Энтомологи бьют тревогу: климатический кризис разрушает пищевые цепочки даже в нетронутых заповедниках
Дэниел Янзен научился по-настоящему вглядываться в мир насекомых лишь после того, как едва не погиб. Почти полвека назад молодой эколог, изучавший урожай фруктов в джунглях Коста-Рики, сорвался в овраг. Падение стоило ему трех раздробленных ребер — объектив камеры, висевший на шее, буквально вдавил кости в грудную клетку.
Превозмогая боль, Янзен прополз три километра до своей хижины. В глуши, где не было ни дорог, ни связи, помощи ждать не приходилось. Он привязал себя простынями к креслу-качалке, чтобы зафиксировать корпус, и замер на месяц, ожидая, пока срастутся кости. И в этом вынужденном бездействии он начал наблюдать.
Перед ним открылся мир, напоминающий оживленный мегаполис. Каждая ветка была обитаема: там охотились, размножались и пировали тысячи существ. Исследовательский центр находился в уникальном месте — мозаике из тропических, облачных и мангровых лесов, по площади сопоставимой с Нью-Йорком. Биомасса насекомых была настолько велика, что опавшая листва была буквально покрыта слоем их экскрементов.
Настоящая магия начиналась после заката. Когда на веранде зажигалась скромная 25-ваттная лампочка, из лесной тьмы слетались целые тучи мотыльков. «Стена дома была буквально выстлана десятками тысяч бабочек», — вспоминает Янзен. В 1978 году он сделал исторический снимок: на белой простыне, служившей ловушкой, из-за плотного слоя насекомых почти не было видно ткани. На одном этом полотне ученые насчитали 3000 различных видов.
Сегодня 86-летний Янзен по-прежнему работает в той же хижине вместе со своей супругой и коллегой Винни Халлвахс. Но лес вокруг изменился до неузнаваемости. Деревья, которые раньше гудели от жизни, теперь стоят в пугающей тишине. Глянец нетронутых листьев, которые никто не грызет, внушает экологам ужас. Это больше не живая экосистема, а стерильный музей, биологическая теплица, лишенная своих обитателей.
Янзен повторяет свои эксперименты с теми же лампами и в тех же местах. «Все идентично: время года, фаза луны, оборудование. Но на простыне пусто», — констатирует он.
Новая эра экологического коллапса
То, что фиксируют Янзен и Халлвахс, ученые называют «новой эрой» — периодом, когда массовое вымирание проникает в регионы, защищенные от прямого воздействия человека. Глобальные отчеты говорят о ежегодной потере от 1% до 2,5% мировой биомассы насекомых.
Раньше главными виновниками считались пестициды, удобрения и уничтожение среды обитания. Но в Гуанакасте нет химии и промышленного земледелия. Тем не менее, популяции рушатся. Аналогичные данные поступают со всего мира: в Германии количество летающих насекомых в заповедниках упало на 75% за три десятилетия; в США численность жуков сократилась на 83% за 45 лет; в Пуэрто-Рико биомасса членистоногих уменьшилась в 60 раз по сравнению с 1970-ми годами.
Американский энтомолог Дэвид Вагнер, посвятивший жизнь изучению гусениц, признается, что его последние экспедиции заканчиваются ничем. «Я только что вернулся из Техаса — это была самая удручающая поездка. Там просто нет насекомых. Ландшафт выглядит поджаренным, исчезли даже ящерицы и змеи».
Вагнер считает, что официальные оценки в 1% потерь в год слишком оптимистичны. В зонах климатического риска реальные цифры могут достигать 5%. «Потеря половины «древа жизни» за время жизни одного поколения — это катастрофа планетарного масштаба», — подчеркивает он.
Для тех, кто сомневается в цифрах, ученые предлагают взглянуть на птиц. В США численность насекомоядных видов сократилась на 2,9 миллиарда особей с 1970-х годов. При этом виды, не зависящие от насекомых, напротив, показали небольшой рост. В Панаме, в нетронутых лесах, 70% видов птиц стали встречаться значительно реже.
В Коста-Рике ситуация не лучше. Винни Халлвахс находит в своем доме тела истощенных нектароядных летучих мышей — цветы, которыми они питались, больше не распускаются из-за отсутствия опылителей или изменения климатических циклов. Это классический пример трофического каскада: когда исчезает фундамент пищевой пирамиды, рушится всё здание.
Рассинхронизация жизни
Тропический лес — это сложнейший механизм, работающий с точностью швейцарских часов. Каждый цикл — размножение, спячка, цветение — привязан к тончайшим сигналам: уровню влажности, температуре, продолжительности светового дня.
Глобальное потепление сломало эти часы. В 1963 году сухой сезон в Коста-Рике длился четыре месяца, сегодня — шесть. Насекомые, привыкшие ждать дождей под землей, просто не доживают до них в раскаленной почве.
«Главный убийца здесь — не жара как таковая, а вода», — поясняет Вагнер. Физиология насекомых делает их крайне уязвимыми к потере влаги: они дышат через отверстия в теле (дыхальца), и любая засуха буквально высушивает их изнутри за считанные дни.
Если раньше разрушение среды обитания было локальным, то изменение климата бьет по всей планете одновременно. У видов больше нет «безопасных гаваней», из которых они могли бы начать повторную колонизацию пострадавших районов. Резервные популяции исчезают вместе с основными.
Для многих ученых наблюдение за этим процессом стало невыносимым. «У многих опытных энтомологов просто не хватает эмоциональных сил, чтобы продолжать вешать световые ловушки, — говорит Халлвахс. — Слишком больно видеть пустоту там, где раньше кипела жизнь».
Спустя десятилетия после своего затворничества в кресле-качалке Янзен продолжает записывать данные. Но теперь он работает с открытыми окнами. Больше не нужно ставить палатку внутри комнаты, чтобы защитить компьютер от роя насекомых. Сегодня появление даже одного мотылька, привлеченного светом экрана, становится событием, о котором он с грустью сообщает жене.
