Кого играл Эдриан Броуди в «Блондинке»? Как обычный интеллектуал смог соблазнить главную красавицу поколения? Почему пьесы американского драматурга были более десяти лет запрещены в советском союзе? Почему Миллеру запрещали писать сценарии в Голливуде? И причем здесь Дэниел Дэй-Льюис? Ответы на эти вопросы вы узнаете в этом тексте
СЕМЬЯ
Артур Миллер родился в Манхэттене в семье польского эмигранта. Когда-то в возрасте шести лет его отцу пришлось добираться до Нью-Йорка самостоятельно. Это не помешало ему со временем стать успешным предпринимателем с личным шофером. На Айседора Миллера работала вся его родня, что постепенно разоряло фирму, но ему нравилось, что из неудачника, которого когда-то родители не взяли с собой в Америку и оставили в Польше, он превратился в опору для целого клана.
Но разорился Айседор не из-за легкомысленного отношения к подбору кадров, а из-за кризиса 1928 года. Семье пришлось продать практически все драгоценности и предметы роскоши и переехать в маленький домик в окрестностях Бруклина.
Так как у отца больше не было денег, чтобы оплатить обучение, на университет Артуру пришлось зарабатывать самому. Он работал курьером и официантом. По дороге на работу в метро он постоянно читал. Именно книгам суждено было изменить его жизнь: прочитав «Братьев Карамазовых», он нашел свое призвание: «Не знаю почему, но после нее я поверил, что был рожден писателем».
В молодости Миллера нельзя было назвать интеллектуалом. Он был силен в физкультуре и плох в оценках. Большое количество времени он проводил, играя в футбол и бейсбол. Во время одного из матчей получил травму коленной чашечки, из-за которой его потом не взяли в армию во время войны: «До 17 лет я не читал книги сложнее, чем «Том Свифт». А все свои знания я почерпнул из газеты «Hearst».
Жизнь семьи Миллеров могла сложиться по-другому. Молодой Уильям Фокс обращался к Айседору с предложением вложить 50 тысяч долларов в киностудию. Он отказался, потому что посчитал риски необоснованными, а после Великой Депрессии у него не хватало денег, чтобы сходить в кино на фильм от студии «20 век Фокс».
Когда Артур отправлялся в Мичиган поступать в университет, его семья отнеслась к идее скептически. Вечером накануне отъезда тетушка Бетти, самозванная гадалка, которая по картам предсказывала будущее, усадила его за обеденный стол, разложила карты и несколько раз скорбно покачала головой: «Учиться будет неважно. Через несколько месяцев выгонят». Как позже вспоминает Миллер, несмотря на абсурдность ситуации, тогда испугались все: «В глазах у мамы промелькнуло чувство ужаса. Бетти посмотрела на меня и сочувственно коснулась рукой: «Лучше побереги деньги, оставайся дома. Нет никакого смысла ехать». Беда в том, что она высказала мои самые сокровенные опасения и повергла в расстройство, огласив то, чего я сам больше всего боялся».
НАЧАЛО КАРЬЕРЫ
Писать Миллер начал в университете. Свою первую пьесу он закончил за 4 дня и получил за нее премию имени Эйвери Хопвуда, которая среди студентов Мичигана приравнивалась к Нобелевской. К тому моменту Артур даже не был фанатом жанра: «Если не считать студенческой постановки «Генриха VIII», где я играл роль епископа, я видел всего несколько спектаклей. Выигранный приз заставил меня поверить, что способность писать пьесы может быть врожденной, это что-то вроде занятий спортом для ума».
Но самое главное, премия удовлетворила чувство мести Миллера к его тетушке Бетти и доказала, что гадалка была неправа.
В 1939 году после окончания университета Артур отклонил предложение писать сценарии для студии «XX век Фокс» за 250 долларов в неделю ради работы в Федеральном бюро по театрам. Миллеру не нравилась цензура и давление продюсеров, с которыми сталкивались люди, создающие кино: «Мне все еще было непонятно, почему люди так легко соглашаются потерять свою независимость. От одной мысли, что, редактируя мою пьесу, кто-то изменит в ней хоть слово, по коже ползли мурашки. Я не мог представить себе, что продюсер будет иметь право на мой текст еще до того, как я его напишу. Успех имел смысл только в том случае, если ради него не надо было жертвовать независимостью».
