Эта заметка будет поделена на части. На половинки.
Первую можно читать тем, кто прошёл Disco Elysium и сомневается, а стоит ли ему читать роман. В ней будут спойлеры по DE, поскольку от сравнения с игрой не уйти [можно, но не нужно]. Это условная «рекламирующая» часть. Этакий предупредительный F.A.Q. по вопросам, которые мне, в общем-то, никто не задавал.
Вторая будет посвящена восприятию книжного сюжета, включая ключевые спойлеры. Её можно читать, если вы уже прочли роман и теперь хотите обсудить его. Или не собираетесь этого делать вовсе и вам просто интересно, а что же там произошло (пересказа не будет, перейду сразу к трактовке).
Есть и третий повод. Некоторые пробегают такие разборы по диагонали, чтобы, нахватавшись спойлеров, оценить глубину произведения (или степень шизофрении автора заметки) и, оценив красоту твистов, принимаются за чтение (или решают, что им снова пытаются подсунуть «гениальный» сон собаки). Сам иногда так делаю, но здесь – не рекомендую. Роман действительно хорош. Оцените-ка лучше сами. Полный перевод на русский, доступный на Google-диск, читать столь же приятно, как и официальный перевод игры. Точен ли он? Понятия не имею, язык оригинала я знаю ровно никак, а оба английских перевода критикуются на reddit основательно (отдельный вопрос, знают ли критики язык оригинала).
Если вы не играли в Disco Elysium, то книгу, пожалуй, всё равно будет интересно прочесть, если любите психо[-логическую / -делическую] фантастику в духе позднего Филипа Дика. Найдёте массу параллелей, а восприятие, очищенное от наслоений DE, позволит воспринять мир романа чуточку лучше, благо отличий в построении мира хватает.
И последнее. Невозможно говорить о произведениях Роберта Курвица и не нарваться на обвинения в любви к претенциозности. На мой же взгляд, его тексты – полная тому противоположность: максимально искренние, выстраданные эмоции, предельно честный диалог с читателем. Та самая беседа на кухне во втором часу ночи. Местами сверкает «фиглярский шик», но как говорить о шике, не шикуя самому.
Хочу пообщаться с вами. Я не Роберт Курвиц, и у меня это не получится также хорошо. Может, получится плохо.
Конец вступления.
Часть первая
Я не столько боялся, сколько брезговал читать дебютный роман автора. Беглый просмотр страниц на английском вкупе с википедийной сводкой о низких продажах привели к предубеждениям: «меня явно ожидает проба пера, блин комом, кривоватый набросок будущей игры».
И я давно, друзья, так не ошибался.
Чтобы не навлечь гнев любителей игры, деликатно скажу, что книга оказалась не хуже. Но если исповедоваться, как мы договорились выше, то в роли художественного произведения она, пожалуй, выступила лучше. Возможно, во мне говорит эхо свежего знакомства, но пока видится, что это именно так. Да, из-за печатного формата действуют понятные ограничения и мы остаёмся: без плача труб на фоне, без ролевого отыгрыша, без побочных квестов и даже без иллюстраций Александра Ростова, если вы читаете переводную pdf-ку (пару официальных работ я приведу ниже). Но именно как текст, как набор абзацев с мыслями автора и цельным сюжетом, как ассорти художественных приёмов – она лучше. Хоть убей.
Перед нами непастеризованный концентрат Disco Elysium. С гарантией невмешательства (вопреки общему мнению, текст к игре писало пять человек с Курвицем во главе, текст книги же писался им единолично).
Парадокс, но незаконченное произведение на два вечера (роман буквально определён автором как «роман-пролог», а предполагаемый цикл должен был насчитывать шесть томов) оказывается более герметичным, чем игра на два-три десятка часов. Из всех действующих лиц лишь история дизайнера, одного из протагонистов, завершается откровенным клифхэнгером, тогда как прочие персонажи, включая совсем уж побочных, буквально заслуживают отдельных глав и вставок, рассказывающих об их судьбе. Те самые «карточки последствий», как любят поклонники старых RPG. Что уж там, добавленный в заглавие Аромат – это персонаж, служащий персонификацией эпилога романа, герой-постскриптум, чей монолог о конце света нагло приводится в середине книги, когда ещё и сюжет-то едва начал проясняться. После его слов и добавить будет нечего. Это не спойлер, и понимания этот факт не прибавит, пока не прочтёте книгу целиком.
Это также не постмодернистский приём и не дешёвое средство завлечения. Типично LOSTовские скачки между прошлым, настоящим и будущим, рваная композиция, обусловлены не только сюжетно, но и, скажем так, идеологически. В них вся суть истории и именно поэтому я говорю о композиции в начале заметки. Конец романа помещён в его середину. Концы отдельных сюжетных веток раскиданы то тут, то там. А последняя глава снабжает нас пачкой подсказок и буквально отправляет в начало книги с посылом: «теперь у тебя есть все ключи к разгадке, перечитай». Перечитать несложно, книга короткая. Ответы действительно есть, и для их получения не нужен никакой мета-элемент, только внимательность и некое, хм, интуитивное понимание мировоззрения автора, его взглядов на жизнь.
Disco Elysium – это игра о необходимости смотреть в будущее, в которой игроку приходится исследовать своё прошлое. «Аромат» – книга исключительно о коммуникации с прошлым. Будущего много, слишком много, целые главы, но все они – своего рода знак: «Дальше дороги нет, поворачивай». Думаю, автор ушёл бы в депрессию даже в том случае, если бы книгу ждал успех. Скорее всего, он УЖЕ был в депрессии, когда дописывал роман. Возможно, болезнь лишь усугубилась бы в случае коммерческого успеха, ведь это означало бы, что читателям пришёлся по нраву мотив романа.
