Одна из главных эллинистов современности — Энн Карсон — прониклась «Герионеидой» Стесихора и написала осовремененную версию мифа о Герионе и Геракле. Получилась очень лиричная интимная история, но при её чтении постоянно чего-то не хватало.
«Автобиография Красного» — по сути роман воспитания. И здесь он мало чем отличается от лучших образцов прошлого: насилие в семье, абьюз, первая любовь, поиск себя. Герион в интерпретации Карсон не выглядит огромным исполином, которого Данте поставил стражем в одном из кругов Ада. Здесь — он хрупкий, ранимый, хоть и с крыльями, но обычный подросток, считающий, что его никто не понимает. Его чудовищность — скорее в инаковости: вкусы в любви, любовь к искусству фотографии, языкам и мифологии, чуть позже и философии. На первый взгляд хорошо, но, если приглядеться, то не хватает трагизма и экспрессии, ни в любви, ни в классическом треугольнике позже. И это довольно интересно, так как Карсон — эллинист, и хорошо знает драматургию античности. Ведь на сколько экспрессивны пьесы Еврипида? Читая их, понимаешь всю боль и трагизм любовных ситуаций и предательств.
Казалось бы, Карсон соединяет драму, поэзию и прозу с метаотсылками к Стесихору. Но это не такое уж новое явление. К Гомеру отсылал Джойс, а смешение нарративных форм можно встретить как у многих современников, претендующих на некоторую экспериментальность, например, у Иваны Димич в «Арзамасе», так и у мастеров прошлого — у Хорхе де Монтемайора в «Диане» или в «Дон Кихоте» Сервантеса. Причем у последнего ещё и множество метаотсылок как к его современникам, так и к классикам.
Можно посмотреть на работу с языком. Не надо ходить к Нильсу Хокансону («from Hidden Gods», Нильс Хокансон, пер. Д. Э. Хадсон, журнал «Asymptote»), чтобы понимать, на сколько умозрительно, оценивать такую игру в переводе. Ведь здесь мы больше оцениваем переводчика, чем самого автора. Языковые игры можно встретить как в английском — Джойс, Хоукс, Маркус. др., так и на русском — Кокошко, Янев, Сорокин, др. Здесь Карсон не переходит грань — немного испанского, немного кечуа, без неологизмов, архаизмов, диалектизмов, всё для читателя.
Для того, чтобы компенсировать свою инаковость, Герион полностью погружается в фотографию. И как тут не вспомнить Зебальда или Модиано? Но Карсон здесь скорее ближе к Фоеру, без масштаба Зебальда и без грустной меланхоличности Модиано. Фотографии лишь добавляют изюминку в рассуждениях о времени и памяти, но новизны уже не чувствуется.
Возможно Карсон и хотела написать именно лиричную интимную историю взросления, но много позже всё же решилась на продолжение — «Red Doc>», где герои повзрослели, а Геракл — уже военный ветеран с ПТСР. Но это уже совсем другая история.
