Замутил тут в ЖЖ серию постов о Дженнифер Лоуренс. Пока написал только вступительный, а теперь перехожу непосредственно к фильмам.
И начну я, пожалуй, с «Пассажиров», которых, к собственному моему удивлению, посмотрел уже в четвертый раз. Что еще удивительнее – этот фильм нравится мне с каждым разом все больше и больше. «I’ve seen this movie 4 times. It get’s better every time». И это не перевод моих слов на английский, а реальный комментарий с ютуба, который я прочел вскоре после написания текста. Бывает же!
Те, кто считает, что «Пассажиры» – вполне себе типовая голливудская лавстори, условная и не очень правдоподобная фантастика, привычно поверхностная как в технических, так и в психологических аспектах, рассуждают абсолютно здраво. Поэтому все дальнейшее – моя попытка не оправдать, а просто показать, что в этом есть и привлекательного, ценного, что тронуло меня самого и на что, может быть, стоит обратить внимание. Это будет размышление не только о конкретном фильме, но и о кино как таковом, а также о том, что такое «сказка», «эскапизм», иллюзия и чем они могут быть полезны.
Собственно уже при первом просмотре «Пассажиров», когда Джен Лоуренс не значила для меня ничего, я проникся атмосферой этой истории явно глубже, чем в обычной ситуации, когда ты эмоционально переживаешь что-то в моменте, «клюешь на удочку», после чего успешно обо всем забываешь, покинув пределы кинозала. И, несмотря на то что я покритиковал – по профессиональной привычке – сентиментальный сюжет, шаблонность драмы и ее ходов, а также очень средний в целом уровень постановки, уже и после того раза нечто запало мне незаметно в душу, проявившись затем при втором просмотре в кинотеатре, которого я совершенно не помню. Плюс, как уже говорил, именно этот фильм заставил меня внимательнее присмотреться к Лоуренс и заронить первые семена разросшейся в будущем любви.
Так или иначе, при каждом следующем просмотре я все меньше придавал значения тому, что «Пассажиры» – кино глубоко вторичное, причем во всех отношениях. И я думаю, что это имеет смысл. Чтобы по-настоящему разглядеть нечто во всей его красоте, – пускай даже и незначительной, – необходимо избавиться от любых очевидных трактовок и готовых суждений, не напоминая себе постоянно неким внутренним здравомыслящим голосом «да это же все фигня, манипуляция, шаблоны, сто раз мы такое видели и знаем, как оно работает». Со временем я понял, что глобально и всерьез ожидать чего-то от подобного рода фильмов – попросту глупо и не нужно.
Я понял это и вообще про кино, по крайней мере – про подавляющее его большинство. Понял, что получать удовольствие можно только тогда, когда ты максимально открыт тому, что имеется, когда ты ни на что не рассчитываешь и ничего от фильма не требуешь, не строишь из себя умника и киномана или кого угодно еще. Ты – чистый лист, пустой сосуд, готовый принять в себя любое содержимое. Это не отменяет факта здравой оценки и осознания уровня увиденного, как и не делает тебя безразличным и готовым любое черное обратить при желании в белое. Нет, ты олимпийски спокоен и адекватен одновременно. Ты видишь все ясно и знаешь всю правду, но готов принять несовершенство происходящего и вынести из него все, что только возможно лучшего.
Конечно, справедливо будет сказать, что в случае «Пассажиров», с учетом моей давней симпатии к Джен, я неизбежно (и радостно) предвзят. Но есть предвзятость плохая, ограничивающая, а есть предвзятость хорошая, освобождающая. Об этом я подробно писал в ЖЖ-посте, сравнивая настоящие, окрыляющие, но ровные интерес и любовь со слепым фанатизмом и неумеренной страстностью, накладывающих на глаза шоры. Хотя по отношению к огромному количеству других фильмов мне, увы, не удается быть настолько же ровным, зрячим и адекватным, но это и не в человеческих силах. Каждый из нас способен рассказать с любовью лишь о немногом. И, похоже, что в это немногое вошли для меня теперь и «Пассажиры».
