Авангардная поэма о праве некоммерческого существования на жизнь и память

Сегодня я расскажу о вершине раннего периода творчества моего дорогого БРАТА, анонимного построссийского модерниста Андрея Гелианова, известного на DTF как Asap Modernyan. Удивительное – рядом: DTF-юзер пишет не щитпосты, а литературный авангард.

Кто?

Везет мне на молодых российских писателей-анонов (или им на меня). Ноаму Веневетинову, кто бы ни был этот снежный человек, я отредактировал самый сложный роман русской литературы “План D накануне” и написал по книге большую вступительную статью. С Андреем Гелиановым, более известным мне как Asap Kamarin, я дискуссионно приятельствую в телеграм-чате литературного клуба Infinite Read, мы там два главных флудера. Асап – знаток литературного модерна, постмодерн-скептик, ценитель поэзии, музыки и живописи XX века, а в остальном обычный россиянин, выросший в 90-е и 00-е на западном культурном импорте. Посмотрите на его лонги об Арно Шмидте, В. Г. Зебальде и игре The Beginner’s Guide, по ним, по-моему, все понятно.

В январе этого года Асап внезапно предложил мне прочитать его роман “Причалы или Машина тайн”, и выяснилось, что скрытный знакомец (он принципиально не показывает лицо в интернетах, не имеет аккаунтов в соцсетях, при этом охотно общается текстом и голосом в мессенджерах и зумах) – не только мастер затереть за Целана, Берроуза, Штокхаузена и Гарри Дюбуа, но и на удивление хороший прозаик. На удивление, потому что большая любовь к сложному чтению очень редко сопровождается умением сочинять и записывать интеллектуальное свое. Почему так происходит – тема для отдельной большой статьи, а тут лишь зафиксирую, что словоохотливый многознайка из Инфинит Рида сделал сильный текст в духе любимого модернизма, с модернистскими литературными приемами и реальными модернистами среди персонажей. Скоро получу книгу в бумаге, перечитаю и напишу подробнее (в электрическом виде она здесь).

Как исследователя современной русской литературы меня больше всего заинтересовало отсутствие связей “Причалов” с текущими тенденциями в российской прозе. Это написанная на русском языке не русская книга, словно хороший перевод с европейского (учитывая роль Пессоа в романе, с португальского). По идее, таких текстов у нас должно быть довольно много, учитывая, какая доля рожденных на рубеже 80-90-х годов принципиально не читает ничего отечественного, питаясь лишь завозной духовной пищей; однако глубокое вживание в иностранную культуру встречается очень редко, куда чаще сочинения наших современников о забугорщине поверхностны, из западных декораций торчат родные занозы, а автор ничего не имеет сказать читателю, кроме “Хочу за границу!”. Гелианов не хочет за границу, он уже там: “Причалы” написаны так, будто ничего русского в его авторе никогда не было. Поэтому я и называю его построссийским модернистом: по паспорту россиянин, по тексту – нет.

Что?

Пока Infinite Read читал “V.” Томаса Пинчона и “Ада, или Отрада” Владимира Набокова, Андрей Гелианов, он же Asap Kamarin, он же Asap Modernyan дописывал следующую книгу – сборник короткой прозы “Сад, где живут кентавры”. Сборник весь хороший, во многом построен на историях реальных людей. Асап фокусируется в нем на поэтизации прозы в духе его любимых поэтов прошлого века (Рильке, Шульц, Целан) и даже, наверно, в духе “Кантос” Паунда, но меня как человека к лирике глуховатого больше всего зацепила финальная прозаическая поэма “Квартет “Бессмертие””, зачатая в авторе новостью о смерти в Бразилии последнего представителя неконтактного индейского племени. Проэма короткая, всего 47 страниц, обычные абзацы в ней перемежаются стихоподобными, в текст вставлены цитаты из песен и фильмов, пиктограммы, картинки и даже отрывки партитуры.

Проэма состоит из четырех чередующихся cюжетных линий, совместно образующих некий текстовый аналог пятого и/или девятого струнного квартета Филипа Гласса. Две линии очевидны: за виолончель выступает история сотрудников организации FUNAI, защищающей индейцев Бразилии от остальных бразильцев, а за одну из скрипок – история того самого последнего в племени неконтактного индейца, 26 лет прожившего в полном одиночестве в джунглях Амазонки. Подбор двух других инструментов, мягко говоря, непредсказуем: альтом-посредником между виолончельным фундаментом и скрипичной высью проэмы звучит история составителя справочников аномалий Чарльза Форта, а второй скрипкой – хотя это скорее вотерфон – становится история богини Homo Sapiens Генриетты Лакс и ее дочери Эльси.

