Многие из нас знакомы с «Рождественской песнью» Чарльза Диккенса с раннего детства. В США главный её герой — скряга Эбенезер Скрудж — популярный персонаж массовой культуры, послуживший даже в 1947 году источником вдохновения для создания ещё одного культового диснеевского мультяшного богача — Скруджа Макдака. А уж экранизаций новеллы, начиная с 1901 года, и вовсе не перечесть! Также по мотивам новеллы/повести Чарльза Диккенса ставились различные пьесы во всех театрах мира. Режиссёры, постановщики, а также аниматоры, актёры и зрители видели в «Рождественской песне» одну только лишь историю изменения алчного и пожилого бизнесмена к лучшему, благодаря вмешательству в его жизнь призраков. Так ли это на самом деле? Давайте разбираться.
«Рождественская песнь в прозе» Чарльза Диккенса впервые была опубликована 19 декабря 1843 года издательством Chapman & Hall, и с этого момента минуло аж 180 лет! Не стоит забывать, что тогда на дворе был XIX век, когда в Англии, где и родился писатель, правила королева Виктория с 20 июня 1837 года вплоть до до ее смерти 22 января 1901 года. И период её царствования нарекли викторианской эпохой. А посему и произведение отражало в полной мере нравы и быт общества того времени. И, хотя грубое обращение с бедными со стороны эгоистичного и алчного Эбенезера Скруджа и его способность искупить свою вину, превратившись в более симпатичного персонажа, являются ключевыми темами «Рождественской песни», основной упор всё же делается на традиции по случаю празднования Рождества.
Но, прежде чем начать говорить о традициях, давайте обсудим основных персонажей произведения Диккенса. В качестве иллюстраций возьмём кадры из одноимённого анимационного фильма 2009 года, ибо он — хоть и мрачная, но единственная наиболее точная из всех экранизаций Диккенса.
- Начнём, пожалуй, с образа самого Эбенезера Скруджа. Чарльз Диккенс описывает его в своей новелле как «сжимающего, вырывающего, хватающего, царапающего, цепляющегося, алчного, старого грешника! Твёрдого и острого, как кремень… тайного, замкнутого и одинокого, как устрица. Никакое тепло не могло согреть его, никакой холод не мог его заморозить ещё сильнее. Ни один ветер не был более жестоким, чем он, ни один падающий снег не был более сосредоточен на своей цели, ни один проливной дождь не был менее склонен к мольбам. Проливной дождь, казалось, был доступнее для просьб. Самая гнилая погода не могла донять его. Сильнейший дождь и снег, и град только в одном могли похвалиться перед ним: они часто сходили на землю красиво, Скрудж же не снисходил никогда. Холод внутри него заморозил его старые черты, зажал острый нос, сморщил щеки, затруднил походку; сделал глаза красными, тонкие губы — синими; и проницательно заговорил своим скрипучим голосом. Морозный иней был у него на голове, на бровях, на жилистом подбородке. В трудные дни он замораживал свой офис и не разморозил его ни на градус на Рождество».
Это был пожилой и угрюмый господин, с которым даже в викторианскую эпоху никто не хотел иметь ничего общего и считали странным. В самом начале истории Эбенезер Скрудж показан как типичный мизантроп, который ведёт свои дела на складе в районе Лондона — Корнхилле — и известен был аж среди купцов Королевской биржи, популярного в те годы финансового центра Лондона как человек с хорошей кредитной историей. Вместе со своим деловым партнёром — Джейкобом Марли — основал фирму под названием «Скрудж и Марли». Иногда они оба — администратор и работник — были так похожи, что их часто путали. Но теперь Марли скончался и минуло уже семь лет с того момента, как Эбенезер унаследовал фирму.
После смерти Джейкоба, приходящие в его контору купцы иногда называли Скруджа «Марли», но тот на это никак не реагировал. Зато он безжалостно относился как к своему клерку, Бобу Крэтчиту, недоплачивая ему зарплату, несмотря на то, что был богат, а также преследовал своих должников и обирал вдов и бедняков. Но больше всего на свете Эбенезер Скрудж ненавидел праздник Рождества и всё, что с ним связано, ибо праздник ассоциировался у него, в первую очередь, с безрассудными тратами. Скрудж искренне считает Рождество тем временем, когда по его словам, «можно почувствовать себя на год старше и ни на час богаче».Вообще не переносит на дух никакого веселья, хотя не лишен некоторого мрачного чувства юмора пополам с ядовитым сарказмом. Не верит в чудеса, даже видя их своими глазами — мало ли что может почудиться из-за расстройства желудка? Фраза «Может, вы явились не из царства духов, а из духовки!» раскрывает в нём также склонность к плоским каламбурам.
Так, когда к нему в канун Рождества подошли двое джентльменов с просьбой сделать пожертвование бедным и обездоленным на благотворительность, Скрудж зло усмехнулся, заявив, что бедняки должны либо попасть в работные дома, либо пользоваться штрафной беговой дорожкой в тюрьмах. Напоследок персонаж и вовсе изрекает фразу, похожую на оправдание или пропаганду геноцида: «Если они предпочитают умереть, им лучше сделать это и уменьшить избыточное население!». Он также отказывается от приглашения своего племянника Фреда на рождественский ужин и называет его дураком за празднование Рождества.
После этого неприятного разговора Скрудж ушёл домой с работы. Но вот, как дальше пишет Диккенс, собственного жилья у Эбенезера при его-то достатке почему-то не оказалось: «жил в покоях, которые когда-то принадлежали его умершему партнеру. Это были мрачные комнаты, расположенные в куче невысоких зданий во дворе. Здание теперь было достаточно старым и достаточно унылым; поскольку в нем не жил никто, кроме Скруджа, а все остальные комнаты были сданы в аренду под офисы«. Это даёт основания предположить, что все накопленные вместе с Марли деньги он растиражировал на аренду и понабрал кредитов. На чём, собственно, и строил свой бизнес. При этом стоит заметить, что Чарльз Диккенс в оригинале произведения прямо не указывает род деятельности Скруджа, оставив его на усмотрение читателей и зрителей.
По поводу того, кто же мог послужить прототипом для образа Скруджа в «Рождественской песне» есть две версии. Первая гласит, что имя персонажа — Эбенезер — было позаимствовано от реально жившего человека в ту эпоху — Эбенезера Леннокса Скрогги (англ. Ebenezer Lennox Scroggie; 1792–1836), который якобы был купцом из Эдинбурга и выиграл контракт на организацию общественного питания во время визита короля Георга IV в Шотландию . Он был похоронен на кладбище в Кэнонгейт-Киркъярд, и его надгробие на данный момент утеряно. Теория гласит о том, что Чарльз Диккенс бывал у могилы Эбенезера и неправильно перевёл его фамилию. Вместо истинного значения — «торговец зерном» (англ. «meal man«) — писатель назвал Скрогги «подлым/злым человеком» (англ. «mean man»). В результате чего Скрогги трансформировался в Скруджа. Однако, эта теория была описана как «вероятная мистификация Диккенса», для которой «[никто] не смог найти никаких подтверждающих доказательств».
Вторая версия гласит, что образ Скруджа Чарльз Диккенс списал со своего отца и демонизировал его отрицательные черты характера. Мол, этот психологический конфликт является причиной появления в «Рождественской песне» двух радикально разных Скруджей: одного — холодного, скупого отшельника, другого — доброжелательного и любящего человека. Другим реальным прототипом Эбенезера Скруджа исследователи творчества Чарльза Диккенса называли и Джона Элвеса, члена парламента Великобритании, который прослыл эксцентричным скрягой. Диккенс упомянул Элвеса в других произведениях — «Холодный дом» 1853 года наряду с другим известным скрягой 18-го века, Дэниелом Дэнсером, и «Наш общий друг» 1864-1865-х годов.
Также было высказано предположение, что имя персонажа — Эбенезер/Эбенезар, имеющее еврейские корни, происходящее из указанного в Книге пророка Самуила места под названием Эбен -ха -Эзер, где произошло сражение филистимлян и израильтян, и означающего «камень помощи», было выбрано автором вовсе не случайно. Камень помощи в Библии пророк Самуил использовал для празднования божественной победы над филистимлянами, он служил твердым напоминанием о силе и защите Господа. Диккенс, мастер игры слов, описал Скруджа как «твердого и острого, как кремень», тонко намекая на значение камня. Намекал ли также Диккенс и на божественное преображение своего персонажа?
Фамилия диккенсовского Эбенезера — Скрудж (англ. «Scrooge«) — на самом деле является соединением двух слов: «gouge» (в значении «обманывать«) и «scrouge» (вошедший с 1820 года в обиход англичан термин, означающий «сжимать» или «давить». Были и другие варианты написания — «scrowge» — в значении «поискать» или «scroodge» в значении «скряга«). Но чаще всего в речи использовалось слово «scrouge» и как глагол в значении «вторгнуться в личное пространство«, и как существительное в значении «толпа«. В канун Рождества люди часто устраивали давку в магазинах, скупая подарки и елочные украшения.
