Представьте, что любимый вами человек, допустим, ваш брат, получил обширную травму мозга. Он долго лежал в коме, и наконец, «появился» – сон сменяется бодрствованием, его рука отдёргивается, если её уколоть, он пугается громких звуков и т.п. Но неизвестно, проснулся ли он по-настоящему. Его глаза открыты, но они бесцельно блуждают. Он не может общаться, не выполняет инструкции, даже такие простые, как «сожми мне руку» или «моргни, если слышишь меня». Живёт ли ваш брат ещё в своём теле?
Наше понятие о сохранении самосознания может быть сведено к изречению Декарта: «Я мыслю, следовательно, существую». Личность может сопротивляться множеству атак: паралич, потеря памяти, слепота и потеря языка. Но потеря осознания происходящего – возможности сознательно воспринимать окружающее и реагировать на него – отнимает что-то на самом деле фундаментальное.
Ощутимое количество людей, выходящих из комы, остаются, иногда десятилетиями, в вегетативном состоянии. Такие пациенты не выказывают явных признаков осознания их окружения, того, кем они являются, или что они чувствуют и воспринимают. Кажется, что они состоят лишь из клубка рефлексов. Но члены семьи иногда всё равно утверждают, что дорогие им люди есть «где-то там внутри». К примеру Полу Трембли, доктора говорили, что его сын Джефф находится в вегетативном состоянии в течение 16 лет. Пол выработал ритуал – еженедельно загружать в кресло-каталку и возить его в кино, веря в то, что Джефф может понимать и наслаждаться сюжетами фильмов. Было ли это попыткой выдать желаемое за действительное?
По определению, поведение вегетативных пациентов не даёт признаков активности сознания. Но что, если внимательно приглядеться к активности их мозга? Можно ли найти в нём доказательство наличия сознания? Эдриан Оуэн, один из ведущих мировых исследователей нарушений сознания, описал в статье в Scientific American, как он был ошеломлён, разместив пациента Кейт в сканере и показывая её фотографии её друзей и членов семьи. Активность в её мозге очень напоминала активность неповреждённого мозга людей, рассматривавших изображения членов их семей. Это был проблеск свидетельства в пользу наличия сознания.
Но это всего лишь проблеск. Проблема с нейровизуализацией в том, что такие фотографии не дают достаточно доказательств схожести активности мозга пациентов с активностью мозга здоровых людей. Оказывается, что ощутимая часть умственной активности здоровых людей – даже такой, которую мы считаем осознанной – происходит автоматически, не затрагивая сознание. Из-за этого очень легко решить, что сознание есть там, где его нет, будь то вегетативные пациенты или мы сами.
Оуэну тяжело далось это знание. Сначала он интересовался активностью в участках мозга вегетативных пациентов, отвечающих за распознавание речи, которая возникала в ответ на речь, и не возникала в ответ на другие звуки. Вскоре стало ясно, что такую же, по сути, активность можно увидеть у здоровых людей, находящихся без сознания под наркозом – и у людей без сознания эта активность была такой же сильной. Чтобы по-настоящему зондировать мозг в поисках сознания, учёным нужно было найти задачу, которую без использования сознания не решить.
Не существует чёткого научного определения сознания, и границы между сознанием и бессознательным удивительно размыты. По большей части учёные соглашаются в том, что, скорее всего, с сознанием связаны такие умственные процессы, которые поддерживаются постоянно, а не исчезают вскоре после появления, и включают контроль внимания, ориентированный на достижение цели. Пример: я задам вам вопрос, и если ответ будет «нет», представьте, что вы играете в теннис, а если «да» – представьте, что ходите по комнатам своего дома. Правда ли, что вас зовут Майк?
Сложно представить, что такую задачу можно выполнить на рефлексах. Она требует от вас понимания инструкций, правильного ответа на вопрос и создания некоей картинки в уме, с одновременной памятью о том, что с ответом «нет» ассоциируется теннис, а с ответом «да» – прогулка по дому. При этом Оуэн с коллегами обнаружили, что примерно один из пяти вегетативных пациентов был способен правильно отвечать на подобные вопросы. Доказательство было основано на том, что мысли о теннисе задействуют не те же самые участки мозга, что мысли о прогулке по дому. Некоторые пациенты даже смогли использовать этот метод для передачи информации по поводу своего состояния. В один из трогательных моментов, пойманных камерой ВВС, Скотт Рутли смог передать, что он не чувствует боли.
Эти тесты, судя по всему, предоставляют доказательства наличия сознания у небольшого, но ощутимого количества пациентов с вегетативным диагнозом. Но что, если большая часть изображений активности мозга не покажет наличия сознания? Сложно сказать, что это значит – ведь пациенты могут находиться в сознании, если при этом у них не работает одна конкретная функция, необходимая для выполнения задачи. Возможно, они перестали понимать язык, или их память испортилась так, что они не могут хранить в ней инструкции достаточно долго.
И самый сложный вопрос: если пациенты типа Кейт, Джеффа и Скотта осознают происходящее, что они испытывают? Является ли сознание универсальным явлением, лежащим в основе наших ощущений, связывающих их в единую осмысленную интерпретацию, которую можно оценивать со стороны? В таком случае сознание вегетативных пациентов будет очень похожим на наше. Но что, если природа сознания фрагментирована и эфемерна, ведь тогда эти пациенты могут существовать в совершенно другом состоянии, существуя где-то на пороге между сном и явью. Чтобы понять внутренний мир вегетативных пациентов, учёным придётся отправиться в путешествие в самые тёмные уголки науки о разуме.
Тем временем Пол Трембли возит своего сына в кино. Фотографии мозга, сделанные Оуэном и его коллегами, показали, что активность его мозга во время просмотра короткого фильма Хичкока выглядела организованной и была похожа на активность мозга здоровых людей. Для его отца Джефф остался Джеффом. В интервью журналу Maclean’s он признал: «Он другой, но это всё ещё он, мы свыклись с тем, что это Джефф. Мы точно так же любим его».
Источник