Перед началом второй мировой войны общество в Америке было расколото: кто-то не хотел, чтобы страна вмешивалась в разборки Англии, Франции и Германии, кто поддерживал Германию, кто-то Англию. Артур остро переживал это состояние и не мог решить чье мнение ему стоит безоговорочно принять: «Короче, в голове у меня была полная путаница. Все эти переживания, однако, вызвали во мне прилив сил, укрепив желание стать драматургом. Спасаясь от угрозы фашизма, ощущаемой как опасность личного уничтожения, я верил, я очень хотел верить в искусство, которое может сказать: люди едины, у них одни и те же мысли и чаяния».
«ВСЕ МОИ СЫНОВЬЯ»
Миллер остро переживал то, что его не взяли на военную службу, и пытался искупить свою вину тем, что стал писать для радио военно-патриотические пьесы:
«Я ходил по военному городу, постоянно испытывая чувство неловкости за то, что жив. И даже попытался устроиться в Комитет по военной информации – агентство пропаганды и разведки, – но со своим знанием французского на школьном уровне и отсутствием связей не представлял для них никакого интереса, и мне отказали. Я был натянутой струной, готовой вот-вот оборваться, и жил, как выяснилось, в ожидании «Всех моих сыновей».
Артур работал над пьесой два года, он дал себе обещание бросить драматургию, если она не получит признания. Один экземпляр писатель послал своему агенту Лиленду Хейварду, который ничего не ответил. Когда Миллер пошел разбираться в офис, оказалось, что агент в отпуске, и пьесу даже не читал. Расстроенный писатель потребовал свои рукописи назад, но секретарь уговорила отправить их Кей Браун, которая впоследствии станет агентом Артура на следующие сорок лет. Она же рассказала, что можно предложить пьесу Элиа Казану и Гарольду Клерману. Через пару дней они выбрали «Сыновей» для постановки.
Спектакль Казана запомнился Миллеру решением декоратора. Посреди травянистого внутреннего дворика Келлеров вырос бугорок, который актерам приходилось обходить, чтобы не споткнуться и не упасть. Особенно это мучило женщин, ибо они постоянно цеплялись за него каблуками. Он спросил режиссера, зачем понадобился бугорок. Казан спокойно ответил:
– Это могила.
– При чем здесь могила? Это же внутренний дворик.
– Декорации изображают кладбище. Не знаю, может быть, Макс и прав. Пойди расспроси его, потом расскажешь, что он сказал.
Мордекай Горелик, которого все звали Максом, считался гением, – оформляя спектакль, он мог в зависимости от метафоры, в которой для него выразилась идея пьесы, превратить сцену в кабинет дантиста, гимнастический зал или во что угодно. Я подошел к Максу выразить опасения, как бы актеры не споткнулись о его гениальность и не провалили пьесу:
– Макс, ну зачем тебе этот бугор посреди сцены?
– Ты написал кладбищенскую пьесу, – отчеканил он, – а не семейную хронику. Действие происходит на кладбище, здесь похоронен их сын, а вместе с ним их совесть, которая достает их из-под земли. И пусть кому-то не очень удобно, но что-то должно, черт подери, говорить, о чем пьеса. Так что бугор я не уберу.
Через несколько недель после премьеры в «Таймс» пришло письмо от какого-то инженера, который категорично утверждал, что с технической точки зрения сюжет не выдерживает никакой критики, ибо части для двигателей самолетов проходят проверку рентгеном на выявление скрытых дефектов, которые Джо Келлеру якобы удается утаить от армейской службы контроля. Автор письма обвинял Миллера в коммунистической пропаганде. По счастливой случайности отвечать на обвинения не пришлось – сенатская комиссия предала гласности дело Корпорации аэронавтики братьев Райт из штата Огайо, которая попросту меняла на неисправных двигателях штамп «забраковано» на «разрешено к отправке» и, в сговоре с подкупленными армейскими инспекторами, поставила Вооруженным Силам сотни неисправных машин.
