Отрывок из книги «Эпидемии и общество: от Чёрной смерти до новейших вирусов» профессора истории медицины Йельского университета Фрэнка Сноудена, которая вышла в издательстве «Альпина Нон-фикшн».
Концепция божественного происхождения болезней
Божественная теория утверждает, что недуг — это кара, посланная рассерженным божеством за непокорность или прегрешения. Четыре примера божественного истолкования недуга, взятые из четырёх разных эпох, наглядно проиллюстрируют, сколь велико влияние этой концепции на западную культуру.
Библия
Книга Бытия повествует о первых людях — Адаме и Еве, которые были бессмертными, жили в саду, не знали ни болезней, ни страданий, а также не испытывали необходимости трудиться. Всё изменилось, когда они поддались уговорам змея-искусителя. Ослушавшись Божьего наказа, они вкусили запретное яблоко с древа познания добра и зла. Этот проступок ознаменовал грехопадение человека, утрату благодати и невинности. Разгневанный непослушанием Бог навсегда изгнал Адама и Еву из Эдемского сада и в наказание обрёк болеть, тяжело трудиться, рожать детей в муках и в конечном итоге умирать. То есть болезни стали возмездием за грех.
Непосредственно по вопросу эпидемических заболеваний Книга Исход даёт то же истолкование, что и Книга Бытия. Много позже грехопадения богоизбранный израильский народ пребывал в рабстве у египтян. Посредством пророков Моисея и Аарона Бог велел фараону освободить евреев, но фараон отказался. В ответ Бог наслал на Египет череду страшных бедствий. То есть эти несчастья были Божьеи карой за неповиновение воле Всевышнего.
Ещё один важныи пример такого библейского взгляда на эпидемические заболевания представляет собой 90-й псалом, где вновь утверждается мысль, что мор — это наказание, посланное людям разгневанным божеством. У этого псалма особое историческое значение, потому что именно он стал главным чумным текстом, который звучал с кафедр христианских церквей по всей Европе, когда наступали эпидемии. Он объяснял происходящую катастрофу и одновременно внушал надежду:
Не убоишься ужасов в ночи, стрелы, летящей днём, язвы, ходящей во мраке, заразы, опустошающей в полдень.
Падут подле тебя тысяча и десять тысяч одесную тебя; но к тебе не приблизится: только смотреть будешь очами твоими и видеть возмездие нечестивым.
Ибо ты сказал: «Господь — упование моё»; Всевышнего избрал ты прибежищем твоим; не приключится тебе зло, и язва не приблизится к жилищу твоему; ибо ангелам Своим заповедает о тебе — охранять тебя на всех путях твоих.
Послание кристально ясное: зарекись от греха, уповай на Господа — и можешь не бояться заразы, которая поражает только нечестивых.
«Илиада» Гомера
Ещё один образчик божественного истолкования болезни в западной культуре представляет собой первая песнь эпической поэмы Гомера «Илиада», посвященной апогею Троянской войны. Поэма начинается с описания разгневанного Ахилла, величайшего греческого воина. Его наложницу присвоил греческий царь Агамемнон. Взбешенныи Ахилл отказывается от дальнейшего участия в боях и уходит дуться к себе в шатер. Этому предшествовал визит жреца Аполлона, который умолял Агамемнона вернуть ему похищенную дочь. Но Агамемнон отказал жрецу, унизил его и прогнал, пригрозив напоследок. Дальше следует ужасающая картина мора. Уже в самом начале поэмы нам сообщают, что жрец, покинув греческого полководца, идет молить Аполлона о мести:
Слух преклони, сребролукий, о ты, что стоишь на защите Хрисы и Киллы священной и мощно царишь в Тенедосе.
Если, Сминфей, я когда-либо храм тебе строил на радость.
Если когда пред тобою сжигал многотучные бедра
Коз и быков, то услыши меня и исполни желанье:
Пусть за слёзы мои отмстят твои стрелы данайцам!»
Так говорил он, молясь. И внял Аполлон сребролукий.
Быстро с вершин олимпийских пошел он, охваченный гневом.