И все-таки, скажете вы, трудно проигнорировать вторичность и надуманность какой-либо истории, как бы ни был ты к ней расположен. С этим я охотно соглашусь и признаю, что и для меня, даже при таком благожелательном раскладе, всегда есть художественная планка, ниже которой опускаться нельзя. Хотя дело здесь не столько в том, что происходящее на экране должно выглядеть правдоподобным, сколько в умело (то есть, профессионально) сконструированной иллюзии. Это как в играх, где существует положенный маршрут прохождения и некий набор локаций, за пределы которых ты никак не можешь выйти. Но, если создатели рассчитали все правильно, тебе и не захочется заглядывать туда, не захочется никуда выходить. Ты просто увлеченно и послушно двинешься по нужной тропинке, по дороге из желтого кирпича.
Когда-то я уже писал здесь об этих вещах и сформулировал даже некий принцип, содержащийся в названиях двух фильмов Жана Ренуара – «Великая иллюзия» и «Правила игры». Суть в том, что ты должен поверить (захотеть поверить) в ту иллюзию действительности и в те правила игры, что предлагает тебе режиссер картины. Мне кажется, что для кинематографа в целом (не считая крайне редких всплесков настоящего искусства) этот принцип можно назвать основополагающим. Как и во всякой сказке, ты должен унестись за пределы этого мира, отдаться положенному эскапизму, позволить провести себя путями вымысла, чтобы прийти затем к некоему итогу. Но что это за итог и почему нам стоит вспомнить в связи с этим профессора Дж. Р. Р. Толкина мы поговорим позже.
А пока скажу, что лично для меня (да и объективно, по-моему, тоже) такая иллюзия, в которую хочется поверить, в «Пассажирах» все-таки присутствует. Режиссер Мортен Тильдум – ничем не примечательный вроде бы голливудский ремесленник, чья «Игра в имитацию» и близко не вызвала у меня подобных эмоций, показавшись нормальным, но довольно безликим современным байопиком. (А больше я ничего и не видел). Слово «современный» я упомянул не случайно, так как футуристичная вселенная, созданная режиссером в «Пассажирах», напоминает мне, как ни странно, о прошлом. По атмосфере и тону история любви, показанная в этом фильме, – скорее, из «старой» эпохи, «эпохи невинности» американского кино, если можно так с натяжкой выразиться. Я говорю о тех временах, когда начинали свой путь Лукас, Кэмерон и Спилберг. О моем любимом периоде мирового кино, который можно разместить, условно, между четвертыми «Звездными войнами» и «Криминальным чтивом» (хотя в отдельных своих образцах оно пережило все 90-ые и даже захватило еще кусочек 2000-ых).
В общем, это то уютное, душевное, семейное кино, в котором лично я всегда чувствовал себя как дома, хотя и не могу сказать, что вырос именно на нем. Это кино простодушное и намеренно наивное, очень именно «сказочное», пусть и с налетом и спецификой той культуры, в которой оно формировалось. Голливудская фабрика грез активно производила свой «товар», начиная уже примерно с 30-ых (когда в кинематографе появился звук) и делала это вплоть до 60-ых. Во второй половине которых, всего лет на десять, грянула эпоха Нового Голливуда, сменившись затем той самой, что прогремела уже имперским маршем. Думаю, что именно тогда-то и появилось «современное» в нашем понимании кино, то универсально-развлекательное, распространившееся по всему миру экранное чудо, отголоски которого звучат в нем и до сих пор. Именно тогда, мне кажется, и сняли все лучшие, «классические» киносказки – и именно тогда все начало разваливаться.
С каждым десятилетием американское зрительское кино (читай – «мировое кино») неминуемо трансформировалось, все более бюджетно разрасталось – и все дальше уходило от традиций Лукаса-Спилберга, становясь все менее человечески-теплым и все более картинно-формальным. То есть, форма и подход оставались на поверхности теми же, но дух детского приключения и наивной романтики, дух непосредственного визуального чуда все более ощутимо улетучивался, сменяясь постепенно на новые, удушливые и нездоровые веяния.