В немногочисленные светлые моменты (по сути, одну-единственную главу) книга, однако, превосходит по степени «сияния» и сцену в церкви и диалог с фазмидом. Возможно, из-за отсутствия в этой главе элемента «магии» и блестящего описания её подлинного, детского сорта, магии-что-взаправду. Не хуже, чем у Брэдбери, у Кинга, у Крапивина, потому что очень откровенно, что ли. Одновременно развратнее (дети объедаются спидов) и чище (сексу они предпочтут единение со вселенной и хорошо описанную платоническую любовь, наслаждение закатом, искренние монологи). В прочие моменты эстетика романа тянет на такое дно, что в тяжёлые жизненные периоды я бы не рекомендовал его читать вовсе. Потонете.
Игравшим в DE известны два столпа, на которых построен мир Курвица: ностальгия и эсхатология. Этот мир цепляется за прошлое, потому что в нём собрано всё величие и весь трагизм человечества, тогда как настоящее в лучшем случае скучно и неопределённо. Не одни лишь консерваторы питаются прошлым (для них ресентимент – это цель и средство, подножный корм), но и коммунисты, что без конца сравнивают нынешнюю Самарскую народную республику (обитель компромиссов) с величием революционного государства Краса Мазова, готового на всё ради блага Революции, вплоть до пули в собственный лоб. Даже Моралинтерн, чья цель – унификация реальности по протоколу, опирается на идеалы давно умершей Долорес Дей. Прошлым тут живут все.
И в то же время их можно (нужно?) понять и простить. В отличие от нас с вами, жители этого мира ощущают его конец более явно: нашествие Серости на изолы, местный аналог тепловой смерти вселенной, произойдёт не в бесконечно далёком будущем, а, возможно, к концу столетия, в лучшем случае дав людям ещё пару десятков лет сверху. Реалисты говорят: «Столетие – это слишком много». Пессимисты молчат от страха. Те, кто знает правду, смеются над остальными: «ядерная война наступит раньше».
Серость – не пикантная деталь сеттинга, как в DE. В «Аромате» это главный антагонист. И она связана со временем. Она пожирает его, словно лангольеры, и хранит, словно мать Бодхо.
Итак, в прошлом – какая-никакая опора, в будущем – война и смерть, в настоящем – мы с вами, и нам грустно, нам неуютно, нам тяжело. Знакомые ощущения.
При таком подходе, когда выбор настоящего – самый правильный, самый скучный и самый тяжёлый вариант, герои и сам рассказчик предсказуемо начинают хотеть то погрузиться в прошлое, то заглянуть в будущее, чтобы найти в себе силы его избежать или отсрочить. Лишь бы не смотреть по сторонам. Этим обусловлены скачки в повествовании и то, что едва ли не треть глав начинаются с фраз наподобие: «Два месяца назад…», «Через двадцать лет после этого…», «А восемнадцать лет назад…», «Но через десять лет…».
«За час до этого».
Автору как будто и самому не хочется писать про настоящее. Будущее трагичнее, а прошлое любопытнее.
Читатель ощущает, что в этой композиционной чехарде и скрыта главная тайна. Курвицу удалось передать ощущение прыжка во времени как чего-то, что играет ключевую роль.
Однако Курвиц не рассматривает это как эскапизм, это было бы пошло, слишком дидактично, слишком в духе учения Моралинтерна. Нет, бежать от ТАКОЙ реальности – не стыдно. Бояться ТАКОГО будущего – не зазорно. И лишь искать ответы в ТАКОМ прошлом – всё же не лучшая идея, как показывает сюжет романа.
В отличие о мира DE, тяготеющего к магическому реализму в том, что касается физических законов выдуманного мира, вселенная «Аромата» близка к sci-fi, а местами очень явно перекликается с творчеством Филипа Дика (паранойя, память, наркотики, эффект Манделы, галлюцинации, коллективное забвение из романа «Лейтесь слёзы, – сказал полицейский» – те же смысловые теги, но раскрытые особым авторским способом). Прошлое – это особая материя со своими научно-фантастическими законами. При этом энтропонафтика, изучающая Серость, работает с категориями метафизики. Круг замкнулся, фантастика стала философией, не изменив своей природе.
Вокруг прошлого выстроен сюжет романа. Наконец, поговорим и о нём. Трое повзрослевших друзей не могут смириться с пропажей четвёрки девушек (трёх одноклассниц и их младшей пятилетней сестрёнки) двадцать лет назад. На первый взгляд, это типичное для современных детективов в духе серии True Detective «расследование длиною в жизнь». С типичными поворотами на тему ложных подозреваемых, допросом больных педофилов, которые будут только рады оговорить себя и тем запутать расследование, переоценкой отброшенных второпях улик, и так далее. В лучших традициях поджанра «они встретились через двадцать лет, чтобы закончить начатое», наибольшего успеха в расследовании достигает главный неудачник класса, до сих пор живущий с матерью и сильнее прочих привязанный к прошлому. Оммажей классике хватает.
Так, да не так. По DE вы должны были понять, что автор любит издеваться над тропами. Вот тебе одна потайная комната за другой, вот китаец-напарник, а ещё он будет знать больше, чем главный герой. В «Аромате» всё несколько тоньше и циничнее, так сразу и не заметишь. Успех в расследовании может оказаться «успехом». Но это – для второй части заметки.