Лук за плечами неся и колчан, отовсюду закрытый;
Громко крылатые стрелы, трясясь за плечами, звенели
Вместе с движеньями бога. Он шествовал, ночи подобный. Сев вдали от ахейских судов, тетиву натянул он;
Страшно серебряный лук зазвенел под рукой Аполлона. Мулов начал сперва и быстрых собак поражать он,
После того и в людей посыпались горькие стрелы.
Пламя костров погребальных всечасно пылало повсюду.
Так Аполлон наказал греков чумным мором за то, что они не прислушались к его жрецу.
Перфекционисты
Третий, относительно недавний пример — это история студента-богослова Джона Хамфри Нойеса (1811–1886). В 1830-е гг., во время учебы в Йельской школе богословия, он пришел к логичному выводу, что коль скоро болезни — это расплата за грехи, то понятно, чем их лучше всего лечить. Нойес и его единомышленники решили, что, полностью перестав грешить, они обретут бессмертие и невосприимчивость к болезням. Резонно провозгласив себя перфекционистами, они основали коммуну безгрешных сначала в городе Патни (штат Вермонт), а затем в городе Онайда (штат Нью- Йорк). Их попытки достичь бессмертия оставили заметный след в истории утопических общин Америки, как и необычные социальные практики вроде группового брака, который они называли совокупным, и принципа взаимной критики, заключавшегося в неусыпном надзоре друг за другом и попреках в духовном отступничестве.
Коммуна в Онайде, основанная в 1848 году, исповедовала принципы социализма. Однако в 1890-е гг. она пришла в упадок и реорганизовалась в акционерное общество, которое ещё полтора века производило посуду и столовое серебро, но уже не претендуя на исключительную нравственную чистоту. Вопреки всем чаяниям, никто из основателей коммуны бессмертия не обрёл, и её последняя участница умерла в 1950 году. Возможно, потому, что «перфекционисты» понизили собственные стандарты, или потому, что в основе концепта с самого начала лежала ложная предпосылка.
Эксперимент Нойеса в Онайде явно основывался на идее, что болезнь — это наказание Бога за людские прегрешения. Такое представление об эпидемиях подразумевает управляемость мироздания. Логически Нойес был по-своему прав: раз причины заболевания известны, значит, для его лечения нужна соответствующая терапия — покаяние и послушание.
Феномен Джерри Фолуэлла
Пример божественного истолкования болезней посвежее — случай Джерри Фолуэлла. Этот евангелическии проповедник Южной баптистской конвенции был одним из основоположников концепции мегацерквей и основателем религиозно-политической организации «Моральное большинство». Фолуэлл приветствовал начало эпидемии ВИЧ/СПИДа тирадой о том, что это Божья кара за грех гомосексуальности. Однако, по его мнению, разгневанный Господь решил покарать не одних только гомосексуалов, но и всё общество, согрешившее тем, что мирилось с их присутствием. «СПИД не просто Божья кара гомосексуалистам, это Божья кара всему обществу, которое было снисходительно к гомосексуалистам».
Теория демонического происхождения болезней
От божественной трактовки заболеваний хоть и веет чудодейством, но подчиняется она логике, обусловленной сверхъестественными предпосылками. Однако существует другой взгляд на болезни, тоже подразумевающий их сверхъестественный источник, но гораздо более прихотливый, произвольный и непредсказуемый. Некоторые называют такой взгляд теорией демонического происхождения болезней.
Эта концепция предполагает, что мир населен могущественными, своенравными и злобными существами, которые проявляют свое пагубное влияние, насылая болезни. Среди этих существ могут быть нехорошие люди, например, ведьмы или обладатели так называемого дурного глаза, бесплотные духи мертвых, которые возвращаются, чтобы терзать живых, некие сверхъестественные создания или даже сам дьявол.
Вы еще увидите, что подобная точка зрения — будто бы причина эпидемических заболевании не естественные и объяснимые обстоятельства, а дьявольские козни — встретится в книге не раз. В XVII веке вера в возможность таких оккультных преступлений, творимых с помощью ведовства, распространилась по обе стороны Атлантического океана, положив начало поискам козла отпущения и охоте на ведьм с целью выявления и уничтожения виновных.
В колонии Массачусетс в 1690-е гг. такие настроения охватили город Салем, о чём красноречиво повествует пьеса Артура Миллера «Суровое испытание». В Европе та же демоническая концепция была ясно высказана Мартином Лютером в 1530-е гг, когда он заявил: «Не щадите ведьм, я готов жечь их собственноручно».
