23 странных и смешных истории от автора «Бесконечной шутки».
Издательство «АСТ» выпустило на русском языке сборник рассказов «Короткие интервью с подонками» Дэвида Фостера Уоллеса — автора культового романа «Бесконечная шутка».
Впервые «Короткие интервью» были опубликованы в 1999 году, однако отдельные рассказы из книги публиковались и ранее в журналах — в 1997-м Уоллес получил премию Ага-хана в области литературы за один из них. Позднее сборник неоднократно адаптировали для театральных постановок, а в 2009-м вышел одноимённый фильм по его мотивам, который был дебютной режиссёрской работой Джона Красински («Тихое место»).
С разрешения издательства «АСТ» мы публикуем один из рассказов из «Коротких интервью с подонками».
Дьявол — человек занятой
Я три недели назад сделал кое-кому добро. Не могу сказать больше, иначе лишу поступок истинной, высшей ценности. Могу только сказать: добро. Связанное с деньгами, для общего контекста. Не в значении попросту «дать денег» кому-либо. Но близко. Скорее это можно расценивать как «направление» денежного актива кому-то в «нужде». Для меня это настолько подробно, насколько возможно.
Добрый поступок я совершил две недели и шесть дней назад. Также могу упомянуть, что меня не было в городе — то есть, иными словами, меня не было там, где я живу. Объяснение, почему меня не было в городе, или где я был, или в чем заключалась общая ситуация, к сожалению, поставит под угрозу ценность того, что я сделал. Поэтому я недвусмысленно дал понять кассирше, что получатель денег ни в коем случае не должен знать, кто их ему направил. То есть я предпринял некоторые недвусмысленные шаги, дабы моя безымянность стала важным элементом операции по направлению денег. (Технически деньги были не мои, но тайная операция, благодаря которой я их направил, совершенно законна. Возможно, это вызовет вопросы, почему деньги были не «мои», но, к сожалению, я не в состоянии объяснить детали. Это, однако же, правда). И вот причина. Отказ от безымянности с моей стороны уничтожил бы высшую ценность доброго поступка. То есть это подкосило бы «мотивацию» моего доброго жеста — то есть, иными словами, отчасти моей мотивацией стала бы не щедрость, а желание получить благодарность, любовь, одобрение. Увы, этот эгоистичный мотив лишил бы добрый поступок любой вечной ценности, вновь свел бы на нет мои старания классифицироваться как хороший, «добрый» человек.
Посему я занял бескомпромиссную позицию относительно секретности своего имени в операции, и кассирша — единственная, кто обладал какой-либо информацией о процедуре (её, ввиду специальности, можно расценить как «инструмент» для направления денег), — пошла навстречу, насколько мне известно, в полном объёме.
Две недели и пять дней спустя один из тех, для кого я совершил добрый поступок (великодушное направление фондов предназначалось двум людям — если конкретнее, супружеской паре в законном браке, — но лишь один из них позвонил), позвонил и сказал «алло», и не знаю ли я, между прочим, кто ответственен за, поскольку он _________________________ лишь хотел сказать этому человеку «спасибо!», и каким божьим даром оказались эти ________ долларов, которые упали словно из ниоткуда из ________________________________________, и т. д.
Тотчас, дальновидно подготовившись к такой возможности, предварительно, я ответил, холодно, без эмоций, «нет», и что они, насколько мне известно, идут по совершенно ложному следу. Внутренне, однако, я едва не умирал от искушения. Общеизвестно, что очень трудно совершить добрый поступок и не желать, отчаянно, чтобы благополучатели узнали, что человек, совершивший для них поступок, — вы, и почувствовали благодарность, одобрение, и рассказали множеству людей о том, что вы для них «сделали», вследствие чего прослыть для всех добрым человеком. Как и силы тьмы, зла, безнадёжности в мире, это искушение часто может пересилить всякое сопротивление.
Таким образом, во время этого благодарного, но и любознательного звонка, импульсивно, не предвидя никакой опасности, я добавил после слов «нет» и «ложный след», очень холодно, что, хотя я и не обладаю какой-либо информацией, но могу легко представить, как этот таинственный благодетель, на самом деле ответственный за ___________________________, горел бы энтузиазмом узнать, каким образом столь необходимые деньги будут потрачены — то есть, например, планируют ли они теперь оплатить страховку здоровья для новорождённого малыша, погасят ли задолженность по потребительскому кредиту, в коем глубоко погрязли, или и т. д.?
Мой интерес, однако, всего в один фатальный миг, был истолкован собеседником как косвенный намёк с моей стороны, что я, вопреки предшествующим отрицаниям, разумеется, и являюсь тем самым человеком, кто ответственен за великодушный, добрый поступок, и в течение всего оставшегося разговора он стал щедр на подробности о том, как они собираются распределить деньги на конкретные нужды, подчёркивая своевременность дара с тоном, передающим как благодарность, одобрение, так и что-то ещё (если точнее, что-то практически враждебное, или пристыженное, или и то, и другое одновременно, хотя я и не могу описать конкретный тон, который напомнил об этой эмоции, адекватно). Ввиду водопада эмоций с его стороны я, к ужасу своему, слишком поздно, осознал, что прямо сейчас, во время звонка, не только дал понять, что именно я ответственен за столь великодушный поступок, но и намекнул на это в тонкой, лукавой манере, показавшейся вкрадчивой, эвфемистической, — иными словами, употребив эвфемизм: «кто бы ни был ответственен за ___________________________», — что, вкупе с проявленным интересом к «применению» денег, очевидно, указывало на меня как на истинно ответственного, и произвело то вкрадчивое, вероломное впечатление, что я не только человек, совершивший великодушный, добрый поступок, но также что я по-настоящему «добрый» — то есть, иными словами, «скромный», «бескорыстный», «не движимый желанием их одобрения», — человек, который даже не желает, чтобы они знали, кто ответственен. И, увы, вдобавок, я подал эти намёки чересчур «лукаво» и даже сам, вплоть до дальнейшего — то есть до окончания разговора,— не понял, что наделал. Посему я проявил подсознательную и как будто естественную автоматическую способность обманывать и себя, и других, и это не только совершенно лишило, на «мотивационном уровне», щедрый поступок, который я пытался совершить, всякой истинной ценности, вновь свело на нет мои попытки искренне быть тем, кого можно классифицировать как поистине «хорошего» и «доброго», но, увы, выставило мою личность в таком свете, что теперь я мог классифицировать себя только как «тёмного», «злого» человека «без всякой надежды когда-либо искренне стать добрым».