Примечательно, что до публикации «Рождественской песни» Диккенса в английском языке всех скупцов и скряг именовали исключительно «miser«. А когда персонаж Эбенезер Скрудж обрёл бешеную популярность у публики, его фамилия стала нарицательным обозначением жадности и человеконенавистничества, а его крылатая фраза «Ба! Чепуха!» (англ. «Bah! Humbug!«) часто используется для выражения отвращения ко многим современным рождественским традициям.
Чарльз Диккенс ловко соединяет характер Эбенезера Скруджа с мрачной, многолюдной и загрязненной атмосферой викторианского Лондона. Холодные и скупые черты лица Скруджа отражают суровость той эпохи. Диккенс описывает его как физическое проявление холодной зимы, рисуя нам образ ходячего трупа, нетронутого никаким внешним теплом или холодом. Интересно, что Скрудж, кажется, контролирует свое окружение, неся с собой свою холодность, куда бы он ни пошел. Неприступная натура Скруджа отталкивает не только взрослых, но и даже детей, и животных. Его присутствие настолько зловещее, что даже собаки уводят своих слепых хозяев, когда чувствуют его приближение.
Категорические и радикальные взгляды Скруджа в отношении бедняков также были списаны писателем с реальных людей. Диккенс либо был свидетелем, либо где-то прочитал про беседу, состоявшуюся между британским историком и философом Томасом Карлайлом и политическим экономистом Томасом Робертом Мальтусом. Один спросил с сарказмом: «Разве нет беговых дорожек, виселиц, даже больниц, приютов для бедных, Нового закона о бедных?», на что другой ответил: «А работные дома, беговая дорожка и Закон о бедных, значит, в полной силе?».
2. Роберт (Боб) Крэтчит — клерк Эбенезера Скруджа, безотказный работник фирмы «Скрудж и Марли». В начале повествования он робко просит Скруджа взять выходной на Рождество, чтобы побыть со своей семьей. Скрудж сначала угрожает удержать его зарплату, но неохотно соглашается при условии, что Крэтчит придет на работу рано на следующий день после Рождества. У Боба Крэтчита есть жена — Миссис Крэтчит (которой в некоторых адаптациях романа дали имя Эмили) и четверо детей: две дочери — Марта и Белинда, и двое сыновей — наследник Пётр и калека Крошка Тим. Также упоминаются ещё двое неназванных детей, которым в фильмах дали имена Мэтью (для сына) и Люси/Джиллиан (для дочки).
Чарльз Диккенс описал семью Крэтчитов как «бедную, трудолюбивую и сердечную». Боб Крэтчит стал символом плохих условий труда, особенно продолжительного рабочего дня и низкой заработной платы, от которых страдали многие люди рабочего класса в раннюю викторианскую эпоху. Что было неудивительно. Давайте опишем в общих чертах обстановку того времени. 1840-е годы были названы «голодными сороковыми» из-за жуткого сочетания спада в торговле, ведущего к экономической депрессии и массовой безработице, и повторяющихся неурожаев, ведущих к завышенным ценам на хлеб. Для рабочего класса и, особенно, бедняков времена были чрезвычайно тяжелыми. Страна также переживала массовую индустриализацию, семьи стекались в перенаселенные города, а спрос на работу был таким, что даже детей отправляли трудоустраиваться. И логично, что по меркам того времени персонаж Крэттчит не мог просто взять и уволиться, потому что тогда не существовало социального обеспечения населения Англии. Каждый выживал, как мог.
А вот дальше по сюжету уже начинает происходить какая-то мистика, где Скрудж в особняке Марли удостаивается чести быть посещённым аж четырьмя Призраками, включая и его недавно почившего партнёра, Джейкоба Марли, в надежде, что тот покается за свой эгоизм и жадность и изменится к лучшему. И в этом виднеется более христианская, чем нравственная подоплёка, учитывая истоки празднования Рождества. Давайте рассмотрим Призраков поподробнее.
- Джейкоб Марли (или Призрак Джейкоба Марли)
В начале «Рождественской песни» Чарльз Диккенс предваряет встречу двух богачей и ростовщиков таким вот предисловием: «Упомянув о похоронах Марлея, я поневоле должен вернуться еще раз к тому, с чего начал, т. е., что Марлей несомненно умер. Это необходимо категорически признать раз навсегда, а то в предстоящем моем рассказе не будет ничего чудесного. Ведь если бы мы не были твердо уверены, что отец Гамлета умер до начала пьесы, то в его ночной прогулке, невдалеке от собственного жилища, не было бы ничего особенно замечательного. Иначе стоило любому отцу средних лет выйти в вечернюю пору подышат свежим воздухом, чтобы перепугать своего трусливого сына«.
Как и Тень Отца Гамлета, то есть — Короля Гамлета, Призрак Джейкоба Марли предстаёт пред нами мрачным и готическим персонажем «Рождественской песни». Диккенс не упоминает о том, что накопленных денег не хватило на надгробие, а Скрудж развеял прах товарища. О ненадлежащем захоронении речи не идёт. Призрак Джейкоба Марли является Скруджу дважды: в первый раз, когда он только подходит к его дому и видит вместо дверного замка лицо своего делового партнёра и бывшего друга, а во второй — когда явился ему лично, закованный в цепи и попытался предостеречь от того исхода, который ждал после смерти и Скруджа. И сказал Джейкоб Марли Эбенезеру: «Тебе явятся Три Призрака (Три Духа). Без их визитов ты не можешь надеяться избежать того пути, по которому я иду. Ожидай первого завтра вечером, когда колокол прозвонит один раз. Второго так же жди на следующую ночь в тот же час. Третьего — на следующую ночь, когда последний штрих двенадцати перестанет вибрировать. Не смотри больше на меня и смотри, чтобы ради тебя самого ты помнил, что произошло между нами!«.
Для современного зрителя или читателя такой сюжет наверняка покажется несусветным бредом или глупой страшилкой, но во времена Диккенса, как и история Русалочки Ганса Христиана Андерсена, его датского современника, жаждущей обрести через любовь к Принцу бессмертную душу в надежде блаженствовать в Царствии Божием/в Раю, он играл важную роль. Прежде всего, речь шла о спасении грешной души Эбенезера Скруджа и, чтобы избежать судьбы оказаться в Чистилище и вечно блуждать по земле неприкаянным призраком, кем на данный момент и является Джейкоб Марли, Скруджу стоит «достичь святости, необходимой для входа в радость небес». Ни о каком посте и молитве не может быть и речи — человек должен был САМ буквально взглянуть на себя со стороны, чтобы признать свои недостатки, увидеть и искоренить их в себе, пока не стало поздно.
Образ призрака в цепях был навеян одним из сочинений античного римского юриста и писателя — Плиния Младшего. В нём философ-стоик Афинодор Кананит арендовал дом с привидениями в Афинах. Афинодор был настороже, потому что особняк по цене оказался чрезвычайно дешев для своих размеров. Афинодор намеренно установил свой письменный стол в комнате, где, как говорят, появилось привидение, и писал там до поздней ночи какой-то философский трактат, когда его побеспокоил призрак, который сначала постучал в дверь, а затем вошел в комнату, как и Джейкоб Марли, закованный в цепи.
Плиний Младший писал своему другу Суре:
«Глубокой ночью часто раздавался шум, похожий на звон железа, который, если прислушиваться внимательнее, походил на грохот кандалов; сначала он казался издалека, но постепенно приблизился; тотчас же появился призрак в виде старика, чрезвычайно тощего и убожего, с длинной бородой и всклокоченными волосами, трясущий жилами на ногах и руках».
Афинодор последовал за призраком наружу, где тот указал на место, где бедного старика непочтительным образом предали земле. Когда позже Афинодор раскопал эту местность, то был обнаружен скованный скелет. Визиты призрака прекратились, когда скелет был надлежащим образом перезахоронен. У Чарльза Диккенса даже цепи, в которые был закован Джейкоб Марли, были необычные и выкованы отнюдь не из металла:
«Цепь, которая была натянута на нём, была застегнута на его талии. Она была длинной и обвивалась вокруг него, как хвост змеи, и была сделана (поскольку Скрудж внимательно наблюдал) из ящиков для денег, ключей, висячих замков, гроссбухов, документов и тяжелых кошельков, выкованных из стали. Его тело было прозрачным; так что Скрудж, наблюдая за ним и глядя сквозь его жилет, мог видеть две пуговицы на его пальто сзади»
С первых же строк в произведении Диккенса при описании явления ему покойного Джейкоба Марли при описании камина мы встречаем различные библейские отсылки: «Камин был старый, построенный давным-давно каким-то голландским купцом и вымощенный со всех сторон причудливой голландской плиткой, предназначенной для иллюстрации Священного Писания. Были изображены Каин и Авель, дочери фараона, Царица Савская, ангельские посланники, спускающиеся по воздуху на облаках, как перины. Авраам, Валтасар, апостолы, отправляющиеся в море на лодках с маслом, сотни фигур, привлекающих его мысли. И всё же, лицо Марли, умершего семь лет назад, появилось, как жезл древнего Пророка, и поглотило все целиком«.