Прошу прощения за такой неумеренно детальный экскурс, но для меня это – почти личная боль, личная невосполнимая утрата, потеря старого друга, больше которого я ничего в кинематографе не любил. Ребенок во мне все реже и реже откликается на современные аналоги «Инопланетянина» или «Терминатора», «Дня сурка» или «Назад в будущее» (список можно продолжать по вкусу). Лишь в отдельных и как будто бы случайных счастливых удачах (мне вспоминаются сходу вот эти) я узнавал и всегда с особенной радостью отдавался знакомому сказочному уюту.
Этот самый уют я почувствовал внезапно и в «Пассажирах». Я осознал это только теперь, с четвертого раза, а до этого – лишь смутно, не называя, угадывал. Хотя, в отличие от перечисленных выше фильмов, к знакомому духу прибавилась еще футуристичная эстетика, и всегда меня в кино привлекавшая и ласкавшая глаз, но на этот раз сработавшая особенно. И секрет успеха, я думаю, – в специфике сюжета. В больших голливудских «Пассажирах» непривычно мало персонажей, попросту говоря – мало людей на экране. Из-за чего часть нашего внимания автоматически переключается на пространство корабля, который становится, по сути, третьим главным героем, заварившим всю эту кашу. Навскидку я и не вспомню других столь же уединенных в этом плане фильмов (по крайней мере, если говорить о высокобюджетном зрительском кино). Так или иначе, эта сюжетная особенность является первой важной составляющей, работающей на создание уюта. Кроме того, она помогает сосредоточиться, не разбрасываться по сторонам (легко можно представить себе флешбэки и/или параллельные эпизоды на Земле, появившиеся бы в менее качественном сценарии).
Вторая (и общая для фильмов такого рода) составляющая уюта – заведомая «безопасность» сюжета. Понятно, что в нем будут свои обязательные твисты (найдется место и экшену, и трагедии), так что ты будешь и переживать, и в напряжении ожидать развязки, а в финале – может быть, даже и всплакнешь. Но в самой своей основе такое кино безобидно. Все потенциально значимые темы «Пассажиров» – отчаяние одиночества и неизбежность эгоизма, умение строить отношения и проявлять самопожертвование – не вывернут тебя наизнанку, не заставят всерьез погрузиться в размышления о человеческой природе и взаимодействии с себе подобными. Даже не зная еще, чем все закончится, ты подсознательно помнишь и чувствуешь, что тебя развлекают, что все это – лишь аттракцион. Да, будут небольшие укольчики и стандартные тесты, но уж точно – не операция, не болезненное хирургическое вмешательство. В общем, пациент останется жив, фирма гарантирует.
А уж когда смотришь фильм не впервые, ты просто обязан себя немножко обмануть, сразу же поддаться на уговор, что происходящее – оно как будто бы неожиданно для тебя, по-прежнему ново и затягивающе. Так оно по факту и происходит, и именно в эти не-первые разы ты можешь уже спокойно наслаждаться атмосферой, мелочами, выхватывать отдельные реплики и трогающие тебя интонации, встречаться с героями как со старыми друзьями, имея уже набор ассоциаций и воспоминаний из прошлого опыта просмотров. Таким образом, «вселенная» фильма становится все более уютной, все более родной, очерченной знакомыми уже рамками сюжетных поворотов, приятных именно своей ожидаемостью.
Другое дело, что для кого-то, пожалуй, космический корабль – место чересчур клаустрофобичное, слишком холодное и неживое, факт же трагедии преждевременного пробуждения героев не позволит наслаждаться сполна (и в особенности – романтикой). И, действительно, первая половина «Пассажиров» всегда для меня немножко мучительна. Хоть ты и знаешь развязку, хоть и понимаешь мотив, а все-таки решение Джима (героя Криса Пратта) разбудить Аврору (героиню Дженнифер Лоуренс) каждый раз внутренне давит, не говоря уже о реакции и последствиях для Авроры, когда она узнает страшную правду. Да и еще до момента решения Джима у меня все время возникает вопрос, пробуждается невольно фантазия. Как бы я сам поступил в подобной ситуации? И встречный вопрос уже от меня: а что бы сделали лично вы? Как бы вы коротали такую «вечность», какое бы нашли спасение? Для интереса усложню вам немного задачу: шагать в открытый космос и совершать другие любого рода самоубийства нельзя, не приветствуется. Решились бы вы тогда разбудить другого человека, зная, что всю свою жизнь проведете в полном одиночестве, затерянные безнадежно в космосе?