Брукс Аткинсон подчеркнул в одной из статей в защиту пьесы: «Те, кто нападает на Миллера, работают на введение цензуры, понимая, что их жизнь будет спокойнее, если искусство станет беззубым и не будет касаться реальных проблем».
После успеха «Всех моих сыновей» Миллер не знал, о чем писать дальше. К тому же его расслабляли «отчисления» — он не мог избавиться от чувства, что даже если он не будет работать, деньги все равно придут.
Миллер думал написать пьесу про итальянскую мафию, которая захватила некоторые районы Бруклина и держала там рабочих в феодальных условиях. Он даже отправился в Италию собрать материалы про их лидеров, но ему в голову неожиданно пришла идея написать пьесу про коммивояжера, которой он загорелся, и закончил пьесу за несколько недель. А собранные про мафию заметки пригодились позже, в 1955 году, при работе над пьесой «Вид с моста».
«СМЕРТЬ КОММИВОЯЖЕРА»
Когда Миллер закончил «Смерть коммивояжера», он отправил пьесу Элиа Казану. В ответ режиссер позвонил ему и сказал:
– Я прочитал твою пьесу. Боже, какая она печальная.
– Так и было задумано.
– Только что закончил. Не знаю, что тебе и сказать. Мой отец… (он был первым из великого множества мужчин и женщин, которые скажут, что Вилли Ломен — это их отец) Ты написал великую пьесу, Арти.
Он говорил так, как будто кто-то, кого мы оба знали, только что умер, и это наполняло меня ощущением счастья.
От революции в разгар Великой депрессии Соединенные Штаты удержало только то, что американцы скорее склонны осуждать себя, чем систему. Вина тонким слоем припорошила плечи отцов-неудачников, и часть из них так никогда и не смогла оправиться, восстановив чувство собственного достоинства и уверенности в себе. Их жизнь превратилась в медленное угасание, и так до самого конца. В начале тридцатых, через год или два после начала Депрессии, газеты сообщали, что в одном Нью-Йорке уже насчитывалось около ста тысяч человек, которые пережили такую психологическую травму, что никогда не смогут работать. Вопрос упирался не только в то, как их прокормить, – они потеряли надежду, стимул к жизни, способность верить в будущее. Это состояние «отцов» Миллер пытается осмыслить в своей пьесе.
Артур выбрал для главного героя фамилию Ломен, потому что она показалась ему такой реалистичной, как будто такой человек действительно когда-то существовал. А потом он пересматривал фильм «Завещание доктора Мабузе». В одном эпизоде персонаж фильма с окаменевшим от ужаса лицом зовет на помощь: «Ломан! Ломан!» (в фильме не совсем так, но я исправил эпизод, чтобы избежать спойлеров). И тогда Миллер понял, что эта фамилия долгое время была у него в подсознании и ассоциировалась с перепуганным человеком, взывающим о помощи.
Тридцать пять лет спустя реакция китайской публики на постановку «Смерти коммивояжера» подтвердила то, что с десятилетиями становилось все очевиднее по мере появления сотен постановок в различных уголках света. Вилли Ломен при всех системах оказывался типичным представителем нас самих. Китайцы осуждали его за ложь, за обманчивое самопревознесение, за аморальное поведение, но при этом не могли не узнавать себя. И секрет заключался не в том, что Вилли олицетворял определенный тип человека, а в том, чего он хотел. Он хотел преодолеть безликость и бессмысленность, любить и быть любимым и превыше всего хотел, чтобы с ним считались.
«Смерть коммивояжера» имела коммерческий успех и была признана критиками, получив премию «Тони», премию критиков Нью-Йоркского драматического кружка и Пулитцеровскую премию за драматургию. Это была первая пьеса, получившая все три главные награды.
«СУРОВОЕ ИСПЫТАНИЕ»
В пятидесятые годы XX века в Америке начинается настоящая паранойя. В эпоху Маккарти ты мог лишиться карьеры за малейшее подозрение в связях с коммунистами. Повсеместно прошли массовые увольнения учителей по обвинению в истинной или ложной принадлежности к профсоюзам. В связи с неблагонадежностью увольняли ученых, дипломатов, почтовых работников, актеров, администраторов, писателей. Создавалось впечатление, что «истинная» Америка восстала против всего, что требовало работы мысли, было или казалось иностранным и хотя бы в малейшей степени посягало на чистоту и величие страны.