Описывается в книге также, что у Марли в буквальном смысле «не было кишечника», что является тонкой отсылкой на «недра сострадания», упомянутые в Первом послании Иоанна. Отсутствие кишечника у Марли объясняет причину его вечного проклятия — некогда эгоистичный и такой же алчный, как и сам Эбенезер Скрудж, Джейкоб теперь искренне раскаивается за содеянное и желает делать добро бедным и нуждающимся, тем, кого он так яро ненавидел, высмеивал и игнорировал при жизни. Но теперь он сам страдает, так как вместо вечного покоя вынужден долго скитаться по земле и не в силах помочь обездоленным. Цепь Марли также является символом его вины. Он сам говорит Скруджу, что выковал её при жизни, по собственному желанию. Действительно, он виновен в тяжких грехах против своих собратьев и в вине, которую он решил накопить. Фактически, мы видим эту символику и в других призраках, которых Эбенезер Скрудж в оригинале книги видит за окном. Рассказчик говорит, что:
«Каждый из них носил цепи, как Призрак Марли; некоторые немногие (это могли быть виновные правительства) были связаны друг с другом; ни один из них не был нищим. Многие из них были лично знакомы Скруджу в своей жизни. Он был хорошо знаком с одним старым призраком в белом жилете, с чудовищным железным сейфом, прикрепленным к его лодыжке, который жалобно плакал, не имея возможности помочь несчастной женщине с младенцем, которую он увидел внизу, на пороге. Несчастье их всех, очевидно, заключалось в том, что они стремились навсегда вмешаться в человеческие дела и навсегда потеряли свою власть«.
Чарльз Диккенс «Рождественская история»
Все эти люди, ставшие неприкаянными призраками, тоже виновны, судя по всему, в том, что не смогли помочь своим собратьям, пока они были живы, и теперь их цепи и символизируют эту вину. Цепи Марли содержат бухгалтерские книги и ящики с деньгами, указывающие на то, каким образом он провинился — был слишком алчным и стремился к богатству при жизни. Точно так же у другого призрака здесь есть цепь, на которой находится огромный железный сейф, что, вероятно, указывает на то, что он подвел своих товарищей, копя свои деньги из эгоистичных побуждений, а не помогая нуждающимся (как и сам Скрудж, что объясняет, почему Эбенезер сразу узнает его).
В загробном мире Призраков богачей и чиновников заковывают цепями так же, как заключенных в викторианских тюрьмах. Ни один из них не носит цепи добровольно. В то время как обычно цепи выковываются из металла, цепи Марли выкованы из того, что он ценил в жизни — денег и материального богатства. У призраков, в отличие от живого Скруджа, нет шансов исправить ситуацию и они вынуждены страдать. Цепь, которой был бы после смерти опоясан и сам Эбенезер Скрудж, была бы гораздо крепче и тяжелее, чем цепь Марли, поскольку Скрудж работал над ней еще семь лет через каждый акт безразличия к окружающим.
Перед тем, как уйти навсегда, Марли заявляет Скруджу:
«От каждого человека требуется, — ответил Призрак, — чтобы дух внутри него гулял среди своих собратьев и путешествовал повсюду; и если этот дух не выходит в жизнь, он обречен сделать это после смерти». … Оно обречено скитаться по свету — о горе мне! — и быть свидетелем того, чего оно не может разделить, но могло бы поделиться на земле и обратиться к счастью!«
Джейкоб Марли также объясняет Скруджу, что его появление перед ним — «нелегкая часть покаяния», и что оно дает самому Эбенезеру Скруджу надежду и шанс на искупление грехов, причём не только своих, но и даже друга! А поскольку изменение характера Скруджа к лучшему напрямую зависело и от похожего тяжёлого положения, в каком оказался Марли, он не смог бы и даже не посмел уповать на вечный покой после смерти, окажись его деловой партнёр в аду! Примечательно также, что имя Джейкоб имеет ветхозаветные корни, происходит от Иакова и означает «он последует». И да, в оригинале у Диккенса с челюстью Джейкоба Марли всё было в порядке, в отличие от анимационного фильма 2009 года, где этот персонаж произвёл на меня поистине жуткое впечатление:
Книга с самого начала ясно дает понять, что старина Марли был «мертв, как дверной гвоздь». Эта фраза в оригинале произносится как «dead as a door-nail» и является игрой слов на «ded as a dore-nayl» — фразу, которая упоминается в «Видении Уильямом Пирса Плаумана» — повествовательном стихотворении Уильяма Лэнгланда 1370–1386 годов. Чарльз Диккенс пишет о том, что «Скрудж знал, что он (Марли, прим. ред) мертв? Конечно, он знал это. Как же может быть иначе? Скрудж и он были партнерами не знаю сколько лет. Скрудж был его единственным душеприказчиком, его единственным администратором, его единственным правопреемником, его единственным оставшимся наследником, его единственным другом и единственным скорбящим». И, хотя при встрече с Призраком Марли Эбенезер говорит: «Ты всегда был для меня хорошим другом, Джейкоб!», маловероятно, что они действительно были близки, поскольку даже в день похорон Джейкоба Марли Скрудж находит время, чтобы заключить выгодную для него деловую сделку.
2. Призрак минувшего Рождества (или Дух минувшего Рождества) — как и предрёк Джейкоб Марли своему скупому, недалёкому и агрессивному товарищу, этот персонаж является Скруджу на следующий вечер. Это было странное, потустороннее существо, которое мерцает, как свет свечи, постоянно меняя свой внешний вид, отражая при этом воспоминания Скруджа, старые и новые. Когда одно воспоминание резко высвобождается, другое исчезает. Поскольку Дух представляет молодость Скруджа, он может казаться молодым, а его кожа имеет «нежнейший цвет», но поскольку Скрудж теперь стар, так и Дух тоже будет казаться старым, чтобы отразить это.
Одежда Призрака продолжается в том же противоречивом духе: он держит ветку остролиста, которая символизирует зиму, а его одежда украшена летними цветами. Также в романе Чарльза Диккенса Дух не имеет определённого пола и назван «оно«, что вызвало у актёров, игравших его роль в театре и в кино, большие затруднения. И дело здесь было вовсе не в пропаганде нетрадиционной ориентации призрака, как многие могли бы сейчас подумать. Дух этот был метафорой, связанной с ностальгией о прошлом, единственном светлом пятне в судьбе Скруджа, его детских годах, которые остались где-то на подсознании и зачерствели вместе с ним.
Образ Духа минувшего Рождества, а также двух других призраков, Чарльз Диккенс не случайно придумал. В те времена, к началу 1843 года, писатель лично стал свидетелем каторжного труда малолетних детей на оловянной шахте в ужасных условиях, а также посетил одну из лондонских школ Ragged, сооружённых правительством Англии для обездоленных семей.
Действительно, сам Чарльз Диккенс в детстве также оказался на грани нищеты, когда его заставили работать на фабрике по производству гуталина после того, как его отец был заключен в тюрьму за долги. По прошествии времени писатель так и не сумел оправиться от потрясения и избавиться от страха пойти по миру.Первоначально намереваясь написать политическую брошюру под названием «Обращение к народу Англии от имени ребенка бедняка», он передумал и вместо этого написал «Рождественскую песнь». Нищета и борьба с ней, осуждение жадности и эгоизма были основными темами творчества Чарльза Диккенса.
Похожая тема поднималась и в более раннем сатирическом романе писателя — «Жизнь и приключения Мартина Чезлвита» 1843-1844-х годов, где между Эбенезером Скруджем и главным героем — Мартином Чезлвитом — есть определённое сходство, хотя последний представляет собой «более фантастический образ», чем первый. Но в этом романе, в отличие от «Рождественской песни», не было истории с Призраками. Хотя Чарльз Диккенс писал истории о привидениях и в двух своих журналах — «Домашние слова» и «Круглый год». (англ. «Household Words and All the Year Round«)
Призраки фигурировали в литературе и до викторианской эпохи, но истории о привидениях как отдельный и популярный жанр были изобретением именно англичан. Можно даже вспомнить пьесу Шекспира «Гамлет», где жаждущий возмездия за своё убийство Призрак Короля Гамлета был своего рода возрождением жанра античной трагедии как таковой, за основу которой англичане взяли именно Сенеку. Позже в моду вошли так называемые «готические новеллы», цель которых была — напугать читателя до дрожи, нагнетая и без того мрачную атмосферу. Больше всего в том преуспел американский писатель, первый из Королей Ужасов — Эдгар Аллан По. Роднит его с творчеством Чарльза Диккенса то, что однажды в 1812 году этот писатель также посетил Великобританию и остановился на острове Уайт, который по слухам был населён призраками.