[Чтобы потом не отвлекаться на личное, сразу скажу, что нет более простого способа завоевать мою симпатию, чем толково написать о HeLa. Вы написали умную и/или красивую историю о HeLa – я ваш. HeLa для меня – это светоч надежды на будущую победу человека над своей биологией, так что любая эстетическая концептуализация ее истории приводит меня в восторг. Поэтому, даже если бы все остальное в “Квартете “Бессмертие”” было так себе, я бы все равно отметил текст Гелианова как достойный чтения. Асап не знал о моем поклонении бессмертным раковым клеткам Генриетты Лакс, но попал – совершенно случайно! – мне в самое сердечко. Так и проявляется в человеке настоящий писатель – через интуитивно верный, захватывающий читателя выбор тем.]

О чем?

В общем и целом проэма посвящена неотъемлемым, но регулярно отнимаемым правам бесполезных для товарно-денежных отношений субъектов и объектов – прежде всего праву на жизнь и праву на посмертную память. Вполне базовая гуманитарно-экологическая тематика о превосходстве ценности любой жизни над ценностями капитализма и сциентизма, но в необычной форме (о чем в следующем разделе).

Виолончельная линия сотрудников FUNAI – Жозе, Стивена, Маркоса и других – единственная написана в нормальном синтаксисе и линейна. Она дает наиболее близкую обычному читателю точку зрения: несколько представителей западной цивилизации проводят дни в неконтактной заботе о неконтактных индейских племенах Бразилии, но мало что могут сделать против нелегальных промышленников, аннигилирующих сельву вместе с аборигенами. От их разговоров зарождаются другие линии проэмы, в том числе эпизодическое вторжение в сюжетный квартет партии теоретика морфогенетического поля Руперта Шелдрейка. Они же в финале метафорически собирают все истории воедино, исполняя пятый/девятый квартет Филипа Гласса, в котором “есть что-то глубоко умиротворяющее, заставляющее смириться со всей этой симфонией мерзостей; найти музыкальный смысл в разных ее фрагментах – как подъемы и спуски мелодии, как скрещение тем”.

Первой скрипке “Квартета “Бессмертие””, безымянному индейцу Гелианов не только конструирует неевропейский поток сознания, чтобы противопоставить сотрудникам FUNAI и бандитам-золотодобытчикам, но и дарит роль шамана – человека-поющей полосы. Также автор находит объяснение тому, почему индеец постоянно рыл норы, и живописует, как и, главное, зачем этот эндлинг жил четверть века в полном одиночестве (спойлер: на самом деле в одиночестве). Подобно другому тексту Гелианова “Нерв неба”, здесь действует идея пения как кода доступа к запредельному, что гармонично вписывается в общую идею проэмы как текстовой музыки о единстве обычного и необычайного. Со смертью индейца прекращается и пение, и, следовательно, все повествование.

Альтовая линия Чарльза Форта, на мой взгляд, достойна отдельного большого произведения об этом уникальном исследователе, посвятившем жизнь сбору не укладывающихся в научную картину мира фактов. Если бразильский дуэт говорит о защите людей от капиталистов, то линия Чарльза Форта – о защите необъяснимого от ученых. Форт подобен индейцу в том, что ему как шаману западной цивилизации открыта другая сторона реальности, которую он называет Саргассовым сверхморем. Из Саргассова сверхморя происходит все и научно определенное, и в пределы науки не вписывающееся – два не пересекающихся, но одинаково действительных подмножества фактов. К нему же Форт относит и природу сознания, и ноосферу, и память обо всем, что когда-то происходило во Вселенной. Человеку надо лишь научиться преодолевать решетки привычного, чтобы получить доступ к информационному сверхморю.

Если оставить в стороне мое восторженное личное, то вторая скрипка Генриетты Лакс тоже посвящена защите от ученых (два сюжета против капитализма, два – против сциентизма), но уже не фактов, а людей-жертв медицинских экспериментов. Генриетта Лакс – богиня современного человечества, но Лаксы не получили ни цента за ее бессмертные раковые клетки HeLa, микробиолог Джордж Гай попросту украл их, скрыв происхождение уникальной клеточной линии. Ее дочь Эльси без разрешения семьи была подвергнута жестоким, впоследствии запрещенным хирургическим процедурам, от которых скончалась в возрасте 16 лет. Нищие, бесправные, социально беззащитные, они никому не были нужны так же, как индеец и курьезные случаи, а потому оказались обреченными на забвение. По счастью, у них нашлись защитники, подобные сотрудникам FUNAI и Чарльзу Форту. Андрей Гелианов – один из них.