Впервые о салемских ведьмах Миллер узнал из курса истории в Мичиганском университете и с тех пор воспринимал это как таинственную мистификацию далекого прошлого: «Наверное, само провидение вложило мне в руки книгу Meрион Старки «Дьявол в Массачусетсе», и странная история, сохранившаяся в памяти, обросла яркими подробностями, я увидел непосредственную связь между Салемом и Вашингтоном, ибо, чем бы ни были слушания в Вашингтоне, они носили откровенно ритуальный характер. Практически в каждом случае Комиссия заранее знала, какие показания ей нужны: она требовала имен, хотя агенты ФБР, просочившись в партийные ряды, давно составили списки тех, кто принимал участие в митингах». Как и в Салеме в семнадцатом веке, целью было добиться публичного раскаяния. Обвиняемого заставляли отречься от сообщников, чтобы отказом подтвердить безграничную преданность новой вере и тем самым пополнить ряды истинно благонамеренных. Все обвинения легко снимались, как только назывались имена соратников и человек отрекался от своих убеждений.
Комиссия не обращала внимания на Миллера, пока он не начал встречаться с Мэрилин Монро. Тогда уже теряющий влияние орган решил, что с помощью этого дела можно напомнить о собственной важности, ведь к паре было приковано внимание всей Америки. Не было никаких доказательств вины Артура, поэтому его хотели запугать еще до проведения заседания, чтобы он, как его приятель, Элиа Казан выдал имена знакомых коммунистов.
Мэрилин звонили и предупреждали, что, если ее муж не будет сотрудничать, ей будет проблематично получать роли. Самому драматургу грозили, что запретят ставить его пьесы.
Какой-то начинающий режиссер предложил Миллеру написать сценарий по мотивам вспышки вражды между нью-йоркскими бандами подростков. Особым подспорьем служило сотрудничество с организацией «Мобилизация молодежи», которая внедряла своих членов в банды, надеясь таким образом вернуть подростков в лоно цивилизации. Артура заинтересовала тема, поэтому он согласился даже на небольшой гонорар с перспективой иметь проценты от проката фильма, если он будет иметь успех.
Однако проекту не суждено было осуществиться: в Нью-Йорк нагрянула инспектор сенатской Комиссии по расследованию антиамериканской деятельности с целью предупредить городскую администрацию, что любые контакты с драматургом чреваты неприятностями. Производство фильма было заморожено.
Когда Миллер прилетел на заседание, его адвокат спросил: «А что, если тебе завтра вообще не ходить ни в какую Комиссию?» И поведал, что звонил некий Фрэнсис Уолтер из Пенсильвании, член Палаты представителей, который завтра будет председательствовать в Комиссии, и предложил все отменить, если Мэрилин согласна обменяться с ним перед камерой рукопожатием. Артур рассмеялся и отказался, хотя это помогло бы ему избежать череды судов.
Обвинителем Миллера был Ричард Аренс. Через несколько лет его выгнали, потому что оказалось, что он связан с расистской организацией, где выступал в роли советника, памфлетиста и эксперта по вопросам генетической неполноценности черных.
Несмотря на то, что уже давно разочаровался в советской системе, на суде Миллер отказался назвать имена писателей-коммунистов, которых он видел, когда в сороковые посещал несколько их собраний. В итоге его оштрафовали на 500 долларов и дали год условного срока, который позже сократился до 30 дней.
Когда пьеса только вышла ее не оценили, она получила спорные отзывы в прессе, а уже через несколько месяцев продажи билетов сошли на нет. Зато со временем «Салемские ведьмы» стали самым популярным из произведений Миллера. В разное время в разных местах она звучала по-разному. Драматург иронично отметил, что научился угадывать, какова политическая ситуация в стране, где пьеса получила шумное признание: там либо надвигалась тирания, либо ее только что пережили.
БРАК С МЭРИЛИН МОНРО
Так как биография Мэрилин привлекает писателей и режиссеров чаще, чем биография Артура, их брак обычно рассматривается с той точки зрения, в которой во всех бедах виноват драматург: Мэрилин просто искала в нем опору и надежду из-за daddy issues в детстве, а он ее подвел и, наигравшись, бросил ради другой.