В рассказах Эдгара По ревенанты, то есть вернувшиеся с того света духи фигурируют чаще всего. Лишь изредка они предстают перед нами исключительно страдальцами. Напротив, та же Ленор что в одной одноимённой поэме, что в другой — «Вороне» — безмятежно блаженствует в Раю, окружённая сонмами ангелов. Страдает по ней только скорбящий муж, и то не всегда. Порой он даже поёт Пеан, то есть гимн «святой, царственной и погребенной» возлюбленной, прославляя Бога, который принял её душу на Небеса. Дух Элеоноры из автобиографического рассказа По, где он описал себя и свою возлюбленную и Музу — Вирджинию Клемм — в образе главной героини, также не назовёшь скорбным или зловредным.
Напротив, она оберегает своего возлюбленного в Долине Молчания, прощает его за предательство и даже даёт благословение на брак с новой девушкой — Эрнменгардой. А вот образы колдуньи Мореллы и неупокоенной «сирены» Лигейи, вселившихся в своих жертв — дочь одного безымянного Рассказчика, которая как две капли воды похожая на мать внешне и по поведению, и отец держит её 10 лет взаперти в особняке, не давая общаться со сверстниками, не даёт ей имени и в конце концов невольно губит во время Таинства Крещения, называя именем покойной матери, и возлюбленную другого Рассказчика, белокурую Ровену Тремейон, которую алчные родители выдали замуж за него только ради денег, а он пристрастился к опиуму и не мог отпустить свою первую умершую жену, черноволосую Лигейю с такими же чёрными глазами.
А вот Ровену люто ненавидел с демонической яростью. В конце концов, та заболела, слегла ,и Лигейя вернулась с того света и ненадолго вселилась в тело бедной девушки, чем окончательно убила её. Однако то, что Рассказчик при этом употреблял опиум, делает его ненадёжным, и посему финал остаётся открытым — было ли это действительно возвращение с того света неупокоенной души возлюбленной рассказчика или лишь плод его больных фантазий, до сих пор остаётся загадкой. К тому же, никаких трёх кровавых капель, якобы подмешанных в вино соперницы Лигейей, в данном случае быть тоже не могло — возведя умершую возлюбленную в ранг идола, зацикленный на ней Рассказчик мог и сам лично отравить свою жену.
Можно предположить, что в том же «Падении дома Ашеров» страдающая припадками каталепсии леди Медилейн вовсе не была погребена в склепе своим старшим братом Родериком заживо, из страха, что научные центры, нуждающиеся в трупах людей для наглядного изучения строения организма человека и медицинских опытов, могут осквернить могилу его сестры, что в 19-м веке случалось крайне редко. Скорее всего, она была сверхъестественным существом, которое жаждет крови, что очень похоже на вампира. По сюжету рассказа Мэдлин нападает на Родерика Ашера, доведя его до сердечного приступа, и убивает его. Рассказчику едва удается спастись, поскольку дом раскалывается пополам и рушится в чернильно-черные воды небольшого горного озера. Когда читаешь «Падение дома Ашеров» и другие произведения Эдгара Аллана По, действительно чувствуешь его любовь к британскому готическому ужасу. Если бы не пребывание в викторианской Англии впечатлительным мальчиком, он, скорее всего, никогда бы не написал эти леденящие душу романы, рассказы и стихи, которыми можно наслаждаться только тогда, когда дует ветер, трещат молнии и вороны кричат: «Nevermore!» («Никогда больше»).
В Великобритании же рассказывать жуткие истории о привидениях холодными снежными вечерами в канун Рождества было такой же традицией, как и петь рождественские гимны. В них призраки всегда представали исключительно теми, какими мы их знаем по европейскому фольклору — свирепыми, лязгающими цепями и сардонически смеющимися, жаждущими возмездия, обожающими вселять ужас в сердца смертных и лишь иногда — переносящими страдания за свои прегрешения или же ставшими заложниками любви скорбящего супруга или супруги, которая не смогла пережить личную трагедию в их жизни.
Чарльз Диккенс же, следуя традиции, несколько переосмыслил образ привидения в литературе викторианской эпохи, тем самым положив начало новой моде. Призраки в его произведении — не самостоятельные персонажи, одержимые местью машины для убийств, а метафора и литературный прием, который позволяет Диккенсу исследовать социальные и моральные проблемы викторианского общества, занимающие центральное место в его произведениях: нищета, скупость, вина и, наконец, искупление.
Так, Призрак минувшего Рождества проводит Эбенезера Скруджа по местам, где он рос и провёл своё детство, напоминая ему о времени, когда он был более невинным. В «Строфе 2» мы перемещаемся из тьмы и тумана Лондона возле дома Скруджа к свету призрака прошлого Рождества, свету, который Эбенезер так отчаянно пытается в себе погасить.
Христианские читатели могут увидеть в этом символ Христа как света миру, подобно знаменитой картине Холмана Ханта. Однако, Скрудж ещё не готов к тому, чтобы искупительный свет Христа вошел в его темный мир. Хотя, с самого начала появления в прошлом в Скрудже происходит перемена. Возможно, воспоминания пробудили в нём искренние ностальгические чувства. Будучи маленьким мальчиком (конкретный возраст Скруджа в книге не указан), Эбенезер оказался один в интернате или, правильнее сказать, пансионе, где учился и жил с другими мальчиками. Тогда как остальные воспитанники пансиона разъехались по домам на каникулы, Эбенезер остался один-одинёшенек. И тут мы узнаём, что у Эбенезера когда-то тоже была своя семья. Правда, отец только коротко упомянут, мать и вовсе не показана.
Зато есть сестрёнка Фанни (Фэн), которая забрала брата из пансиона, и они все вместе впервые встречали Рождество за одним столом. Потом Дух минувшего Рождества пояснил, что Фанни вскоре умерла при родах, и у неё остался лишь сын Фред, его родной племянник, которого ещё совсем недавно Эбенезер грубо послал куда подальше, отказавшись отмечать с ним Рождество. Есть версия, что образ Фэн, сестры Эбенезера Скруджа, был списан с реального прототипа персонажа — Фрэнсис Элизабет (Фанни) Диккенс, старшей сестры писателя, которая выбрала себе карьеру певицы:
Далее действие переносится уже на склад или контору, в которой Эбенезер Скрудж — уже молодой парень — работал. Там его босс — весёлый и пожилой джентльмен — Мистер Феззивиг в валлийском парике устраивал пышный банкет по случаю Рождества. Образ персонажа был создан Чарльзом Диккенсом для контраста со Скруджем по отношению к деловой этике. Эбенезер Скрудж кажется полной противоположностью мистеру Феззивигу по внешности, действиям и характеристикам. Так, ещё в юности Эбенезер был амбициозным, проявлял привычные отрицательные качества, такие как алчность и подлость.
Его цель — любой ценой вырваться из нищеты и буквально идти по головам. Скрудж даже в молодости не заботящийся ни о чем, кроме себя и денег, сильно отличался от характера людей, у которых он учился и которыми когда-то восхищался. Феззивиг, как один из первых последователей капитализма, умеряет максимизацию прибыли добротой, щедростью и любовью к своим сотрудникам. В начале 19 века такие мелкие торговцы, контролируемые владельцами, были сметены.
Этот момент явно сигнализирует о начале эмоциональной трансформации Скруджа и его готовности научиться становиться лучше. Скрудж охотно признает, что в отношениях между хозяином и клерком Феззивиг может сделать сотрудника счастливым или несчастным, а также определить, будет ли работа очень трудной или легкой, если он решит быть добрым. Далее сюжет «Рождественской песни» фокусируется на социальное мероприятие, которое проводил Мистер Феззивиг по случаю Рождества. Это был пышный и ни с чем не сравнимый бал, на котором танцевал как сам клерк со своей семьёй — женой и тремя неназванными дочками, так и их слуги на равных правах. Мистер Фреззинг просто источал позитивную энергию. Среди них был и молодой Эбенезер, который также любил танцевать. Юноша, полный надежд и мечтаний.
Чарльз Диккенс в оригинальной книге не давал никакой внятной предыстории создания конторы Скруджа и Джекоба Марли, и поэтому эпизод с Фреззингом всячески дополняли режиссёры. Так, в экранизации «Скрудж» 1951 года было показано, что Эбенезер вскоре ушёл от Мистера Феззивига к мистеру Джоркину, новому мужскому персонажу, никогда ранее не фигурировавшему в книге, который скупил бизнес Феззивига и вскоре обанкротился. И поэтому Скрудж и его деловой партнёр Марли создают свою фирму. Преемник Феззивига Джоркин демонстрирует слабость корысти, когда объявляет совету директоров, что компания неплатежеспособна после многих лет хищений. Скрудж и Марли демонстрируют свою коварную корысть, используя кризис для получения контрольного пакета акций компании.