Иногда человека могли счесть не виновным, а временно одержимым нечистой силой. В таких случаях лечение состояло в изгнании дьявола методом экзорцизма. Следуя этой логике, целители прибегали к магии и колдовству, использовали отвары, заговоры, обряды и заклинания. В европейскои истории примером той же идеи служит вера в королевское прикосновение, которое исцеляло от болезней.
В частности, английскии король Карл II в середине XVII века применил этот метод примерно к сотне тысяч страждущих. Не столь выдающиеся врачеватели распевали заговоры, советовали пациентам жертвоприношения или снабжали волшебными талисманами, изгоняющими нечисть. Случалось, что рекомендовали спасаться бегством, когда болезнь поражала всю общину, или искать поддержки таких влиятельных союзников, как Дева Мария и христианские святые.
Научныи прорыв, совершенныи Гиппократом
Новая концепция, воплощенная Гиппократом в Греции V веке до н. э., разительно отличалась от идеи сверхъестественного происхождения болезней, как божественного, так и демонического. Натуралистический, нерелигиозный взгляд утвердился в эпоху Перикла (ок. 495–429 гг. до н. э.). Новый подход упомянут в знаменитом труде Фукидида «История Пелопоннесской войны», где описана афинская чума, которая, как показали недавние исследования ДНК, была вспышкой брюшного тифа. Фукидид рассказывает об эпидемии как о природном явлении, в котором нет ничего таинственного, сверхъестественного или сакрального.
Наиболее яркую апологию рационального подхода мы видим в гиппократовском трактате «Священная болезнь», которая, скорее всего, представляет собой то, что современные врачи диагностируют как эпилепсию. Эпилептические приступы, пожалуй, больше, чем что-либо иное, походят на одержимость демоном. Но Гиппократ настаивает, что даже эта, так называемая священная болезнь обусловлена исключительно естественными причинами.
Относительно болезни, называемой священною, дело обстоит таким образом: нисколько, мне кажется, она ни божественнее, ни более священна, чем другие, но имеет такую же природу происхождения, какую и прочие болезни.
Природу же её и причину люди назвали каким-то божественным делом вследствие неопытности и удивления, потому что она нисколько не похожа на другие болезни. И вот, вследствие невежества в том, чего не знают, у них предоставляется ей божественное свойство; вследствие же знания способа лечения божественность отнимается. <....
Да, вот именно лихорадки ежедневные, трёхдневные, четырёхдневные нисколько не менее кажутся мне священными и происходящими от бога, чем эта болезнь, а им, однако, не удивляются. <....
Мне кажется, что первые, признавшие эту болезнь священною, были такие люди, какими и теперь оказываются маги, очистители, шарлатаны и обманщики, которые представляются весьма благочестивыми и понимающими больше других.
И действительно, прикрывая и оправдывая божественностью свою несостоятельность, они за неимением средств, чем бы действительно могли помочь, из опасения, чтобы не сделалось явным их полное невежество, провозгласили, что эта болезнь священна, и, предложивши годные по их мнению средства, проложили себе путь к безопасному для себя лечению этой болезни, противопоставивши ей очищения и заклинания, предписавши воздерживаться от ванн и употреблять в пищу многие яства, совершенно непригодные для пользы больных… из одежды же запрещают употреблять чёрную, потому-де, что чёрный цвет означает смерть, а также ложиться на козьей коже или её носить, а также не класть ногу на ногу или руку на руку, ибо все это по их уверению препятствует лечению.
И всё это они предлагают ради божественности, как будто зная нечто большее, а также выдумывая иные предлоги для того, чтобы в случае, если больные выздоровеют, то это приписывалось бы их славе и искусству, а если умрут, то чтобы найти себе верную защиту и приобрести предлог уверять, что не они причиною того, а боги.
Гиппократ, «Священная болезнь»
Это был масштабный концептуальный прорыв — когнитивный фундамент, на котором началось строительство научной медицины. Под влиянием натуралистического подхода врачеватели отказались от заговоров, заклинаний и жертвоприношений, перестали применять экзорцизм, а потом и вовсе оставили практику умиротворения богов.