Во-первых, здесь Курвиц не обманывает наблюдателя так, как он это делал в DE. В игре многие, включая меня, пытались вести расследование по-честному. Нет, меня не разозлил финал. Я полностью «ЗА» выбор фигуры преступника, потому что идеологическое расследование было умело спрятано за сугубо «жанровыми» процедурами по поискам убийцы [да кому тот вообще был нужен?]. Я сразу понял, что крючками к финалу будут не показания Клаасье, бандитов (половина в пиджаках, половина в комбинезонах), не тело на дереве и уж точно не тело на пирсе. Уликами служил сам мир вокруг: история о Революции, о пулях, застрявших в стене, и ружьях, замурованных за стеной, что оказались важнее, чем дыра в стене, через которую можно подглядывать. Но меня немало злило, что игра одновременно предлагала мне вести «нормальное» расследование и тут же приговаривала: «Ну, ты же понимаешь, что мы тут занимаемся ерундой. Видишь, дорогой, я не пущу тебя на остров, хотя ты уже знаешь, что и оттуда могли стрелять. Ну не пущу я тебя туда и всё тут, угомонись. Собери ещё один комплект французской одежды, да выпей пива».
Нет. Расследование в «Аромате» честнее. Герои проверяют показания свидетелей, взламывая их мозг с помощью чемоданчика ZA/UM, а то, что неизвестно героям, рассказывает сам автор в отдельных главах. Шкаф мыслей – не абстракция в голове копа рок-звезды, это медицинский феномен, изучение которого международное право рассматривает как вызов гуманизму и границам приватности. Вскрытие кабинета мыслей переживают не все, технология грязная.
В отличие от DE мы сразу понимаем, что разгадка исчезновения лежит в области устройства мира, а не в том, кто, кого и когда видел в последний раз. Местами автор откровенно издевается над читателем, когда описывает события, про которые мы думаем: «Должно быть, это и была их последняя встреча», а потом узнаём, что глава описывала события задолго до того-самого-дня. Только вот её значимость значительно выше, чем тот «судьбоносный» день, и поэтому выходит, что автор всё же не обманул тебя. Он всё это время играл на твоей стороне, читатель.
В отличие от DE мир не является для нас загадкой, скрытой за стат-чеком с особыми условиями. Напомню, что узнать о природе Серости, об изолах, о географии мира можно было лишь после того, как мы проходили проверку Концептуализации, поговорив с Джойс в отсутствие Кима Кицураги. Именно так и никак иначе: ни через прочтение книги о рецептах блюд, приготовленных в Серости, ни через высокие навыки Истории. Поговори-ка с Джойс и лишь после этого тебе откроется правда о природе дыры в реальности, завяжется беседа с дальнобойщицей и многое другое, основанное на понимании фундаментальных законов мира. Это было иронично и остроумно: в самом деле, если вы потеряете память посреди Саратова, вряд ли взрослому лбу кто-то объяснит, что мы живём на шаре, что континенты омываются океанами и так далее. Такие знания даются в школе, и если ты умудрился пропустить их – это твои проблемы.
В книге это работает гуманнее. Автор добавляет главы между главами, в которых он описывает, как работает Серость, какую жизнь прожили герои прошлого, и что ждёт мир в конце времён (то есть спустя каких-то пару десятилетий). Это не выглядит как сухие вставки из игрового Кодекса. Стилистически и концептуально такие фрагменты очень сильно напоминают успешные проверки Shivers из DE, мои любимые моменты в игре.
Я уже чувствую, к чему приведёт моя критика в комментариях. К обвинению в желании получить всё на блюдечке. Но дело в том, что автор сам может выбрать, из чего сделать секрет, а что преподать открыто. И в романе Курвиц, описывая Серость без умолчаний и требований к читателю, на самом деле задаёт куда больше вопросов, чем тот же Курвиц, писавший тексты DE. Интриги не становится меньше, нет, просто она перемещается в другие, более интересные области. Причём интрига как бы возникает в двух областях сразу: в научно-фантастической (область парадоксов течения времени и работы памяти) и в философской (в мире Курвица этические максимы играют роль законов природы, мы узнаём это в конце игры из диалога с фазмидом, а в романе об этом говорится уже в первых главах).
В то же время, из-за компактности романа здесь нет филлеров. Совсем. Все «побочные фрагменты» либо оказываются чеховскими ружьями, либо служат ключами к разгадке. Финал открыт лишь формально, перечитав книгу по второму разу, вы заметите много деталей, на которые прежде не обратили внимания. Не спешите лезть на Reddit после первого прочтения, перечитайте роман сами и обо всём догадаетесь, я вас уверяю. Затем можете всё-таки заглянуть в обсуждения и обнаружить, что в целом люди поняли секреты романа примерно также. Головоломку по силам разгадать самому и это принесёт массу удовольствия. Скажем так, это скорее «Малхолланд драйв», чем «Внутренняя Империя».
Часто, перечитывая дебютные романы, ранние тексты любимых авторов, мы обнаруживаем в них прототипы будущих героев, куколки, контуры. Иногда это знакомство почти раздражает. Нельзя не увидеть в «Волшебнике» Набокова будущую «Лолиту», это слишком очевидно. Точно также герои «Аромата» и отдельные сцены неминуемо вызовут ассоциации с персонажами DE. Здесь даже есть свой узор на коже, напоминающий созвездие. Здесь есть свой «плохой мальчик», сорванец-отморозок, торгующий спидами. Свой диджей со своим ХАРДКОРОМ, погружённый в реальность собственного творчества, которому не нужен внешний мир. И, как и в DE, ХАРДКОР из области электронной музыки перетекает в изучение Серости, а сам диджей служит источником ответов на фундаментальные вопросы мироздания.