Также новшеством в экранизации являлось то, что возлюбленную Эбенезера назвали Алисой, а умирающая при родах Фанни попросила Скруджа присмотреть за племянником Фредом. Подобных сцен в оригинальной книге не было. Как не было и того, что во многих экранизациях «Рождественской песни» Эбенезер Скрудж, танцуя на балу у мистера Феззивига, встречает свою возлюбленную по имени Белль. В книге её знакомство с Эбенезером не показано вообще и даже не упоминается, а появляется она в эпизоде, где жажда золота поглотила его целиком.
Вот как Чальз Диккенс описывает то, что нынешнему Скруджу показал Призрак Минувшего Рождества: «Теперь он был старше; мужчина в расцвете сил. Лицо его не имело резких и жестких линий, свойственных более поздним годам; но оно начало носить признаки заботы и алчности. В глазах было жадное, жадное, беспокойное движение, которое показывало ту страсть, которая пустила корни, и куда упадет тень растущего дерева. Он был не один, но сидел рядом с молодой красивой девушкой в траурном платье, в глазах которой были слезы, сверкавшие в свете, исходившем от призрака прошлого Рождества«.
Когда-то Белль и Эбенезер оба были бедны и планировали даже пожениться, из её предыстории мы даже узнаём, что девушка — сирота и бесприданница, что не помешало Эбенезеру полюбить её и даже обручиться с ней, но между жаждой наживы и искренней любовью к чистому созданию, готовому было пройти вместе с ним огонь и воду, Эбенезер Скрудж выбрал первое, из-за чего поссорился с Белль и фактически потерял её навсегда.
«Я бы с радостью думала иначе, если бы могла, — ответила она, — Бог знает! Когда я познала такую Истину, я знаю, насколько сильной и неотразимой она должна быть. Но если бы вы были свободны сегодня, завтра, вчера, могу ли я даже поверить, что вы выбрали бы девушку без приданого — вы, кто в самом доверительном отношении к ней все взвешивает по выгоде: или, выбирая ее, если бы для в тот момент, когда вы настолько изменили своему единственному руководящему принципу, чтобы сделать это, разве я не знаю, что ваше раскаяние и сожаление обязательно последуют за вами? Возможно, — память о том, что прошло уже наполовину, дает мне надежду, — ты почувствуешь боль из-за этого. Очень, очень короткое время, и вы с радостью отбросите воспоминание о нем, как бесполезный сон, от которого проснулись. Пусть ты будешь счастлив в той жизни, которую ты выбрал!»
Далее нам описывают Белль как уже взрослую замужнюю женщину, которая смогла пережить расставание с Эбенезером и устроить свою личную жизнь. У неё много детей, и на Рождество они собираются вместе и едят индейку. И, пока его коллеги так же ели и веселились в тихом семейном кругу, Скрудж же сидел в офисе совершенно один. Это — тот самый вечер, когда апогей постепенного превращения Эбенезера Скруджа в скрягу был наконец -таки достигнут.
Муж Белль видел его однажды, когда проходил мимо конторы, и это произошло незадолго до смерти Джейкоба Марли. Эбенезер Скрудж умоляет Духа убрать его из прошлого, ибо был не в силах вынести того, в кого он превратился. Дух минувшего Рождества ответил ему: «это были тени того, что было. В том, что они такие, какие есть, не вини меня!», а затем стал показывать Скруджу меняющиеся фрагменты знакомых ему лиц. В неописуемой ярости Скрудж борется с Духом и потом просыпается в собственной постели.
3. Далее Чарльз Диккенс описывает нам встречу с другим немаловажным персонажем «Рождественской Песни», а именно — Призрака Настоящего Рождества, как мы его часто именуем в различных экранизациях Диккенса. В оригинале же этот персонаж известен как Призрак/Дух Рождественского Подарка (англ. The Ghost of Christmas Present). По предсказанию Джейкоба Марли, второй Дух Рождества появляется пред Эбенезером Скруджем, когда ударяет колокол. Пока Скрудж ждет встречи со вторым из Духов, он кажется бесстрастным: «ничто между младенцем и носорогом не могло бы его сильно удивить» . Однако, появление Духа Рождественского Подарка застает его врасплох с его видением богатства и благ Рождества, видением того, как Скрудж со всем своим богатством мог бы жить, но решает не делать этого.
Чарльз Диккенс так описывает внешний облик Духа, который предстал перед Эбенезером Скруджем:
«Это была его собственная комната. В этом не было никаких сомнений. Но она претерпела удивительную трансформацию. Стены и потолок были так увешаны живой зеленью, что выглядели настоящей рощей. Хрустящие листья остролиста, омелы и плюща отражали свет, как будто там было разбросано так много маленьких зеркал; и такое мощное пламя взметнулось в дымоходе, какого тусклый окаменелый очаг никогда не знал ни во времена Скруджа, ни во времена Марли, ни в течение многих и многих прошедших зимних сезонов.
На полу, образуя своего рода трон, были свалены в кучу индейки, гуси, дичь, домашняя птица, мускулы, большие куски мяса, поросята, длинные венки колбас, фаршированные пироги, сливовые пудинги, бочки с устрицами, раскаленные каштаны, яблоки с вишневыми щеками, сочные апельсины, сочные груши, огромные двенадцатые лепешки и кипящие чаши с пуншем, от которых в комнате царил сумрак от их восхитительного пара. На этом самом троне в непринужденной обстановке восседал веселый Великан, который держал светящийся факел, по форме напоминающий рог изобилия.
Он был одет в простую темно-зеленую мантию или мантию, отороченную белым мехом. Эта одежда так свободно сидела на фигуре, что ее просторная грудь была обнажена, как будто не желая быть защищенной или скрытой какой-либо уловкой. Ноги его, видневшиеся под обширными складками одежды, тоже были босыми; а на голове у него не было никакого другого покрытия, кроме венка из остролиста, усыпанного тут и там блестящими сосульками. Его темно-каштановые кудри были длинными и свободными; свободен, как его добродушное лицо, его сверкающие глаза, его открытая рука, его веселый голос, его непринужденная манера поведения и его радостный вид. Посередине его перепоясывали старинные ножны; но меча в нем не было, а древние ножны были изъедены ржавчиной«.
«Рождественская песнь» Чарльз Диккенс
Как мы видим из этого отрывка, Дух Рождественского Подарка восседает на троне, сделанном из традиционных рождественских продуктов, которые были бы знакомы более состоятельным читателям Диккенса. Этот персонаж был основан на древней патриархальной фигуре Батюшки Рождества или Отца Рождества (англ. Father Christmas), бородатом языческом великане, изображаемом в отороченном мехом вечнозеленом одеянии, носящем корону из остролиста и держащем омелу. Отец Рождества или, как его ещё называли, Старое Рождество (англ. Old Christmas) часто изображался окруженным обильной едой и напитками и начал регулярно появляться в иллюстрированных журналах 1840-х годов:
Мы могли бы, конечно, связать образ Батюшки/Отца Рождества с современным Сантой Клаусом, сказать, что он был одним из его прообразов (а самым главным, как мы знаем, был святой Николай Мирликийский, который по легенде спас от позора трёх нищих девушек-сестрёнок, которых их отец хотел отдать в публичный дом. Собрав три мешка золота, Святитель Николай бросил их в дом сестер через окно или дымоход. И эти мешочки оказались в чулках, развешанных сушиться у очага. И в память об этом 6/18 декабря люди стали дарить друг другу подарки, пока после Реформации этот обычай не был перенесён на Рождество, а фигура епископа в красном облачении — не заменена на Иисуса Христа как земную ипостась Бога), но это было бы в корне неверно. С Сантой Клаусом Батюшка/Отец Рождество слился примерно лишь в 1890-х годах, а до этого раньше с ним не имел абсолютно ничего общего.
Изначально, начиная ещё с 1435 года XV века и вплоть до XIX века в Англии Батюшка/Отец Рождество был строго аллегорической фигурой — символом Рождества как праздника, а не конкретным мифическим существом. Его часто изображали веселым стариком, председательствующим на пирах и вечеринках, ибо в те времена Рождество было праздником для взрослых. И несмотря на христианские, то бишь религиозные корни этого праздника, основной упор в нём делался исключительно на светские развлечения. Иногда Отец/Батюшка Рождество появлялся вместе с другим фольклорным символичным персонажем — Лордом Беспорядка. Позже о нём ненадолго забыли, сделали персонажем пьес для ряженых и возродили лишь в 1840-х годах XIX века.
Батюшка/Отец Рождество в викторианскую эпоху стал ассоциироваться не только с пирами и развлечениями, но и с великой щедростью. Тогда и пошла традиция дарить друг другу рождественские подарки. Ко времени публикации новеллы Диккенса промышленная революция Англии оставляла рабочим мало времени на празднование Рождества. Скрытые течения старых рождественских традиций сохранялись, в основном в сельской местности, и благодаря таким авторам, как Томас Херви («Книга Рождества», 1836 г.) и Вашингтон Ирвинг. Возрождение Рождества в Великобритании произошло лишь в первой половине XIX века.