Но если углубиться и изучить секретные документы (с), то сложиться гораздо более неоднозначная картина. Ведь изначально Монро искала в Миллере не только опору, но и статус. Она верила, что замужество с обладателем Пулитцеровской премии и, возможно, главным драматургом поколения заставит общество посмотреть на нее как на серьезную актрису. Но этого не происходило, отсюда и пошло доверие ко всяким спорным менторам, которые должны были научить ее актерскому мастерству, а в реальности лишь убивали уверенность в себе. Из-за этого постоянно возникали психи на съемочных площадках: с Лоуренсом Оливье она ругалась, потому что они не могли прийти к общему знаменателю того, что считать идеальным кадром, а с Джоном Хьюстоном, потому что его устраивало слишком малое количество дублей, и Мэрилин верила, что может сыграть лучше.
На этой почве Мэрилин начала разочаровываться и в муже. Ей начало казаться, что он с недостаточным желанием переписывает сценарии ее фильмов, а значит, не помогает ей стать серьезной актрисой.
Миллер, действительно, когда-то влюбился с Монро не из-за внешности. Ему понравилось, как она интерпретировала стихи, как поддерживала беседы, когда они гуляли. Это в совокупности с идеальной внешностью и заставило его уйти от жены. Но оказавшись в череде скандалов и ссор, он начал понимать, что они отдаляются с Мэрилин, и, скорее всего, уже не смогут сблизиться, потому что оба не нашли друг в друге то, что хотели.
Артур и Мэрилин познакомились в пятидесятом году, когда она начинала свой путь звезды, а он уже был отмечен Пулитцеровской премией. В первую встречу Миллер не показал своего влечения к ней, и она расценила это как уважение к себе, и в ее глазах это выделило его на фоне остальных мужчин. Они стали друзьями по переписке.
Артур старался оставаться с Монро просто друзьями, потому что не хотел уходить от жены. Но они все больше сближались. Мэрилин ценила Миллера за то, что получала от него одновременно и любовь, и чувство защищенности, которого ей всегда не хватало. В один день Миллер в записке написал: «Я лучше умру, чем потеряю тебя» и развелся с женой.
В июне 1956 года Миллера вызвали в суд по обвинению в коммунизме. Это дело бросало тень и на Мэрилин. Ей посоветовали бросить Миллера, если она не хочет лишиться своей карьеры. Но она оставалась верной своему возлюбленному. В том же году они поженились.
Конечно, чувства не были исключительно платоническими. Любовные письма, которые писал Артур своей жене, говорят о том, что он идеализировал ее тело, как и любой другой мужчина той эпохи: «Ты будешь готовить завтрак, я буду целовать твою шею и спину, а потом поверну тебя и поцелую грудь, а завтрак подгорит».
Миллер не мог писать во время их брака, потому что тратил все силы на заботу о Мэрилин и попытки избежать встреч с папарацци. Возле их съемной квартиры на Саттон-Плейс каждое утро у подъезда собиралась толпа фотокорреспондентов: «Поначалу я было решил, что это дань ее невероятной популярности, но после того, как нам обоим пришлось тут же на тротуаре устроить импровизированную пресс-конференцию в надежде, что они успокоятся и исчезнут, репортеры из «Ньюс» и «Пост» стали поджидать нас каждое утро с первыми лучами солнца».
А одна репортерка даже отдала жизнь за возможность сделать репортаж о Мэрилин Монро: однажды вечером Артур и Мэрилин, возвращаясь домой, не доехав с четверть мили, увидели стоявший поперек дороги «шевроле», который врезался в дерево. Затормозив, Миллер вышел и, осмотрев машину, увидел на переднем сиденье женщину, у которой была сломана шея. Подъехав через несколько минут к дому, они увидели «скорую», водитель которой выяснял у газетчиков и фоторепортеров, как проехать к месту происшествия. Когда они спросили, что произошло, оказалось, что жертвой была Мара Щербатова, заведовавшая нью-йоркским отделением «Пари-матч». Вместе с фотографом они ехали, чтобы сделать репортаж. Остановившись спросить у соседа, где находится дом Мэрилин, они, спутав проезжавшую машину с автомобилем драматурга, рванулись с места и, не вписавшись в поворот, врезались в дерево.