Темы онкологии и обретения бессмертия, начавшись в скрипичной линии Генриетты Лакс, в конечном счете распространяются на две других истории о людях западной цивилизации – да, словно клетки HeLa, захватывающие любые другие клеточные культуры, настолько в этом небольшом тексте все детали взаимосвязаны и взаимозависимы. Для скрипичной линии индейца эта тема не существенна: человек-поющая полоса изначально жил вне времени, а потому смерть не являлась для него конечной точкой жизни. Лишь нам, наблюдавшим за ним, показалось, что 23 июля 2022 года он перестал существовать.

Как?

Маловероятно, что вам приходилось читать что-либо сходное по художественной форме с “Квартетом “Бессмертие””, даже если вы любитель литературного хардкора. Это не просто четыре разных голоса, передающих друг другу по очереди микрофон повествования, а именно что сюжетный квартет: после первых глав знакомства с бразильскими правозащитниками, человеком-поющей полосой, Чарльзом Ф. и возвращающейся обратно по стреле времени Генриеттой Лакс их истории смешиваются, и когда один герой выходит на передний план, другие продолжают звучать на фоне. В наиболее сложных местах сюжетные линии образуют хор – говорят по предложению или по фразе от себя в общем потоке сознаний.

Но это не все. Гелианов дает слово всему, что окружает героев. Поэтому, если Жозе и Стивен обсуждают альбом Pink Floyd или смотрят “2001 год: Космическая одиссея”, ждите, что в неожиданных местах, но всегда к месту в текст будут прорываться цитаты Роджера Уотерса и Стенли Кубрика. Постоянно бьющимся пульсом сквозь проэму проходит многократное “Аллилуйя!” как слуховой ожог набожных американских негров. За Чарльза Ф. регулярно говорят цитаты из его книг, а в историю Генриетты Лакс вплетены нарезки из ее биографии, написанной Ребеккой Склут. Вполне в рамках концепции Саргассова сверхморя: четыре фокальных голоса не существуют по отдельности, а выделяются волей автора из общего океана всех голосов когда-либо живших и живущих ныне людей и вещей, при этом окружающие их волны тоже звучат, пусть нисходя до белого шума (что превращает процесс сочинения проэмы в охоту за упомянутым в ней EVP).

Для записи сюжетного квартета Андрей Гелианов использует богатый арсенал графических и пунктуационных модернистских приемов: исчезающие и нестандартно применяемые знаки препинания, разные размеры шрифтов и иные способы выделения слов в потоке, выравнивания по центру и правому краю, запись прозаического текста поэтическими столбцами, пиктограммы и иллюстрации. Кроме того, есть участки на трех иностранных языках без перевода. Разве что ломанных строк, как в “Причалах”, нет. Смысл этих ухищрений в том, что автор создает музыку в облике художественной литературы, а потому текст выступает в роли музыкальной нотации со всеми ее уточняющими знаками, что и как играть, то есть – читать.

Помимо безупречного для лирической прозы раскрытия темы HeLa в “Квартете “Бессмертие”” меня поразило сочетание формы и содержания. Обычно в такую утонченную, если не сказать вычурную форму авторы облекают какие-нибудь свои личные переживания, если не сказать нытье. С другой стороны, такие тяжелые темы, как экология и права этнических меньшинств, традиционно подаются в максимально простой, агитационно эффективной сюжетной обертке. “Квартет “Бессмертие”” выделяется тем, что о серьезном и важном в нем рассказано красиво и изысканно. Вроде бы проэма о том, сколько зла белые богатые и очень жадные мужчины несут миру, а вроде и упрекнуть ее за пропаганду антиглобализма не получается – она глобальнее любых глобалистских политик, как то самое Саргассово сверхморе.

В завершение остается добавить, что прозаическая поэма “Квартет “Бессмертие”” подтверждает права некоммерческого бытия на жизнь и память не только своими историями, но и самой собой – ведь она тоже некоммерческий всполох красоты, который нужно сберечь и продлить в вечность.

 

Источник

Читайте также