Принц Альберт и королева Виктория также популяризировали церемонию украшения рождественских ёлок, которая раньше соблюдалась в Германии, где пуританское влияние не подорвало рождественские традиции. Том Смит изобрёл рождественский крекер, люди посылали своим родным праздничные открытки, введённые в обиход лишь в 1840-х годах, и пели гимны. Когда Чарльз Диккенс опубликовал «Рождественскую песнь в прозе», он отразил в своей новелле все эти исторические события Англии.
Дух Праздничного Рождества, как и Отец/Батюшка Рождество изображён в произведении Диккенса фактически точь-в-точь, хотя сам автор прямой параллели с ним не проводит. Наоборот, в «Рождественской песне» Духу даётся совершенно другая трактовка. Он предстаёт перед нами скорее как смесь языческих и христианских обычаев того времени. Дух Рождественского подарка носит венок из остролиста — это отголоски языческих обычаев. С середины XV века в Англии венок из остролиста служил главным украшением на Рождество, а традицию англичане переняли у римлян, отмечавших день зимнего солнцестояния 23-24 декабря.
С господством христианства в Европе изменился и смысл зимних праздников — теперь остролист символизировал терновый венец Иисуса Христа, что очень странно, учитывая, что в самой Палестине ни падубы, ни терновник не растут. Также у Чарльза Диккенса в оригинале Скрудж угрожал проткнуть именно остролистом «сердце» (в ранней версии новеллы — «голову» или «пятку») тех, кто славит Рождество, что можно интерпретировать также как отказ Эбенезера от христианства в пользу старых добрых языческих традиций Англии. Но вернёмся к истории второго Духа Рождества. Итак, Призрак рождественского подарка описывается как «веселой великан», а впервые был изображён похожим на Батюшку /Отца Рождества художником Джоном Личом в 1843 году:
Здесь Эбенезер уже не является тем упрямым и ворчливым стариком Скруджем. По отношению к этому Духу он более сдержан, чем по отношению к Призраку/Духу минувшего (или прошлого) Рождества, и выражает свою готовность извлечь уроки из всего, что Дух ему покажет. По сюжету повести, они вместе проносятся над Лондоном, буквально взирая на мир свысока, как некогда сам Скрудж смотрел на бедняков и людей в целом. Дух переносит Скруджа на городские улицы Лондона, «мимо ветхих благородных домов в Сомерсе или Кентиш-Таунсе, наблюдая, как посетители готовятся к Рождеству или входят в них», которые сам Диккенс очень хорошо знал и включил в повествование.
Когда Дух и Скрудж пролетают над городом, они видят местную пекарню. В ней готовятся обеды для бедняков, поскольку другие заведения в те времена были плохо оборудованы для приготовления пищи. Стоит обратить особое внимание и на то, что англичане пекли хлеб и продавали в булочной именно в воскресение, седьмой день недели, на который и приходилось Рождество. Скрудж задаёт Духу вопрос: «Интересно , что из всех существ во многих мирах вокруг нас ты желаешь ограничить возможности этих людей невинного наслаждения. Вы лишаете их возможности обедать каждый седьмой день, часто единственный день, в который они вообще могут обедать, не так ли? Вы хотите закрыть эти места?». На что получает ответ: «Я к этому стремлюсь!». Отныне Эбенезер Скрудж видит в Призраке рождественского подарка представителя Бога: «Это было сделано от твоего имени или, по крайней мере, от имени твоей семьи?».
Тема закрытия предприятий по воскресеньям имела для Чарльза Диккенса в викторианскую эпоху большое значение: ряд общественных деятелей хотели сохранить субботу святой, запретив светскую работу по воскресеньям, что означало бы закрытие пекарен. И здесь ещё одним прообразом Эбенезера Скруджа становится реально живший с 1793 по 1849 год человек — член парламента Великобритании и политик шотландского происхождения Сэр Эндрю Эгнью (Агнью). Он выступал как умеренный реформатор и настаивал на запрете любого светского труда в воскресенье, за исключением работ по необходимости и милосердия. С этой целью Сэр Эгнью как минимум четыре раза вносил в Общественную Палату Великобритании законопроект о соблюдении воскресенья в период с 1832 по 1837 год, но ни один из них не был принят. Эта история берёт своё начало с еврейского праздника Шаббат (то есть суббота), который позже перекочевал в христианские традиции.
Сэр Эндрю Эгнью столкнулся с острой и разнообразной оппозицией из-за радикального характера своего законопроекта, но решительно отказался вносить в него изменения. Чарльз Диккенс часто критиковал Сэра Эгнью и даже назвал его религиозным фанатиком, движимым негодованием по поводу того, что те, кто беднее его, могут получать какое-либо удовольствие от жизни. Также Диккенс задолго до «Рождественской песни» в 1836 году опубликовал эссе «Воскресенье под тремя головами» (англ. «Sunday Under Three Heads«), где буквально разнёс нерадивого политика в клочья. Писатель привел множество убедительных аргументов против законопроекта, самым сильным из которых является то, что людей нельзя заставлять ходить в церковь по воскресеньям. В итоге Сэр Эгнью покинул парламент в 1837 году, а Чарльз Диккенс высмеял его в «Рождественской песне» шесть лет спустя опять же, в лице персонажа Скруджа.
В новелле Скрудж указывает Духу, что действия субботников «… совершались от вашего имени или, по крайней мере, от имени вашей семьи». Это показательный комментарий, поскольку он показывает, что Бог послал духов для искупления Эбенезера Скруджа, и поэтому Диккенс задумал «Рождественскую песнь» как христианскую аллегорию. Но при этом она не подаётся читателю в лоб в духе «помолись и покайся«! Напротив, в «Рождественской песне» всё выглядит довольно сдержанно и без лишнего фанатизма. Также в этом эпизоде Призрак/Дух Рождественского подарка прямо говорит Скруджу:
«На этой земле есть некоторые из вас… которые претендуют на то, что знают нас, и которые совершают свои дела из страсти, гордости, недоброжелательности, ненависти, зависти, фанатизма и эгоизма от нашего имени, которые так же чужды нам и все наши родные и близкие, как будто они никогда не жили. Помните об этом и обвиняйте в своих действиях себя, а не нас!«
«Рождественская песнь», Чарльз Диккенс
В этом отрывке Чарльз Диккенс поднимает вопрос о моральной ответственности англичан викторианской эпохи. Слова Духа указывают Эбенезеру Скруджу на то, что многие люди лицемерны. Они прикрываются религией для оправдания своих далеко не христианских действий, которые отрицательно влияют на жизнь бедных. Он утверждает, что людей следует судить по нравственности их поступков, а не по их религиозному оправданию.
Далее нас знакомят с семьёй Боба Крэтчита, клерка конторы Эбенезера Скруджа. Он и ещё один персонаж, появившийся в центре повествования чуть позже — племянник Фред — единственные люди, кто не только чтит традиции Рождества, но ещё и относятся с какой-никакой теплотой даже по отношению к такому мерзавцу, каким был показан Скрудж в самом начале. Дух Рождественского подарка благословляет своим факелом семью Крэтчитов и показывает их работодателю Скруджу весьма скромный, но всё же уютный быт чертырёхкомнатного дома. Семья Крэтчитов описана Диккенсом как нищая, но в то же время — благочестивая и дружная, живущая по принципу «в тесноте, да не в обиде», со скудными запасами пищи, но зато очень счастливая и на редкость сплочённая. На Рождество эти люди питались традиционной праздничной едой англичан — гусём и пуддингом.
Миссис Крэтчит, жена Боба Крэтчита — единственный персонаж семейства, не названный поимённо. Она первая разрезала жаркое и принесла пудинг. «Счастливого Рождества всем нам, мои дорогие! Благослови нас Бог!» — произнёс за праздничным столом глава семьи, Роберт (Боб) Крэтчит. И он же предложил пропустить стакан заварного чая за своего босса, мистера Скруджа, назвав его «Основателем Праздника» (англ. «Founder of the Feast«) или «благодетелем«, чем вызвал шквал негодования со стороны своей супруги, Мисс Крэтчит.
«Я уверена, что это должно быть Рождество, — сказала она, — когда можно выпить за здоровье такого отвратительного, скупого, жесткого и бесчувственного человека, как мистер Скрудж. Ты знаешь, что это так, Роберт!»
Но основное внимание повести уделяется здесь младшему из детей Боба Крэтчита, Крошке Тиму. Вместе с отцом он столь же благочестив и славит Бога во время семейного рождественского ужина, ходит с семьёй в церковь. Хотя его можно увидеть лишь ненадолго, именно Крошка Тим служит важным символом последствий выбора Эбенезера Скруджа в «Рождественской песне». Возраст мальчика прямо не указан, но он описан Диккенсом как самый младший и любимый сын Роберта Крэтчита. Примечательно, что раньше Боб Крэтчит не изображался обнимавшим своего сына, иллюстрации были придуманы чуть позже.