НО. Я не преувеличиваю, не обманываю. В романе эти персонажи раскрываются гораздо лучше, чем в DE. Словно именно игра предшествовала роману, а не наоборот. Словно герои с улиц Ревашоля послужили прототипами героям на улицах Ваасы, места действия романа. Местный Куно, малыш Зиги, оказывается невероятно трагичным персонажем, и во второй половине текста он едва ли не затмевает главных героев (и в этот момент я понимаю, почему автору было так важно дать Куно побыть вторым сопартийцем в эпилоге). Его поиски в области нигилизма уводят читателя куда дальше, чем это удаётся Куно, запертому в амплуа «сорванца, взявшегося за ум». Аналогично, Изи-Чиль, диджей-эскапист, раскрывает свою душу лучше, чем Эй-Камон, с которым Курвиц поступает достаточно жестоко, превратив в дегенерата-эйфориста, пускай и способного сердцем обнять вселенную.
«Но Куно прикольный, ведь ему похуй!», «Но Эй-камон – это отличная шуточная отсылка на культуру рейва, он цитирует группу Scooter!»
Да. И здесь ещё один нюанс. Для кого-то он может стать ключевым.
Роман не смешной.
Если для вас DE – это в первую очередь комедия, то вы в зоне риска. Роман лишён «мемчиков». Здесь не разговаривают с галстуками и не гладят почтовые ящики.
Это не значит, что он избыточно суров. Искренность Курвица сглаживает углы, а красота описаний освещает даже главы, в которых описывается тотальная война всех со всеми, бомбы, голод, смерть. Но в нём нет буффонады. Есть надежда, есть радость, есть свет (в обстоятельствах куда более жутких, чем те, в которые попал Гаррье). А вот буффонады, за которую многие полюбили DE (а многие возненавидели) – нет.
В качестве заключительного крючка, затравки, интриги. Многие на DTF иронизируют над одним из имён, которое может выбрать Гаррье Дюбуа. Амброизиус Кусто. Кажется, здесь даже есть (был?) пользователь с таким никнеймом. После прочтения «Аромата» этот псевдоним перестанет вызывать у вас улыбку. Более того, вы испытаете тревогу и страх. «Постойте, но неужели автор имеет в виду?….
Я надеюсь, что нет. Просто совпадение.
Часть вторая
Я соврал, когда говорил, что в книге, в отличие от игры, нет юмора. Он есть, но его чуть-чуть. В самом начале. И он умеренно чёрный. Точнее, красный.
Как будто желая посмеяться над собственным твистом в конце романа, Курвиц вставляет в одну из первых глав сцену с шариковой ручкой, в корпус которой вставлена многослойная стерео картинка с фотографией лидеров коммунизма.
Поворот ручки на X градусов относительно оси – и с группового фото пропадает tovarisch А. Доворачиваем до 2X – и прощаемся с tovarischem B. Смешно. Только вот один из участников политбюро исчез со снимков по какой-то иной причине, вне всякой связи с политическими чистками. Когда дочитываешь до этого момента, воспринимаешь его как некий психоделический прикол, очередную галлюцинаторную метафору (их у Курвица немало, любители «прокачивать» фиолетовые навыки не дадут соврать). Непросто предугадать, что в первых же главах будут такие спойлеры. Тем более что после этой подсказки расследование начинает идти по традиционной траектории, а феномен прошлого ещё половину книги будет восприниматься именно так, как этого требует реалистическая литература.
Курвиц родился в Таллине и вполне мог застать эту забаву, например, на таких вот открытках. Объектом отсылки же, очевидно, служит серия ретушей партийного окружения CCCР. Фотография с Ежовым является наиболее известной из-за комичного нарушения композиции кадра в результате ретуши.
К середине романа мы понимаем. На самом деле прошлое неразрывно связано с Серостью. Прошлое тонет в Серости. Прошлое принадлежит Серости – не только в отношении времени, но и в плоскости пространства. И это проблема сразу на нескольких уровнях.
Во-первых, от романтика Курвица после DE не ожидаешь попыток писать sci-fi. А он здесь, по моему убеждению, не уступает «Убику», при этом, в отличие от Дика, Курвиц остаётся сторонником бунинской школы письма и не забывает об изящном слоге даже во время описания энтропийных парадоксов восприятия. Очень вкусно.
Во-вторых, проблема возникнет у тех, кто сперва поиграл в игру. То есть, будем честны, почти у всех.
Прохождение DE мешает воспринять концепцию Серости по-новому. А Pale «Аромата» и Pale «DE» – это явно разные феномены. Этому также найдётся объяснение, и оно внушает надежду на счастливый конец обеих миров – игрового и книжного – но пока не об этом.
Обе Серости связаны с людьми, с их прошлым и с их воспоминаниями. Но способ обработки памяти принципиально отличен.
Дело в том, что Серость из игры неоднозначна. При описании её воздействия мы очень часто будем добавлять «но».