Этот знаменательный шаг в истории наших представлений о мире был особо отмечен в 1940-е гг. эпидемиологом Чарльзом-Эдвардом Уинслоу: «Если исходить из того, что болезни возникают по воле богов или демонов, то научный прогресс невозможен. А вот предположение, что причина кроется в неких телесных соках, — это уже теория, которую можно проверять и уточнять. Идея, что заболевания имеют естественные причины, стала важнейшим и первым шагом на пути прогресса. Она ознаменовала собой эпохальныи рывок в интеллектуальнои истории человечества».
Высказывая явно традиционную точку зрения на заслуги Гиппократа, Уинслоу, бесспорно, склонен к некоторому преувеличению. «Гиппократов корпус» отнюдь не целостное произведение, авторы его 60 дошедших до нас трактатов порой расходятся во мнениях. К тому же историки заметно разнообразили выписанную Уинслоу картину триумфа единой рациональной медицины.
Гиппократовские врачеватели, известные как iatroi, или исцелители, на рынке медицинских услуг представляли лишь одно направление и конкурировали со множеством других. Всевозможные врачебные школы исповедовали альтернативные доктрины, а некоторые целители и вовсе практиковали в отсутствие какой-либо единообразной концепции. Историк Вивиан Наттон так описал положение дел: в Древней Греции к вашим услугам были «хирург, который занимался ранениями, костоправ, травник, повитуха, учитель гимнастики, врачея и экзорцист».
То есть представления о здоровье, болезнях и методах лечения в Древней Греции вступали в коллизию, и пациенты делали выбор из множества вариантов. Поэтому «Гиппократов корпус» следует читать не как официальный итог медицинского консенсуса, а скорее как манифест одного из врачебных направлений, адресованный вниманию клиентуры.
В нём не случайно говорится о необходимости завоевывать доверие пациентов и разоблачать шарлатанов, практикующих без опоры на какое бы то ни было учение. Но, несмотря на изрядно ограниченныи контекст и весьма традиционные представления об античной медицине, вывод Уинслоу относительно медицинскои науки Гиппократа значим и меток. К этому нужно добавить, что именно медицина Гиппократа, а не ее разносортные конкуренты в значительной мере определила дальнейшее развитие врачебного мировоззрения, в том числе и благодаря греческому врачу Галену, который усердно обеспечивал Гиппократу посмертную протекцию.
«Гибельные объятия», в которые Гален, по выражению историка Наттона, заключил Гиппократову доктрину, во многом её исказили. Изъяв учение Гиппократа из исторического контекста, Гален сильно преуменьшил сложность и противоречивость опыта греческих врачей, но преувеличил значение теории в их работе. В то же время, по мнению Наттона, авторитет Галена сыграл решающую роль в том, что именно его версия Гиппократова концепта на протяжении столетий была наиболее известнои в Византии, в исламском мире, а позднее и на латинском Западе.
Неизбежно напрашивается вопрос: почему в V в. до н. э. в Греции случился этот прорыв в направлении нерелигиозной натуралистическои медицины? В значительнои мере ответ кроется в столь трудноуловимых явлениях, как озарение и Гиппократа, и его сподвижников. Единичные факторы и случайности всегда занимают важное место в исторической череде причин и следствий. Однако очевидно, что в данном случае немаловажную роль сыграли и другие обстоятельства, в частности отсутствие жреческой бюрократии, наделенной властью выявлять и преследовать еретиков. Другие факторы — децентрализованность греческих городов- государств, натурфилософское наследие Древней Греции и особенно влияние Аристотеля, а также царившая культура индивидуализма.
Кроме того, важно не забывать, каким было социальное положение гиппократовских врачевателей и какую нишу они занимали на рынке медицинских услуг. Известно, что иногда они лечили и бедняков, и рабов, но всё же, как правило, услуги врачей были недоступны широким массам. Основную клиентуру составляли представители образованных и преуспевающих элит, сначала греческих, а затем и римских. Принципы гуморальной теории как медицинской философии отвечали научным представлениям и врача, и пациента. Они говорили на понятном обоим языке натурфилософии, и методы лечения, которые назначал врач, например диета или покой, людям благополучным и образованным были понятны и доступны.