Когда Монро снималась в «Давай займемся любовью» и «Некоторые любят погорячее», Артур оставил последнюю надежду писать и решил полностью посвятить себя ей, чтобы разубедить в одиночестве – в этом он видел начало всех ее бед. Драматург частично переписал сценарий «Давай займемся любовью», хотя, по его мнению, текст не стоил даже бумаги, на которой был напечатан. Вопреки его ожиданиям это не сблизило их, потому что его помощь воспринималась как должное и даже критиковалась за недостаток энтузиазма.
В 1956 году Мэрилин предложили роль в фильме «Принц и танцовщица», на съемках которого она постоянно ссорилась с режиссером Лоуресном Оливье. Раздражение она срывала на Артуре:
«Было тяжко видеть, как Мэрилин вновь впадает в раздраженное состояние. Она сердилась не только на Оливье, что он якобы к ней снисходителен, но и на на самое себя. Я чувствовал, что поддаюсь ее настроению, однако ничего не мог изменить, так как прервать съемки было невозможно. Стоило мне попытаться успокоить ее, она тут же усматривала в моих словах слишком банальный подход к ситуации. Ни один фильм, на мой взгляд, не заслуживал таких мучений: каждая сцена в буквальном смысле слова стоила ей жизни».
Так как Монро была в восторге от брака и говорила, что это, кажется, первый раз, когда она действительно влюблена, то после первых разладов, она попыталась измениться, пожертвовав своей свободой: начала вести более спокойную жизнь, занимаясь домашним хозяйством. Но отношениям не удалось наладиться, потому что случилось другое несчастье. В сентябре 1956 у нее случился первый выкидыш. В августе 1957 у нее случилась внематочная беременность, а в декабре 1958 — второй выкидыш. Монро винила в этом себя и начала регулярно употреблять снотворное и алкоголь.
Летом шестидесятого года Миллер и Монро участвовали в съемках фильма «Неприкаянные», сценарий к которому Артур изначально писал, чтобы помочь Мэрилин раскрыть ее драматический потенциал. На съемках этого фильма Артур встретил свою будущую жену Ингу Морат, брак с которой продлился до самой ее смерти в 2002 году. А вот с Мэрилин они терпели друг друга уже из последних сил, просто чтобы закончить фильм. Усложняло съемки то, что из-за регулярного употребления психоактивными веществами, Монро постоянно забывала диалоги. На неделю ей даже госпитализировали в больницу в Лос-Анджелесе.
Хьюстон не знал, что у Миллера и Монро были проблемы в личной жизни. Позже он вспоминал: «Я имел наглость сказать Артуру, что позволять ей принимать наркотики любого рода было преступно и совершенно безответственно. Вскоре после этого я понял, что она вообще не слушала Артура, он не имел права голоса в отношении ее действий».
5 августа 1962 года она умерла от передозировки. Миллера на похоронах не было. В январе 1964 выходит пьеса «После грехопадения». Персонаж Мэгги своей тягой к саморазрушению напоминал Монро. Пресса раскритиковала драматурга за то, что он превратил личную боль бывшей жены в материал.
ЖИВОЙ КЛАССИК
Со времен Хиросимы Миллер думал написать пьесу об атомной бомбе. По прошествии пятнадцати лет его не столько мучило чувство вины за то, что в свое время он не осудил катастрофу, сколько желание из первых рук узнать, как воспринимают ученые то, что они сотворили. Были материалы об их неоднократных попытках убедить президента Трумэна произвести демонстрационный взрыв не в Японии, а у ее берегов в море, что свидетельствовало об их сомнениях в праве взять на себя ответственность за такое количество человеческих жертв
Миллер получил приглашение посетить Ханса Бёте, разработчика линз для детонатора взрывного устройства. Результатом этого знакомства станет совсем иная пьеса, хотя и на близкую тему – «После грехопадения». Это своеобразная монодрама, построенная как почти двухчасовой монолог главного и единственного героя по имени Квентин, который исповедуется перед безмолвным воображаемым слушателем. Содержание пьесы – монтаж беспорядочных воспоминаний, оставивших след в судьбе Квентина.