Персонаж также показан как хромой калека, передвигающийся на костылях. К несчастью для Крошки Тима, у него был небольшой костыль, а его конечности поддерживались железным каркасом. Боб Крэтчит выразил надежду, что «люди увидят его в церкви, потому что он был калекой, и им, возможно, будет приятно вспомнить на Рождество человека, который заставил хромых нищих ходить, а слепых видеть«. Отсылка ли это к фразе, что «сила Божия в немощи совершается», неясно. Главное то, что бедный малютка Тим серьёзно болен, а семье попросту не хватает денег не то, чтоб его вылечить, но даже прокормить себя.
Изначально Чарльз Диккенс дал персонажу другое имя — «Малютка Фред» (англ. «Little Fred«), которое отсылало к краткой форме сразу двух имён его родных братьев — Фредерику и Альфреду. Но оно попросту не подошло. Среди других вариантов были упомянуты «Крошка Мик», «Крошка Дик» и, наконец, «Крошка Тим» стал наиболее приемлемым в эпизоде вариантом.Не желая вычеркивать из своего рассказа имя «Фред«, которое ему нравилось, Чарльз Диккенс дал его племяннику Скруджа, который в ранней версии истории не упоминался по имени вообще! Крошка Тим был списан с реального прототипа, Генри Огастеса Бернетта (1839–1849), одного из сыновей сестры Диккенса — Фрэнсис. Генри приходился родным племянником Чарльзу Диккенсу, был инвалидом с детства и прожил всего десять лет. А на момент написания «Рождественской песни» мальчику было всего пять лет… В ходе наблюдения за семьёй своей старшей сестры Фанни Чарльз Диккенс в полной мере осознал те проблемы, с которыми может столкнуться любая семья того периода, и любимый племянник стал источником вдохновения для создания малютки Тима.
Также Чарльз Диккенс списал со своего калеки — племянника образ другого персонажа, Пола Домби-младшего, болезненного и хрупкого сына отца-тёзки из романа «Домби и сын», опубликованного в 1846-1848-х годах. Именно младший сын Боба Крэттчита по-настоящему растрогал некогда бессердечного скупердяя Скруджа. Дух Рождественских Подарков с горечью сообщает Эбенезеру, что скоро место в углу камина опустеет, костыль останется без хозяина, и в течение года малютка/Крошка Тим умрёт, если «тени (прошлого Эбенезера Скруджа) останутся неизменными в будущем«. Речь Призрака заставляет Скруджа испытать страх за мальчика.
— Нет, нет, — тут же взмолился Эбенезер Скрудж. «О нет, добрый Дух! Скажи, что его пощадят!». На что Призрак Рождественского подарка переменился в лице и сказал:
«Если эти тени останутся неизменными благодаря Будущему, никто из моей расы не найдет его здесь. Что тогда? Если он хочет умереть, ему лучше сделать это и уменьшить избыточное население!».
Услышав в устах Призрака свои собственные слова, некогда сказанные благотворителям, Эбенезер Скрудж в полной мере испытал раскаяние и горе. Именно история Крошки Тима становится спусковым крючком в реформировании Скруджа. Именно тогда он впервые начинает осознавать, что был не прав, понимать вред своих слов и действий по отношению не только конкретно к беднякам, но и людям в целом, как того желает христианская традиция. А Дух продолжает его упрекать:
«Человек, — сказал Призрак, — если ты человек в сердце, а не непреклонен, воздерживайся от этого злого ханжества, пока не узнаешь, что такое избыток и где он находится. Будете ли вы решать, какие люди будут жить, какие люди умрут? Возможно, в глазах Небес вы более бесполезны и менее пригодны для жизни, чем миллионы детей, подобных этому бедняку. О Боже! услышать, как Насекомое на листе говорит о слишком большом количестве жизни среди своих голодных братьев в пыли!»
Далее Призрак уводит Скруджа подальше от семьи Крэттчитов и показывает ему викторианский Лондон. И, где бы они ни побывали, Дух благословлял каждого жителя Англии. каждую проживающую семью, отмечавшую Рождество и приносил им радость. Особенно Скруджу запомнились попавшиеся им на глаза шахтёры, живущие в мрачной пустынной пустоши. Несмотря на то, что они выполняли грязную работу, несмотря на то, что были бедны, они пели рождественские гимны и встречали праздник в кругу своей семьи, разодетые во всё самое лучшее. И люди на маяке у моря, и экипаж корабля тоже распевали гимны и говорили на Рождество друг другу что-то приятное. Вот, наконец, Призрак привёл Скруджа в дом его племянника Фреда, устроившего, как когда-то Мистер Феззивиг, роскошный банкет и званый ужин.
Высшее общество Англии на все лады высмеивало и осуждало Эбенезера Скруджа. Все, кроме самого Фреда, находящегося в весёлом расположении духа, в тот вечер единодушно возмущались и негодовали, и даже искренне презирали его родного дядю. Но Фред, как и Боб Крэттчит, был единственным из всех, кто согласился выпить за здоровье Эбенезера Скруджа, ибо в конце концов, «кто страдает от его дурных прихотей? Сам всегда. Вот вздумает он нас не любить и не пойдет к нам обедать. Каковы последствия? Он не теряет большую часть ужина. Его богатство ему бесполезно. Ничего хорошего он от этого не сделает. Он себя с этим не устраивает. Ему не доставляет удовольствия думать, что он когда-нибудь принесет этим пользу НАМ!».
Члены семьи и гости Фреда далее начали музицировать и играть в фанты и в жмурки, ибо, как замечает сам Диккенс, «хорошо иногда быть детьми, и никогда лучше, чем на Рождество, когда его могущественный Основатель сам был ребенком«. Кульминационным моментом стала игра «Да и Нет», в которой племянник Скруджа публично высмеял своего дядю, загадав загадку о «животном, живом, диком и довольно неприятном, которое иногда рычало и хрюкало, иногда говорило и жило в Лондоне, и ходило по улицам, и не выставлялось напоказ, и не жило в зверинце и не было ни лошадью, ни ослом, или коровой, или быком, или тигром, или собакой, или свиньёй, или кошкой, или медведем«. После чего испил стакан глинтвейна и пожелал всем счастливого Рождества.
Вскоре после нанесения визита своему дяде Скрудж и Дух продолжили свой путь. И где они только не были за всю эту невероятно длинную ночь! Как отмечает Диккенс, «в богадельне, больнице и тюрьме, в каждом убежище несчастья, где тщеславный человек в своей короткой и короткой власти не запер дверь и не загородил Духу доступ, он оставлял свое благословение и учил Скруджа своим наставлениям«. Эбенезер Скрудж заметил, что за всё это время их беседы и прогулки вплоть до боя колокола, Дух Рождественского подарка внезапно преобразился. По мере того, как проходит время со Скруджем, Дух становится заметно старше и его волосы на голове седеют.
Но в этот момент Скрудж также замечает двух не менее отвратительных, жалких и измождённых детей, скрытых под мантией Духа. Художник Джон Лич изобразил этих персонажей куда более симпатично, а вот анимационный фильм «Рождественская песнь» 2009 года наиболее точно отразила их внешность и характеры:
Невежество и Нужда (в анимационном фильме 2009 года — Нищета) — пожалуй, самые откровенно аллегорические фигуры в «Рождественской песне» Чарльза Диккенса. В совокупности они представляют собой положение того нищего слоя населения викторианской Англии: несчастных, голодных и неспособных избавиться от своих страданий. Диккенс задумал эти два слова как предупреждение Скруджу и всему человечеству о последствиях игнорирования нужд бедных, включая и детей, которых описал как:
«Это были мальчик и девочка. Желтые, тощие, оборванные, хмурые, смотрящие волком, но и падающие ниц в своем смирении. Там, где изящная молодость должна была заполнить их черты и коснуться их самыми свежими красками, затхлая и сморщенная рука, как у старости, зажимала, искажала их, и рвала в клочья. Там, где ангелы могли восседать на троне, скрывались дьяволы и смотрели угрожающе. Никакие изменения, никакие деградации, никакие извращения человечества, на любом уровне, несмотря на все тайны чудесного творения, не привели к появлению монстров хотя бы вполовину столь ужасающих«.
Скрудж в ужасе отпрянул и робко спросил Духа, кому они принадлежат. Дух отвечал:
«Они — человеческие, — сказал Дух, глядя на них сверху вниз. — И они прилепляются ко мне, взывая к своим отцам. Этот мальчик — Невежество. Эта девушка — Нужда. Остерегайся их обоих и всех их степеней, но больше всего остерегайся этого мальчика, потому что на его лбу я вижу то, что написано, что есть Судьба, если только это письмо не будет стерто. Отрицайте это!» — воскликнул Дух, протягивая руку к городу. — Оклеветайте тех, кто говорит это! Признайте это в своих фракционных целях и сделайте еще хуже. И ждите конца!».