Серость поглощает воспоминания, но она же – дарит их. Дальнобойщица вызывает жалость, но мы видим, что, во-первых, она не пострадала физически (дама продолжает сидеть за рулём, а не сидит в психушке), а, во-вторых, миражи Серости для неё, старой и немощной, выполняют откровенно терапевтическую функцию. Ей по-настоящему хорошо от возможности подглядывать за аристократами на балах, погибшими задолго до её рождения и запечатанными в глубоких слоях тумана. Нет в игре и описания нашествия Серости. Мы знаем, что она наступает, но ни разу за игру (поправьте, если ошибся) нам не описывают сам процесс поглощения земель Серостью. Она стелется, словно дымка по полям, и нежно затаскивает в свою дрёму.
Иллюстратор книги (а спустя пару лет — ведущий арт-директор и художник Disco Elysium) Александр Ростов. Эти две фотографии, кажется, единственные портреты художника в сети.
Серость «Аромата» – другая. Она безупречно инфернальна, без всяких «но».
Она связана с гниением. Она превращает тела в «белковую массу». Прошлое, которое она консервирует, вряд ли может служить объектом восхищения, и монологу дальнобойщицы в контексте романа места не найти. Её нашествие прямо сравнивается с ураганом и пережить его непросто даже вне метафизических бед: деревья вырывает с корнем, трещат оконные рамы.
И самое главное – Серость из мира «Аромата» имеет монополию на прошлое. Поглощая земли, она вымарывает их из коллективной памяти. Теория умеренно маргинальна даже в контексте романа (как, впрочем, и вся «магическая» линия расследования), но сам автор всеми силами пытается убедить читателя: Серость лишает героев прошлого, одновременно затягивая в него, чтобы те лишились и самих себя.
Последний Светоч будет апостолом Серости, её слугой, и в честь одного из его прозвищ назван роман.
Одновременно с этим, Амброзиус Сен-Миро упоминается в главе, посвящённой Зиги, как Светоч нигилизма, но вместе с тем он же – возвращается вновь, в конце времён, заявляя, что все прочие Светочи были иными его воплощениями. Он не был первым Светочем, но хочет стать последним. Это короткая и неприятная глава, в которой автор предельно чётко выводит тождество: Серость = нигилизм = смерть.
Главному антагонисту, вынесенному в название книги, не только нечего, но и некого противопоставить. Он «в домике», точнее – в будущем, где всё будет поглощено Серостью, то есть прошлым. А все наши герои, пытаясь достигнуть успеха, тонут в этом самом прошлом, даже если формально принадлежат настоящему. И настоящее, где друзья предают и продают друг друга ради прошлого, делая вид, что расследуют преступление, попросту обречено.
Теперь о них, о героях.
Мне нравится, как автор поступает с тропом «потрясение детства определило их взрослую жизнь». Мы знаем эти истории. Переживший смерть матери от рака становится врачом, увидевший призрака становится медиумом (опционально – наркоманом, маньяком, дурачком).
Исчезновение девочек на самом деле изменило героев лишь «по касательной». Инаят Хан всегда был аутсайдером и на самом деле его, очевидно, больше волновал дирижабль Харнанкур, чем девочки (а выстроить параллели между двумя феноменами он не решался, как видим, до последнего, даже имея все подсказки на руках; более того, он не относил девушек к «той» категории исчезновений, которой занималась его маргинальная наука). Йеспер всего лишь привязался к образу пубертатной красотки в своих сексуальных предпочтениях. Курвиц прямо иронизирует над тем, как возвышенные пристрастия и чистая, светлая ностальгия по девочке в купальнике сделали Йеспера «ну, вроде как, педофилом». Тереш? Здесь и вовсе натягивание штампа на действительность – Тереш стал служителем порядка, ненавидящим тех, кто может причинить вред невинным детям. Как будто без трагедии в прошлом полицейский не станет ненавидеть старых извращенцев, ей-богу.
До самого конца истории они не то чтобы видят в расследовании смысл жизни. Стимул к возобновлению поисков – чистая случайность и результат эмоционального толчка (встреча одноклассников как инъекция ностальгии). Да и было ли расследование в прошлом, чтобы его возобновлять? И что обладает большей ценностью – память о сёстрах Лунд или сами сёстры? Нет, они видят в маленьких девочках из своего детства… маленьких девочек из своего детства. Это не спасательная операция с задержкой, а лишь борьба с воспоминаниями трёх мужчин в период кризиса среднего возраста. Они не собираются искать сестёр Лунд в целом, им важно найти ТЕХ САМЫХ сестёр. Кому было и кому, парадоксальным образом, до сих пор 12, 13, 14.
«Химическая свадьба» – важная глава. Помимо того, что в ней Курвиц использует свой талант описателя на полную мощность, именно в ней:
1) Состоится встреча с Изи-чилем, подводка к которой описывается с позиции Хана (взгляд оптимиста), но итог подвергается реалистической критике Йеспером. В итоге, мы знаем лишь первую половину подлинной истории. Что важнее, событийно Изи-чиль как будто бы неуместен в сугубо ностальгической главе. На самом деле это жирный намёк.
Важно и то, что из трёх героев самый примерный, Йеспер, в этой главе наконец-то встречает Серость на своём опыте. Не настоящую, лишь метафорическую, представленную огромной чёрной волной. Но в этой же главе озвучиваются аналогии между halderding и Серостью, а действие происходит на том самом пляже у гостиницы, где «происходят странные дела». Йеспер, который двадцать лет назад отказался принять участие в химической свадьбе по-настоящему (эпизод с Анни и растёртой таблеткой), на том же самом пляже через двадцать лет всё-таки поймёт, что испытали его друзья и сёстры Лунд.
2) Через «самарский амф» проводится смысловая ось между Самарой, Серостью и сёстрами Лунд.