Думаю, что для человека, который верит в Бога, это будет гораздо легче. Легче будет отыскать смысл, как и того, к кому можно обращаться (так что ты уже, получается, и не один – если молитва твоя действительно сильна). Для человека же, вроде Джима, выход видится в другом – в труде, в творчестве. Он очень работоспособный и рукастый парень, механик, так что, пережив (предположительно) кризис тотального одиночества, наш герой мог бы взяться совершенствовать что-то вокруг себя, на всем корабле. И, возможно, какие-то из его разработок как раз пригодились бы потом в новой колонии, да и проснувшиеся в свой час пассажиры не застали бы тогда феноменальный бардак, а также сильно поредевшие запасы всего. (Забавный факт: в вырезанных сценах герой Пратта перепробовал все 1400 с лишним коктейлей, которые умел готовить бармен-андроид, еще и болтавший, к тому же, по-русски).
Наконец, в плане моральной, человеческой поддержки Джим мог бы знакомиться постепенно с биографиями всех членов экипажа и всех пассажиров (которых вместе – больше 5000) и точно так же смотреть их интервью, приходить к их капсулам, вести воображаемые диалоги, не ограничиваясь помешательством на Авроре. Может быть даже, зная, кто чем занимается или мог бы заниматься на корабле, он создаст со временем множество маленьких, полезных или приятных сюрпризов для отдельных людей, как сделал кольцо и модельку Крайслер-билдинг для своей разбуженной спутницы.
В общем, человеку с такими навыками было бы в чем оставить свой след. Но все потенциальное богатство такого расклада, такой психологической ситуации(й) зависит уже от нашего воображения, от нашей личной внутренней работы. По сценарию же вся эта глубина не предусмотрена, так что, например, и небольшой эпизод с Авророй, где она смотрит видео-прощание своей подруги, лишь только краешком затронет очень тяжелую и с трудом вообразимую для нас дилемму: зная, что все твои близкие умрут, что все знакомое тебе исчезнет, все равно покинуть Землю – и вернуться на нее почти через 250 лет! В общем, здесь есть, о чем поразмыслить, хотя и не в рамках этого отзыва, который снова, совершенно для меня незаметно, сошел со своей орбиты.
И, раз уж мы заговорили о Джиме и Авроре, перейдем теперь к одному из главных достоинств фильма Мортена Тильдума, а именно – к актерам. Чтобы не отвлекаться на это в дальнейшем, сразу отдадим должное Майклу Шину и его дружелюбному джентльменскому набору (костюм, прическа, выражение лица, манеры), сделавшему андроида Артура действительно немалым утешением и дополнительным поводом для улыбок. (Его невозмутимый энтузиазм в декламации прописных истин воистину человечнее человеческого). Эпизодическое появление Лоренса Фишберна – тоже приятная мелочь, хотя и хорошо, что она осталась эпизодической. Так как космическая пьеса эта – все-таки для двоих. Причем таких двоих, что подобраны удивительно точно, наметанным голливудским глазом.
Типаж Джима Престона угадывается сразу. Эдакий подкаченный красавчик, немного инфантильный, хотя и невольный шутник, вечный мальчишка с синдромом Звездного Лорда – очень узнаваемый образ из современной культуры, въевшийся в мозг не только за счет комиксов Марвел, но и благодаря множеству других придурковато-подростковых (по уровню) фильмов с их характерно инфантильным юмором. Хотя в данном случае таким внешне-харизматическим, поверхностным слоем портрет нашего героя не ограничивается. Ведь на глубине-то Джим – явный романтик, ранимый и добросердечный парень, пускай довольно приземленный, но способный, в конечном счете, на жертву. В общем, вольно или невольно, но герой Пратта следует все тем же вечным человеческим идеалам, располагая нас своей доброй и грустной улыбкой, за которую ты прощаешь ему в итоге все.
