"Дальгрен" Дилэни — проза ленты Мёбиуса

Ваши стихи обвивают нутро, обнимают этот город, как стихи Кавафиса выкручивают и преломляют Александрию накануне Второй мировой, как стихи Олсона вплетаются в океанский свет Глостера середины века или стихи Вийона – в средневековый Париж.

Под занавес странного апокалиптического года у нас появилась возможность прочесть странную апокалиптическую книгу. «Азбука» выпустила «Дальгрен» Самюэла Дилэни в блестящем переводе Анастасии Грызуновой. Роман о котором много говорят как об одной из вершин интеллектуальной литературы; отправной точке киберпанка как жанра; прозе дивной красоты и поэтики — все так.

И почти не говорят об удельном весе в нем секса, ограничиваясь эвфемизмом «эротично», меж тем, как местами это практически порно. Понятно, что не тем «Дальгрен» матери-истории ценен, но не стоит сбрасывать со счетов эту составляющую, собираясь свести знакомство с одной из лучших фантастических книг XX века. То есть, если вы, к примеру, исповедуете пуританские взгляды, чтение может доставить серьезный дискомфорт. Возможно причина, по которой роман шел к русскому читателю почти полвека, отчасти в этом

Молодой человек в одной сандалии (сквозная деталь Дилэни: Мыш из «Новы» в одном башмаке) приходит в город Беллона, о котором однажды в книге скажут, как об одном из шести крупнейших городов Америки, в остальное же время он производит впечатление совершенной деревни, где все всех знают и на круг не больше тысячи жителей. Мир недавно пережил некое потрясение, подробности которого не раскрываются, но теперь большая часть благополучно оправилась от последствий, зализала раны и вернулась к прежней жизни. Не Беллона, покинутая подавляющим большинством горожан. Те, кто остался и пришельцы обживают теперь странное пространство, сродни стругацкой Зоне.

Деньги хождения не имеют, но все, что тебе нужно, можешь взять в магазине или в одном из пустующих домов. Причем магазинная полка, которую опустошил неделю назад, сегодня вполне может оказаться заполненной теми же продуктами. Иногда дома горят. Целыми кварталами. В течение нескольких дней. Не факт, при этом, что спустя еще несколько дней ты не увидишь их на том же месте, целыми и невредимыми. На небе порой появляются две луны, а случается солнце встает над горизонтом такое громадное, что занимает собой большую часть неба. Время не повинуется физическим законам, за вторником 24 июля 1974 года вполне может наступить четверг 17 сентября 2001, а потом воскресенье 1 января 1969.

Криминогенная обстановка не внушает оптимизма. Банды «скорпионов», облаченные в черную кожу и увешанные цепями с оптическими линзами держат горожан в страхе. Эти цепи из того, что сближает «Дальгрен» с «Пикником на обочине». Не украшение на шею, но сложная, замкнутая во многих местах конструкция, обвивающая все тело, вступая с носителем в род техногенного симбиоза. Будучи активированной, цепь заключает человека в пульсирующую голопроекцию мифического чудовища. Среди тех, кто их носит, не принято говорить об обстоятельствах обретения, но мы получим возможность убедиться в нечеловеческом происхождении артефактов.

Юноша, пришедший в город не помнит своего имени и большая часть его воспоминаний отрывочна. Ему двадцать семь и за плечами много чего, но лицом совершенный мальчишка, за что получает прозвище Kid (малыш) в русском переводе Шкет — шикарное попадание, кстати: созвучно оригиналу, намекает на отсутствие законопослушания и отдаленной цепью ассоциаций ведет к республике Шкид. В некотором смысле он плоть от плоти этого города, та же странная беспамятность и чуждость прежнему опыту. Может потому так скоро осваивается в нем. Тело Шкета уже увито цепью, у него она, правда, пока не включается. А на поясе медная орхидея — род местного холодного оружия того же нечеловеческого происхождения. То и другое получено им до прихода в город.

В Беллоне Шкет находит тетрадку, наполовину исписанную отрывочными дневниковыми записями и стихами прежнего владельца, и внезапно оказывается захвачен поэтической горячкой, которой не может сопротивляться. Отчасти радикально переделывает экзерсисы прежнего владельца тетради, большей частью пишет свое. И стихи превосходны (спасибо переводу), хотя не в русле русской поэтической традиции. Больше того, они произвели впечатление на бывшего в это время в городе поэта-лауреата Новика и при его содействии издается поэтический сборник «Медная орхидея», который тотчас становится мегахитом. Что не мешает городскому бомонду относиться к автору отчасти как к говорящей собаке.

Девушка, встреченная Шкетом в день прихода в Беллону. Не красавица, но чертовски мила и совершенно раскована. Да к тому же знает всех, кто есть кто-то в этом городе. Играет на губной гармошке, сочиняет и записывает музыку, работает в школе для цветных сирот (или не работает, впрочем неважно). Сначала живет в парке, после очередного выпадения Шкета из времени переезжает в дом подруги. Не прерывая отношений с героем, остается совершенно независимой.

Вот тут все сложнее, потому ограничусь самой краткой характеристикой. Подросток, почти мальчишка из скорпионов который становится любовником Шкета, позже это перерастет в амур-де-труа с Ланьей. Как человек, не чуждый астрологии, я могла бы сказать, что здесь слышны отголоски нью-эйджизма, который ищет новые способы взаимодействия в преддверии наступающей эры Водолея (известного интересом к перверсиям), которые заменят традиционный парный союз. Такая любовь-дружба, чуждая ревности и открытая экспериментам с максимальной степенью свободы для партнеров. Однако Дилэни сын своего времени и влажных хлюпающих Рыб не понимает, что секс для холодного отстраненного Водолея не самоцель, скорее предмет научного интереса.

Самая драматичная, самая законченная часть этого романа, в остальном представляющего собой прозаическое воплощение эшеровых гравюр. Семья, куда Шкет нанимается помочь с переездом из одних апартаментов кондоминимума в другие. Квинтэссенция маяковского «О дряни». Просвещенные буржуа, отец каждое утро уходит на службу, хотя все учреждения в городе закрыты. Мать затеяла ненужный переезд с этажа на этаж с подручным, которого изначально планируют кинуть на деньги, не заплатив. Старший сын в скорпионах и отныне вычеркнут из семейных аналов. Ангелоподобная дочь была изнасилована негром, с которым ищет новой встречи, панически боясь, что родители узнают. Младший сын, самый приятный персонаж романа, симпатичный книгочей. Бобби, о, Бобби — у меня ком в горле и сухие злые слезы, когда вспоминаю лифтовую шахту, и что было потом.

Роман сильно не для всех. Требует подготовленного читателя, да и тому легко не дастся. Ближе всего по ощущениям это к пинчоновой «Радуге тяготения». Зато и радости от встречи с умной, поэтичной, достаточно эпатажной прозой подарит много.