3) Молин Лунд, как это и полагается традициями по написанию психоделических сцен, подвергается чему-то двусмысленному. По жирнейшим намёкам можно понять, что на физическом уровне у неё происходит выкидыш («пробравшийся внутрь супостат», «тошнота с утра», «токи фенилэтиламинов», «никем не узнанный секрет внутри», «послеродовое блаженство», «красные пятна на внутренней стороне бёдер»). На этическом уровне она, наоборот, зачинает Серость («у моего настроения появляется чёрный цвет», а после «родов» мир начинает звенеть «темнейшим чёрным фильтром», наконец её блаженство завершается тем, что в глубине тела вместо покойного эмбриона в «тёплой темноте» начинает звучать «аварийная сигнализация»). Молин Лунд по-настоящему пропадает именно в этот момент, остальные недели лета – лишь срок перед исчезновением. На фоне блаженств Молин, для особо непонятливых читателей, автор буквально наживую пришивает абзацы о последних часах жизни Нади Харнанкур – великой певицы, влюблённой в жизнь, которую семьдесят лет назад поглотила Серость и которую забудет весь мир, кроме пары бедолаг.
О бедолагах. Важно, что все три главных участника расследования в финале проиграли явным образом.
Все три героя – проигрывают. Они оказываются недостойными быть протагонистами. Лучшее, на что может рассчитывать один из них, Йеспер, – послужить застывшим во времени клифхэнгером на опушке леса. Его история не продолжится. Нечему продолжатся, за весь роман он не сделал ничего полезного.
Выше я писал, что Гаррье Дюбуа с его выходками превращает расследование в буффонаду, а «Аромат» невероятно серьёзен. Но в том числе из-за этого все три главных героя не просто проигрывают в классическом смысле (как можно, например, проиграть дуэль главному злодею, не успеть спасти принцессу, опоздать к постели больного с лекарством). Нет, они буквально упускают из рук само повествование, игнорируют его. Не автор, который обрывает их сюжетные линии, проводив героев на обочину и там прикончив, чтобы поскорее написать концовку, а они сами, изначально действуя неправильно, грубо. Так, чтобы ненароком не совершить «не крутой» поступок. А на самом деле – попросту не решившись в нужное время, в детстве, действовать хоть как-нибудь. Ведь это было бы, как сказал один из героев, «не круто».
Противостоять беде, когда она ушла в прошлое, уже невозможно. Шанс был упущен тогда, двадцать лет назад. Ремарка автора о том, что спустя пару дней шансы найти человека опускаются до ноля, бросается как бы мимоходом. Не обвинять же детей, в самом-то деле! Тем не менее, прошла не пара дней. Прошло двадцать лет. И герои начинают расследование по-настоящему. С предсказуемым результатом, который противоречит жанровому тропу.
Иными словами, они совершают то, чего не мог позволить себе Гаррье Дюбуа – несчастный идиот, который, наоборот, расследовал дело всеми доступными его больному мозгу способами: общаясь с ящиками, решая, какая он птица, ловя призраков, но всегда, всегда искренне веря, что это поможет ему распутать дело. Любое действие хуже бездействия. Даже если это действия в стиле копа-суперзвезды, а труп до сих пор висит на дереве.
Главный твист романа в том, что герои действительно собрались вместе через 20 лет, чтобы найти пропавших девочек, потому что из этих 20 лет, не считая короткого промежутка в пубертате, когда они по одиночке навещали леди Лунд, им было по-куновски ПОХУЙ на то, что произошло с сёстрами. Незакрытые сексуальные гештальты, воспоминания о химической свадьбе, обида на судьбу – вот якоря героев. Сами сёстры Лунд не имеют принципиального значения, как бы герои не убеждали себя в обратном. Принцип набоковской «Машеньки».
Желание найти сестёр было не столько тайной, сколько мелким мальчишеским секретом, который память раздула до размера тайны спустя годы. «Тайной», которую каждый из героев хранил в отдельности, отрицая саму идею по объединению усилий. Они прекрасно понимали, что по отдельности они не смогут достичь успеха. Желание на самом деле было условностью, блажью, попыткой законсервировать «то самое лето». И это самый жуткий непроговорённый автором напрямую элемент истории, на который всё больше деталей указывают к её концу.
Они знали с самого начала, что потерять сестёр Лунд – это, вероятно, единственный способ сохранить их в памяти такими, какими они их видели в день «химической свадьбы». Потому что те сёстры Лунд, что вернулись из Граада и решили их кинуть, – это чёрт знает кто. Проходимицы. Бегать за такими – это «не круто».
Ближе к финалу мы узнаём, что и через 20 лет никакой «кооперации для расследования дела» не произошло. Местный «клуб неудачников» – фикция, ложный оммаж. Один из трио предает другого, третий пропадает в неизвестном направлении, бросив первых двух. Вот они, наши «герои», слева направо.
Степень их неудач прямо пропорциональна усилиям героев и «экранному времени» каждого из них во второй половине романа. А также обратно пропорциональна их близости с Серостью.
Потому что для противостояния Серости нельзя просто совершать какие-то рациональные действия. Нужно или дать ей объять себя, как это делает Зиги или мафиози в Церкви Долорес Дей, или самому сиять точно атомный взрыв, как это делает Изи-Чиль или Гаррье Дюбуа.
Те, кто воровал у читателя время, не справились. Теперь о подлинном главном герое. О том, кто все эти годы, как выяснилось ближе к концу истории, действительно искал пропавших сестёр.