Как не может не простить и Аврора, представляющая из себя полную противоположность Джима. (Да, не прошло и двадцати с лишним абзацев, как мы добрались наконец-то до Джен). Вне зависимости от характера и глубины ее роли, образ Авроры Лейн – самый для актрисы идеальный (или, скорее, – идеализированный). Роскошная блондинка (с тщательно продуманным, кстати, гардеробом) и писательница, одновременно серьезная и милая, интеллигентная и веселая, очаровательная как в гневе, так и в проявлениях нежности, – просто красивая ослепительно женщина. Хотя красота Авроры – слишком уж очевидно стерильная, под стать технично-дружелюбным тонам помещений эргономичного корабля будущего. И это не столько упрек (эстетически я тут балдею от всего), сколько констатация факта, успешно осуществленной визуально задачи.
И, хотя мне не хватает того детского очарования, что присутствовало в пухлощекий период Лоуренс («Зимняя кость», «Голодные игры», «Мой парень – псих»), я не могу устоять и перед этим новым – более зрелым, сияющим и гладким. Тем более, что та невинная и миловидная беззащитность еще промелькивала потом в отдельных случаях или отдельных эпизодах, а, скажем, в «маме!» Аронофски раскрылась лишь с новой силой. В общем, роль Дженнифер в «Пассажирах» – безусловно, одна из любимых (и тем более это касается Пратта). Кстати, именно в этот раз я отметил для себя одну забавную (и вряд ли случайную) особенность – в том, как выражают героев данные им имена. Вы только вслушайтесь: она – Аврора, как богиня утренней зари, как создание высокого, знатного происхождения (пассажир первого класса), образ возвышенный, загадочный и древний, а он – просто Джим.
Если пойти за ассоциациями дальше, то герой Пратта воплощает собой заботу и мужественность, земной уют и домашнюю простоту, того, кто может построить дом и посадить дерево, воплощает как бы человеческое прошлое, в то время как героиня Лоуренс – звезда будущего, блистающая своей красотой, интеллигентностью и интеллектом. Она более хрупкая, женственная, но в то же время – и более подходящая для авантюры, для открытия новых горизонтов. А потому вместе они – своего рода полнота, идеал. Хотя и нетрудно понять, что их встреча могла состояться только в такой «сказке», ведь в реальной жизни, в жизни на Земле, Аврора едва ли обратила бы на Джима внимание и уж тем более – вряд ли полюбила бы. (И самая интересная из вырезанных сцен фильма как раз и выдает нам это рассуждение – в форме пьяного ночного звонка героини, откровенно вываливающей все подавленному герою).
Что еще невольно отсылает меня к временам 80-90-ых, так это сами лица актеров и их очевидная здоровая приятность, так или иначе располагающая к себе большинство зрителей. В ту славную эпоху Голливуда (да и в Золотую тоже) подбирать лица умели фантастически. Не сомневаюсь, что существенная доля очарования, тепла и доверия к тем фильмам возникала именно по этой, кастинговой причине. Притом что в год выхода «Пассажиров», если я правильно помню, уже возникли и активно маячили на горизонте все эти metoo-ные и «черные» тренды, тренды бодипозитива, навсегда изменившие киноиндустрию. В свете этого смотреть два часа на Криса и Дженнифер – истинное наслаждение, как эстетическое, так и человеческое.
И как дополняют друг друга их персонажи, так и зияющая чернота космоса уравновешивается светом «Авалона». За сам дизайн этого корабля (особенно внешний) можно было смело награждать Оскаром, тем более что в создании уютности фильма, несмотря на всю футуристичность, он играет не последнюю роль. Таким образом, если добавить сюда и актеров с их типажами, мы собрали уже четыре уютных составляющих «Пассажиров» (первыми двумя были уединенность и «безопасность» сюжета). Но существует еще и пятая – пожалуй, одна из главных. Несмотря на то что в 90% случаев (и здесь тоже) использование фоновой музыки – это чистейшее манипулятивное читерство, я был в очередной раз покорен и искренне тронут саундтреком Томаса Ньюмена. Несколько нот из этой композиции (примерно с пятидесятой секунды) – настоящая квинтэссенция фильма и всего его светлого волшебства (хотя тема прекрасно развивается и дальше).
