сущность существует, а значит добавляет ее в
семантическую сеть слушателя.
Если в естественных и инженерных
дисциплинах предмет исследования отделен от исследователя, то в
гуманитарных субъект всегда в той или иной степени является частью
объекта. Проводя гуманитарный эксперимент, исследователь в той или иной
степени проводит его и над собой. Но даже просто читая или размышляя над
какой-либо проблемой, исследователь необратимо меняет свое собственное
сознание. Это как если бы программист запускал все скачанные и
написанные им программы в собственном мозгу и они оставались бы там
работать до конца его жизни.
Так же работает и пропаганда: наша
свобода воли и рациональность довольно неплохо защищают от прямых
императивных инструкций. Мало кто выполняет все, что ему говорят. Но вот
от декларативных данных мы практически не защищены. Вся информация,
которую мы воспринимаем беспрепятственно попадает в наше сознание. И она
не просто хранится там, она влияет на все размышления и выводы которые
мы делаем в дальнейшем. А значит, косвенно, и на наше поведение.
Силовое,
нормативное или экономическое принуждение дает быстрый, но
краткосрочный результат. Человек с пистолетом у нашего виска может
заставить нас сделать почти любое простое действие, пока пистолет
находится у нашего виска. Хотя заставить что-то изобрести не может, как
ни старайся. Государство или работодатель могут заставить нас
действовать в рамках закона или трудового распорядка, пока мы находимся в
сфере их контроля. Но как только внешнее давление ослабнет, мы
прекратим делать то, с чем несогласны. А вот идеи и понятия, которые мы
усвоили, влияют на то, как мы действуем добровольно. В этом смысле
историк, философ, писатель или даже автор анекдота обладают гораздо
большей властью над обществом, чем самый влиятельный правитель.
Было
бы ошибкой думать, что каждого историка, литературоведа, социолога,
филолога, журналиста или философа в институте обучают тому, как
целенаправленно манипулировать обществом. Искусство пропаганды, по
слухам, действительно изучалось в некоторых советских ВУЗа, но оно
довольно вульгарно и от него можно защититься, просто научившись
распознавать приемы манипуляторов. Но и химиков чаще всего не учат
создавать бомбу, радио-электронщиков не учат делать самодельных
передатчиков, фармацевтов не учат никого травить, программистов редко
учат взламывать информационные систем, но те из них, кто достаточно умен
и хорошо учился, умеют в том числе и это. Мало кто занимается этим
целенаправленно, но любая деятельность, связанная со словом или науками
об обществе неизбежно оказывает на общество влияние.
В отличие от
естественно-научной или технической информации, гуманитарная информация
всегда окрашена. Информация о том, что дистиллированная вода замерзает
при -10 градусах любопытна и даже парадоксальна, но оказываемое ею
влияние на поведение людей минимально. Напротив, информация о том, что
«49% россиян поддержали возвращение смертной казни» или что «политик X
совершил Y» может оказать значительное влияние. Поэтому и
распространяется эта информация по другим законам.
Распространение
нейтральной информации сдерживается только ее достоверностью и
практической значимостью, либо необычностью и парадоксальностью.
Напротив, принимая решение о ретрансляции социально-значимой информации,
рациональной стратегией был бы оценить, желателен ли эффект, который
вызовет ее распространение. Точно так же как на собеседовании или первом
свидании мы не просто рассказываем все, что знаем, даже если это
правда, а стараемся отбирать ту информацию, которая создаст нужный нам
эффект.
Более того, семантические связи и ассоциации, заложенные
в информацию тоже могут влиять на оказываемый эффект. Например,
информация о том, что «старуха расчленила и скормила ребенку мертвую
курицу» может быть точно такой же правдой, как и то, что «бабушка
приготовила куриный бульон для приболевшей внучки», однако, первый
вариант вряд-ли будут распространять те, кто хорошо относится к
приготовившей курицу даме. Это довольно очевидно на личных примерах,
затрагивающих человека и ближний круг его общения. Но когда речь идет о
более дальних связях или политических вопросах, многие не отдают себе
отчета, что помимо критерия правдивости, есть еще критерии эмоциональной
окраски и конечного эффекта. Как в притче про три сита Сократа: сито
правды, сито пользы и сито добра, через которые надо просить информацию,
прежде чем ее распространить.
Социологи при изучении любых
социологических и политологических текстов подвергают их своеобразной
дешифровке, рассматривая их через «оптику» вопросов:
— Кем был написан этот текст?
— В каких обстоятельствах был написан текст?
— С какой целью был написан текст?
Это
служит хотя бы некоторой защитой исследователя от красноречия и
образности текста, чтобы при помещении описанных в тексте идей в
сознание исследователя, они снабжались не только теми семантическими
связями и весами, которые заложил в текст автор, но и теми, которые уже
были в голове исследователя до прочтения данного текста. Это похоже на
запуск вируса внутри виртуальной машины, которая позволяет его изучить
безопасным образом, хотя полной гарантии и не дает.
Самой первой
реакцией на все это может быть желание максимально изолироваться,
отстраниться от всех политических и гуманитарных проблем, чтобы
обезопасить свое сознание. К сожалению или к счастью это невозможно. Так
же как наше тело живет в мире, заполненном бактериями и вирусами, наше
сознание живет в мире циркулирующих идей. Так же как наше тело
неспособно было бы переваривать пищу без помощи бактерий, так же и наше
сознание не научилось бы ни мыслить ни говорить без постоянного
потребления идей. Продолжая биологические ассоциации, можно сказать, что
так же как постоянный контакт с естественной средой, естественные
антигены в материнском молоке и искусственные прививки формирует наш
иммунитет, так же и широкий кругозор и образование гораздо лучше
защищают нас от злонамеренных манипуляций, чем изоляция.
Но мне
больше нравится ассоциация с мастерской: у моего деда была довольно
неплохая, по тем временам мастерская, но все же она содержала довольно
скудный набор старых и не очень качественных инструментов и материалов. И
все, что я пытался там смастерить, если и получалось, несло отпечаток
тех материалов и инструментов. А сейчас, когда у меня есть доступ к
современному строительному магазину, даже не очень умелые руки и
отсутствие опыта не мешают мне мастерить более приглядные и удобные в
применении вещи. Точно так же, если бы кому-то пришло в голову
злонамеренно подкинуть неисправный инструмент, чтобы меня поранить, это
было бы гораздо проще в скудной и не оснащенной мастерской. Собственно, в
этом и заключается ценность гуманитарного образования: даже самый
замкнутый социофоб, который не помышляет не только о картере, но даже и о
семье, нуждается в некотором уровне гуманитарной грамотности хотя бы
ради собственной безопасности.
/