5,12, 13, 14
Зиги – прото-Куно. Зиги – старый рокер, едва старше главных героев, всё ещё молодых. Зиги – главный герой романа «Божественный и страшный аромат». Зиги – нигилист.
Он мог бы ненавидеть электронную музыку, которая к моменту его перехода из детства в молодость стала попсой. Но он ненавидит именно Диско. Диско, которое, как мы знаем, проведя параллели с DE, к моменту рождения Зиги уже вышло из моды. И всё же он откопал этот жанр и возненавидел. Это ненависть не к моде, это ненависть к реликту, к свету, что сиял когда-то в прошлом и мог быть надеждой. Зиги – нигилист.
Зиги – кажущийся апологет идеологии, которой в DE нет. Его сопровождает призрак коммуниста Игнуса Нильсена, но Зиги таскает его с собой по одной единственной причине. Он знает, что Игнус никакой не коммунист. Взрослый Зиги догадывается, что и сам он, конечно, тоже плевал на красную звезду с детских лет. Зиги – нигилист. И Игнус Нильсен – тоже. Если в детстве этот персонаж охраняет Зиги, точно ангел, то взрослый рокер спрашивает у своего учителя (и учителя Краса Мазова), зачем было тратить время на вырубку целой рощи, чтобы в итоге потратить древесину на колья для убийства военнопленных. Ответа нет и быть не может. Это и есть нигилизм. И Зиги его перерос, когда задал вопрос. Отцом Краса Мазова, призрака коммунизма, был призрак нигилизма, эктоплазма Серости.
Чуть позже даётся и ответ о связи Родионова с Харнанкуром, и возникает достаточно смелая гипотеза о том, что сам дирижабль, в сущности, и был той самой «бомбой Серости», ответом самарских коммунистов на ядерную угрозу, тем, что могло переписать историю в прямом смысле слова. Но до таких смелых идей не доходит никто из героев, даже Хан. Гипотезу робко развивают на Reddit, но в самом романе материала, как я и говорил, слишком мало. Звучит любопытно, но маргинально и недостаточно обоснованно.
«Зиги – нигилист». Это приходится повторять герою чаще и чаще, потому что всем своим поведением, всеми словами и поступками, этот персонаж доказывает, что он кто угодно, только не.
Но вот какой парадокс. Нам подспудно хочется записать Зиги в мерзавцы, когда мы встречаем в романе его повзрослевший образ. Его отношение с Серостью отвращает нас. Слишком явно здесь читается принцип «воду не растворить в воде», его приверженность нигилизму прямо проговаривается автором, а тождество нигилизма и Серости прямым текстом озвучивается в главе, давшей роману своё название. Всё сходится, правда? Не сходится.
Действительно ли Серость не причиняет вреда Зиги, потому что он тождественен Серости?
Возможно. Но я думаю, что это не так. Я думаю, что Зиги в своём предельном нигилизме попросту перерос его за все те годы, что его считали погибшим. Он настолько пределен в своём лже-нигилизме, что дорос до отрицания Серости. Иными словами – он отрицает саму идею Отрицания.
Да и какой к чёрту нигилизм, когда мы узнаём, наконец, о его татуировке? 5, 12, 13, 14
У Зиги в романе есть двойник. Антипод, кажущийся светлой противоположностью. И это не прилежный Йеспер, сын дипломата, хотя их разделяет классовый барьер. Это не Тереш, поклонник Франтишека Храброго. Это не Инаят Хан, чей взгляд на природу гойко совпадает, хотя этические отличия слишком сильны.
Этот человек – Изи-Чиль. Второй персонаж, чьё отношение с Серостью – феномен, не поддающийся объяснению. И второй персонаж, черты которого в будущем будут переданы малышу Куно. Не многие, вру, всего одна. Дело в том, что Изи-Чилю, прямо как Куно, катастрофически ПОХУЙ. И именно он, хоть это и не прозвучит в романе ни разу, подлинный нигилист. Тот, кто на краю пропасти даст героям уйти, зная, что на самом деле он уже столкнул их туда, когда передал им сведения о сёстрах Лунд.
Даже их именные главы объединены композиционно. 11-я и 12-я, одна за другой, аккурат в центре книги, отделённые от исповеди антагониста небольшой главкой про молодую модель.
Зиги – «нигилист», и он вам это докажет: снова, и снова, и снова. Он будет кидать камни в ваши окна, он будет бить ваши лица, он будет смеяться над вашими идеалами. Изи-Чиль с раннего детства не понимает, что вам от него нужно. Он не любит вас. Если хотите, можете считать его настоящим нигилистом. Ему всё равно.
Изи-Чиль вне прошлого. Он не отрицает его, оно ему просто безразлично. Это чистейшее будущее, полный отрыв от любой почвы. Поэтому его дом, в отличие от сосен по соседству, вероятно, продолжит стоять даже в эпицентре эвакуации. Вот кого не проглотит Серость. Не заметит. Изи-Чиль творит музыку будущего. Только вот в будущем атомные бомбы похоронят города, а модели встанут к станкам, чтобы погибнуть под бомбами.
Намёки на инфернальную природу таланта Изи-Чиля даёт глава, которой не было в оригинальном издании. Она была добавлена в 2014 году на правах эпилога, выложена на сайт и переведена на русский в составе неофициального перевода.