По сценарию она сопровождает самый эмоционально пробивающий и завораживающий, да и самый романтичный эпизод «Пассажиров» – «прогулку» в открытом космосе. Но впоследствии мелодия повторяется, да даже и интуитивно нетрудно догадаться, что именно она – главная в этом фильме. «Whenever I hear this, I just want to be lost in that one moment forever». Это еще один комментарий с ютуба, который полностью отвечает и моим собственным ощущениям от композиции. Хотя слово «момент» я понимаю здесь шире, включая в него всю историю любви Джима и Авроры разом, со всем ее прошлым и будущим. (Да и разве не переносит нас любовь из временного в вечное, в единомоментно длящееся now?).
В самом этом нежном перебирании клавиш фортепиано, вне принадлежности к определенной сцене, звучит для меня какая-то робкая, немного смущенная, но преображающая надежда на счастье – счастье которое, вопреки всему, случилось. Счастливый уже вздох принятия, будто произносящий голосом Авроры: «Ну что ж… То, что с нами случилось, ужасно, ужасно, что ты меня разбудил. Но благодаря этому мы обрели друг друга. Не так мы представляли себе эту жизнь, не так планировали наше будущее, но теперь наша реальность – здесь и сейчас. И мы сумеем прожить ее столь же радостно и полно, в нашем маленьком рае на двоих». В общем, небольшой и такой до боли знакомый проблеск мечты, наивной, глупой и неоправданной, всегда опровергаемой несовершенством жизни. Мечты о прекрасной и вечной Любви, о предопределенности встречи двух душ, уготованных друг другу Провидением.
И здесь мне хотелось бы сказать несколько слов о жанре этого фильма. Были любопытные разговоры о том, как можно было бы эффективно переделать «Пассажиров». Во-первых, просто переставив местами начало и середину, – и тогда, с точки зрения проснувшейся только что Авроры, история превращается чуть ли не в хоррор, где Джим выглядит довольно криповым типом с непонятными (и явно not good) намерениями. Во-вторых, поменяв концовку, в которой герой Пратта мог бы искупить свою вину еще эмоционально мощнее – попросту говоря, погибнув. И тогда героиня Лоуренс, оплакав его и тяжело переживая одиночество, могла бы, в свою очередь, решиться разбудить кого-то еще.
Так и представляю себе финал: некий проснувшийся парень (не менее симпатичный, чем Джим, конечно) так же растерянно бродит по главному холлу, видит Аврору, с тревогой спрашивает у нее, все ли пробудились, а она такая: «Нет, только ты… только мы, двое пассажиров. Меня зовут Аврора, Аврора Лейн». А он: «Значит, ты тоже только что проснулась?». После чего камера застывает на мучительно-напряженном лице Дженнифер, уже открывающей рот, чтобы произнести нечто под нагнетенную музыкальную ноту, и… черный экран, «режиссер Мортен Тильдум».
Спору нет, оригинальная концовка фильма – самая банальная и сентиментальная из всех возможных. (Хотя нет, если представить себе вариант, когда герой Пратта все-таки умер, а героиня Лоуренс осталась одна, никого при этом не разбудив, но пообещав себе жить в память о пожертвовавшем собой возлюбленном и даже написать об этом свою лучшую, уже посмертно признанную книгу, – вот ниже такого падать было бы некуда). Более того, в момент, когда Аврора «воскрешает» Джима, я каждый раз не могу удержаться от смеха, – до того это по-голливудски топорно и мило, в самых лучших киношных традициях. Не поспоришь и с тем, что при упомянутых перестановках и/или изменениях саспенса стало бы на порядок больше, и жанрово картина улучшила бы свой статус в среде более серьезных и вдумчивых киноманов, что предпочли бы увидеть ее, скорее, вторым «Сиянием» («Космической одиссей») или чем-то в этом же роде.