Герой не щадит себя, но дает понять, что его судьба и его поступки органично связаны с эпохой, временем, непростым и трагическим. В качестве декорации на фоне исповеди Квентина возникает вышка концлагеря как метафоры XX столетия. Образом Квентина Миллер рассказал о драме соотечественников и сверстников, радикально настроенных интеллигентов, которые, узнав об эксцессах сталинизма, переживают крушение иллюзий.
Во время специальной военной операции во Вьетнаме Миллер активно участвовал в антивоенных митингах. События в Чикаго в 1968 году похоронили демократическую партию вкупе с тем, что почти сорок лет эвфемистически называлось ее философией. В темноте напротив гостиницы «Хилтон» едва можно было разобрать очертания молодежного лагеря, где приютились те, кого целый день избивали и арестовывали. По улице медленно ехал джип. Спереди на бампере была прикручена деревянная рама с колючей проволокой для разгона толпы: «Видя, что джип приближается, мы с Кикером замолчали, понимая, что в любой момент он может развернуться и, наехав, вонзить в нас шипы. Кикер сказал: «Я был в 1953-м во время восстания в Берлине, я был в Будапеште, когда туда входили русские, но нигде наблюдать не сподобился подобной жестокости». Миллер вспоминает лица чикагской полиции: они были абсолютно серые, потому что, как казалось, вся кровь прилила к их чугунным кулакам, с таким азартом избивали они протестующих.
В 1965 году Артур Миллер стал президентом ПЕН-интернешнл (всемирная ассоциация писателей) и занимал должность четыре года. ПЕН-клуб был создан после Первой мировой войны Джоном Голсуорси, Бернардом Шоу, Анри Барбюсом и рядом близких им по духу людей, которые полагали, что международная организация писателей сможет предотвратить новую войну путем борьбы с цензурой и националистическим давлением на писателей. За то, что, будучи президентом этой организации, Миллер боролся против угнетения в СССР писателей-диссидентов, его пьесы более десяти лет были запрещены в советском союзе.
Разочаровавшись в коммунистах во времена Сталина, Миллер оттаял к СССР после прихода Горбачева. Чингиз Айтматов позвал Миллера в Киргизию на встречу деятелей культуры, которую организовывал по собственной инициативе. Одним из мероприятий была встреча с Горбачевым, которая продлилась почти три часа.
Политик произвел на Артура положительное впечатление: «В отличие от своих предшественников. Горбачев не был опухшим и одутловатым от алкоголя. Он был в коричневом костюме, бежевой рубашке и галстуке в полоску. На лице – нетерпеливая усмешка и современный острый взгляд».
В своем выступлении Горбачев намекал, что всеобщее благосостояние должно стоять выше собственно партийных интересов. Если он осмеливался говорить такое публично, то следовало признать, что это замечательно и ново, ибо поставить под сомнение абсолютный приоритет партии в СССР всегда считалось чем-то противоестественным. Когда Миллер вернулся домой и написал статью об этой встрече, в которой рассказал про выступление Горбачева, он не нашел газеты или журнала, взявшихся бы ее напечатать: столь глубоко было в журналистской среде неверие в возможность каких-либо перемен в Советском Союзе.
В 1996 году в Голливуде снимали экранизацию пьесы «Суровое испытание» с Дэниел Дэй-Льюисом и Вайноной Райдер. Миллер активно работал над сценарием, и в один вечер к нему в гости пришел сам исполнитель главной роли. Так Дэниел познакомился с дочкой Артура Ребеккой. В том же году они поженились, и счастливы в браке до сих пор.
Миллер писал пьесы до конца своих дней. Его последнее произведение вышло в год его смерти. Позднее творчество уступало по уровню ранним, поэтому их ставили не так охотно. Артур считал, что на Бродвее просто его недооценивают, поэтому был немного обижен. Однако в день его смерти на Бродвее на несколько минут был погашен свет. Так почтили память, возможно, главного американского драматурга XX века.
PS. Подписывайтесь на телеграм-канал автора, там когда-нибудь будут новые посты