Глава сводит вместе две темы: музыку и Серость. И является, пожалуй, главным доказательством того, что теория о переписывании истории – не миф. Арно Ван Эйк известен в мире как первый композитор в жанре додэкафонической музыки. И в DE, и в «Аромате», так что т.н. реткону здесь не место. Эпилог добавляет фигуру графа де Перуза, подлинного изобретателя жанра. Вариант с безумием исключён – его автографа просит сам Родионов, а его учеником оказывается сам Амброзиус. Его ремесло – музыка, а его инструмент – Серость. На его фигуре замыкаются линии персонажей, выведенных на третий план, но более значимых, чем главные герои. И вновь однозначный ответ в конце главы: с Серостью нельзя договориться по-настоящему, можно лишь подчинить её ценой своего Я или полным отказом от признания Я окружающих тебя людей.
Тех, кто ставит себя в центр мира, как этот сделал граф-композитор, она перемалывает. Тех, кто пытается её подчинить, она оставляет на десерт и даже позволяет им войти в историю без поглощения (Воронка Родионова известна даже тем, кто не увлекается конспирологией). И лишь тех, кто по-настоящему одержим чем-то бОльшим, она оставляет в покое.
Если Зиги Серость просто не угрожает, то Изи-Чиль своим творчеством её подчиняет.
Зиги идёт в эпицентр Серости, в Воронку Родионова, чтобы оттуда спасти тех, кому посвящена его татуировка. Изи-Чиль никуда не идёт, Серость сама придёт к нему на порог и обслужит его по первому разряду.
Зиги не договаривается с Серостью, он знает, что она зло, но он должен идти на риск, Серости навстречу. Изи-Чиль умеет говорить с Серостью, он думает, что ему под силу с ней договориться. С людьми ему разговаривать не о чем, и тем более ему некогда спасать их. Поэтому Серость проявляет к нему чувство любопытства. Он – коллаборант мира людей.
Изи-Чиль – ложный мессия, дьявольский диджей, который окончательно сбивает главных героев со следа. Зиги – мнимый антагонист и тот, кто сможет выполнить миссию «клуба неудачников» за всех его участников.
Возможно, сияющий Изи-Чиль – действительно Светоч, способный говорить с Серостью, только вот Амброзиус, Божественный и страшный аромат, апостол конца света, deduska – к сожалению, тоже.
Зиги – Светоч, который не нуждается в официальном статусе. Светочи – туфта, а Зиги – нигилист. Его Дора Ингерлунд не отождествляется с Долорес Дей. Нет, это просто Молин Лунд, девчонка, которая пришла к нему в образе Смерти и сказала двадцать лет назад, что он на самом деле прикольный. И где-то там, за кадром, в ненаписанных частях романа, он долетит до самой Воронки Родионова и вытащит их оттуда, одну за другой: тех, кому до сих пор 5, 12, 13, 14.
Вместо эпилога
Наконец, нельзя проигнорировать то, что девочки перед исчезновением посещали с родителями Граад, а в контексте романа это место служит средоточием всего дурного. И что происходило с ними после, не знает достоверно никто (записки Зиги, найденные Ханом, обрываются примерно на этом же периоде). Это сугубо конспирологическая деталь могла обрасти смыслами, если бы грядущие романы продолжили сюжет «Аромата». В этих же романах, несомненно, была бы продлена и сюжетная линия дизайнера, чей финальный поступок перекликается со «смертью» Зиги: символическое самосожжение, опускание концов в воду. Очень явный задел на будущее, попытка извиниться за свою бесполезность в первом томе романа.
Любимый приём Курвица как фантаста – провокация допущения. Его можно сформулировать так: «Если ты понял, что в моём выдуманном мире всё-таки существует Х, то изволь сразу же допустить, что существует и некий Xn». Финал DE показателен. Когда игроки убедились в существовании фазмида, они сразу же принимают на веру и последовавший диалог. В то время как тон разговора настолько сладок (напрашивается «слащав») и приносит Гаррье (и игроку) такое количество надежды и веры в лучшее, что сама мысль о том, что беседа протекает лишь в голове очарованного и ошарашенного Гарри, кажется богохульством. Если фазмид реален, то реальны и его слова о том, что Гарри найдёт спасение, сможет уйти от прошлого и начать новую жизнь. Иначе ведь и быть не может, верно?
В книге действует тот же принцип, но со знаком «минус». Предметом спекуляции служит уже не чудо, а «волшебное» горе. Исчезновение дирижабля Харнанкур не то чтобы оспаривается всерьёз, всего-то лишь сводится к серии шуток на тему конспирологии. Гипотеза повзрослевших мальчишек о том, что мать забыла своих дочерей, поскольку подозрительно тщательно разглядывала их фотографии, звучит как спекуляция – придя с обнадёживающей речью, женщине скормили не самую обоснованную догадку. Изи-Чиль – наркоман-визионер, а его «инсайт» может быть продуктом наркотического угара, какой уж тут антихрист. На минутку, его ответ буквально звучал как: «Я понятия не имею, где эти люди». Наконец, Серость легко могла уничтожить его дом, как только герои отъехали от него на пару километров и любые попытки музыкантов договориться с ней будут завершаться также, как у графа де Перуза в эпилоге. Призрак Нильсена, сопровождающий Зиги, настолько же реален, насколько любой из голосов Гаррье Дюбуа. И наконец, в мире, где коммунисты много десятилетий подряд удаляли друг друга со снимков, удалить девочек со старой фотографии, чтобы напугать арестованного копа, прикованного к кровати, преданного друзьям и преданного друзьями, согласитесь, проще простого.
Проблема в том, что в мире, избавленном от мрачных чудес, призраков и инфернальных диджейских медиумов, пропажу четырёх сестёр Лунд в пригороде Ваасы придётся объяснить пугающе реалистичным образом.