Да, наверное, в плане эстетском и чисто для ума пищи бы здесь оказалось больше (или могло оказаться больше). Но точно не для души и не для сердца. И здесь мы плавно возвращаемся к разговору об авторе «Властелина колец», которого я упоминал вначале. Хотя в данном случае нас интересует его куда менее известное произведение – эссе «О волшебных сказках», где, среди прочего, он выделяет три главных свойства произведений такого типа. Если я ничего не путаю, это исцеление, утешение и эскапизм (или побег). Причем в отношении последнего Толкин поясняет, что есть очевидная разница между побегом дезертира с поля боя и побегом узника из тюремной камеры. Аналогичным образом, первые два свойства также стоит понимать в смысле освобождающе-духовном, а не просто как некий полезный психологический эффект.
Почти не сомневаюсь, что Профессор остался бы, мягко говоря, не в восторге от современного кинематографа, как и от его подхода к созданию художественных произведений. И все же именно те самые голливудские истории, о которых я здесь столько говорил, кажутся мне ближайшими приемниками толкиновского понимания «сказки». Писал и пишу в кавычках потому, что приемники они – довольно далекие, блеклые, явно не соответствующие по масштабу.
Тем не менее, если вернуться к «Пассажирам», именно такая вот последовательно и открыто поданная мелодрама приводит нас к тому особенному и чудесному эффекту, что связан с переживанием счастливых концовок. Да, художественный уровень этого фильма не позволяет говорить о катарсисе и исцелении, да и эскапизм его – скорее уж, постыдно-дезертирского, чем спасительно-узнического, благородного толка. (То есть, как раз тот эскапизм, в каком я снова, как и когда-то, нуждаюсь).
Так или иначе, главным моим чувством после завершения просмотра «Пассажиров» было чувство благодарности. Благодарности за подаренное утешение, за пускай даже и капельку, но все-таки – надежды. Той самой глупой и слепой надежды на чудо, на любовь, на единение вопреки всему. И мне кажется, что такое свойство таких вот киносказок – оно вполне себе толкиновское, по-своему тоже спасительное и нужное. Конечно, со мной вряд ли согласились бы такие режиссеры-созерцатели, как Микеланджело Антониони и уж тем более – Андрей Арсеньевич Тарковский, видевший и ставивший перед кино – как перед Искусством – самые возвышенные и сложные задачи. Но реальность времени, прошедшего с его смерти, показала нам, что подобная миссия – удел счастливых (или не очень) избранных. Подавляющее же большинство фильмов на нашей планете – скорее, «продукты», чем «произведения», в значительной степени «сделанные», а не «сотворенные».
Но глупо отворачиваться при этом от той маленькой радости, от той незамысловатой визионерской магии, что дарят нам подобные фильмы. (Можно было бы собрать из них внушительный – и даже очень – «сборник лучиков надежды»). И для меня звездная чернота становящегося домашним космоса, как и атмосфера корабля «Авалон» с обилием не позволяющих соскучиться мелочей, как и лица Дженнифер и Криса, со всеми интонациями, взглядами и улыбками их героев, как и музыка Ньюмена, выражающая и увековечивающая их несчастливую, казалось бы, судьбу, – воплощение этой магии и того самого уюта, который умел дарить зрителям Голливуд. И все еще иногда дарит, – не буду уж слишком строг.
В любом случае, главная прелесть «Пассажиров» для меня – именно в здоровом романтичном ретро, выполненном, конечно, в блестящем (буквально) современном стиле, но всеми деталями при этом кричащем: «Да, мы настоящие романтики, мы верим в старую-добрую сказочную любовь, которая никогда не кончается». Либо, с точки зрения зрителя, кончается на подчеркнуто оптимистичной и утешающей ноте, за которой наступает… Впрочем, здесь каждый уже решает сам, в меру своей веры и (не)испорченности. Уверен я только в том, что мой пятый просмотр фильма обязательно однажды состоится. Рекомендую попробовать и вам.