В этот момент ошарашенный Скрудж вопрошал у Духа: «Разве у них нет убежища или ресурсов?», на что Дух, снова как бы передразнивая Эбенезера, возвращает ему фразу, сказанную раньше по сюжету: «Разве нет тюрем? Разве нет работных домов?». Таким образом, Дух напоминает читателю, что бедность — это проблема не прошлого или будущего, но и даже настоящего, и высмеивает заботу Скруджа об их благополучии, прежде чем исчезнуть ровно в полночь.
В отличие от анимационного фильма 2009 года, в оригинале не описывается подробное преображение Духа Рождественского подарка/Нынешнего Рождества под бой колокола, как он дико хохочет и со смехом с каждым ударом мгновенно стареет и рассыпается в прах, подобно Хозяйке Старинных Часов из «Короля и Шута», превращаясь в безликую и тёмную Тень. Момента с Часами и Колёсами Времени, в отличие от экранизации, тоже у Диккенса не было. Дух просто исчезает, а вместо него появляется третий и последний Призрак в этой истории, облачённый в драпировку с капюшоном, который «как туман по земле«, неслышно приближался к Скруджу.
4. И вот здесь-то и начинается самый жуткий эпизод из «Рождественской песни». Дух Грядущего Рождества (англ. «The Ghost of Christmas Yet to Come«) совсем не похож на своих двух предшественников. Во-первых, с самого начала он выступает исключительно как молчаливая фигура, к тому же, она является ровно в двенадцать часов. В английском фольклоре промежуток времени после полуночи и вплоть до четырёх часов утра принято было называть «колдовским часом», то есть временем, когда вся нечисть (призраки, ведьмы и демоны) в округе активизируются и набирают полную силу. С первой встречи Дух Грядущего Рождества одним своим видом внушает ужас Эбенезеру Скруджу и заставляет его буквально трепетать и даже преклонять колени. Вот как описывает Духа Чарльз Диккенс:
«…в самом воздухе, по которому двигался этот Дух, казалось, он рассеивал мрак и тайну. Он было закутан в глубокую черную одежду, которая скрывала его голову, лицо, его форму и не оставляла видимой ничего, кроме одной вытянутой руки. Если бы не это, трудно было бы отделить его фигуру от ночи и отделить от тьмы, окружавшей его«.
«Рождественская песнь». Чарльз Диккенс
Что это, как не описание персонификации Смерти, в английском фольклоре известной как Мрачный Жнец (англ. Grim Reaper)? Современным читателям «Рождественской песни» может показаться странным, что в качестве Призрака Грядущего Рождества в такой светлый и полный надежды праздник Чарльз Диккенс выбрал слишком уж мрачный и зловещий образ. Однако, не стоит забывать, что действие новеллы, как и в реальной жизни, происходило в Англии и ещё — в викторианскую эпоху. Для того времени олицетворение Смерти на Рождество было вполне себе обыденным явлением. Для англичан ранней викторианской эпохи Рождество ассоциировалось не только с украшениями, подарками (которые ввели позже) и сплошными песнями-плясками, но ещё и было сродни Родительской Субботе.
Жители Великобритании также вспоминали своих умерших родных в тот вечер, конец года ознаменовался для них философскими размышлениями о том, что будет дальше. Многовековой традицией англичан являются и истории о привидениях, которые рассказывали холодными зимними вечерами на Рождество, которая пошла со времён публикации пьесы Уильяма Шекспира «Зимняя сказка» в 1623 году. Обычно подобного рода вещей стоит ожидать на Хэллоуин, но в викторианскую эпоху он отмечался лишь в Ирландии, Шотландии и США, а вот в Великобритании появился гораздо позже, и то не выходил за рамки обычая «Ночи озорства», когда дети объявляли одну ночь для безнаказанных шалостей.
Истории о привидениях в Англии тоже теперь перестали быть жуткими, в отличие от их европейских аналогов. Царила весёлая атмосфера, а встреча с призраками воспринималась чем-то вроде детской игры, да и те максимум были способны сыграть злую шутку. Это был не ужас Лавкрафта или Эдгара По, не надвигающаяся гибель, а лишь часть рождественских колядок и других традиций.Также в 1840-х годах в Лондоне разразилась пандемия тифа и холеры, и Призрак Грядущего Рождества служил жителям города напоминанием о неизбежности смерти. Принцип «Memento mori«, наряду с христианскими представлениями о том, что ждёт после смерти — вечное блаженство и награда от Господа, либо расплата за грехи и вечные муки в Аду — был как никогда актуален.
К тому же, в средневековых так называемых «моральных пьесах» Англии о пороках и добродетелях человечества Мрачный Жнец фигурировал чаще всего. Он либо выступал в роли проводника (психопомпа) и забирал своих жертв в загробный мир, либо сам становился причиной их гибели. В случае со Скруджем Жнец, воплощённый в образе Призрака Грядущего Рождества, лишь показывает ему жуткие последствия его алчности, приведшие к летальному исходу. В четвёртой Строфе Дух, как и его два предшественника, также переносит Скруджа в разные места Лондона, но при этом Чарльз Диккенс использует в своём произведении мотив зеркального отображения — Эбенезер Скрудж появляется в до боли знакомых ему местах и ещё толком не знает, чего от него хочет таинственный Дух и что его ждёт.
И если раньше мы смотрели на всё глазами главного героя, за исключением семейств Крэттчитов и его племянника, то теперь мы видим историю Эбенезера Скруджа исключительно глазами второстепенных персонажей. Сначала Скрудж видит, как в Лондонской фондовой бирже, где он также работал и встречался с богатыми и влиятельными бизнесменами, купцами и чиновниками, группа деловых людей обсуждали чью-то смерть. Их интересовал не столько тот человек, сколько его наследство и кому оно в итоге достанется. Кто-то из них даже заметил, что похороны будут дешёвыми.
Поначалу Эбенезер не придал этому значения и даже рассердился на Духа, который заострил на том внимание. Как дальше пишет Диккенс, «едва ли можно было предположить, что они имеют какое-либо отношение к смерти Джейкоба, его старого партнера, поскольку это было Прошлое, а областью этого Призрака было Будущее«. Но Скруджу было невдомёк, о ком именно шла речь. Дух повёл его в одну из самых жутких улиц Лондона с плохой репутацией, на рынок, где Скрудж увидел Уборщицу, Прачку и местного Гробовщика, которые уже успели поживиться тем, что осталось от мертвеца, собрать в узелок и принести в магазинчик старьёвщика Старины Джо. Старьёвщиками раньше называли тех, кто собирал ненужные предметы домашнего обихода (металл, тряпки и даже кости) и сдавали их торговцам. В Великобритании XIX века в условиях крайней нищеты населения это было привычным явлением.
Чарльз Диккенс мельком показывает читателям тело самого Эбенезера Скруджа после смерти — совершенно неухоженное, разграбленное и обездоленное, неохраняемое, всеми заброшенное и толком не погребённое. Ну, а что вы хотите: сидел в неотапливаемой конторе, питался жидкой овсянкой — тут немудрено кони двинуть, даже не дожив до седин…
Лица покойного мы не видим — Дух мигом переносит Скруджа из его полупустой и разобранной спальни, которую персонаж так и не смог узнать, в комнату какой-то семьи, женщины по имени Кэролайн и ее двоих детей. Писатель лишь ненадолго сосредоточен на её муже, лицо которого прежде «было измученным заботами и подавленным, хотя он был молод. Теперь в нем было примечательное выражение; своего рода серьезное наслаждение, которого ему было стыдно и которое он изо всех сил пытался подавить«.
Это была очередная нищая семья, которая задолжала Эбенезеру Скруджу какую-то крупную сумму денег. Зная, что он за человек, жена опасается пойти по миру, но её супруг на радостях заверяет её, что кредитор мёртв, и его смерть приносит молодой паре надежду и облегчение. И вот, наконец, Дух показывает Скруджу привычный нам дом Боба Крэттчита. Как и предсказал предыдущий Дух Рождественского подарка, в семье действительно умер ребёнок, Крошка Тим. Люди скорбели и читали Библию. Отец мальчика, Роберт Крэттчит, вернулся домой с кладбища и рассказал, что встретил Фреда, племянника мистера Скруджа, который высказал ему свои соболезнования:
«Мне искренне жаль, мистер Крэтчит, и мне искренне жаль вашу добрую жену. Если я могу быть вам чем-то полезен, — сказал он, протягивая мне свою визитку, — я живу там. Пожалуйста, приди ко мне». И дело было не в том, — воскликнул Боб, — что это было совершенно восхитительно не ради всего, что он мог сделать для нас, а скорее из-за его доброты. Действительно казалось, что он знал нашего Крошечного Тима и чувствовал себя вместе с нами».
«Рождественская песнь». Чарльз Диккенс
И на этом моменте мне стало жаль, что Диккенс не показал в полной мере драматизм эпизода и психологизм переживаний скорбящих родителей о сыне, как это было показано в анимационном фильме 2009 года. Сам мальчик упоминается Крэттчитами как-то вскользь, львиная доля текста посвящена хобби семьи и рассуждениям о Боге. Чего не было у Диккенса, так это сцен погони Духа Грядущего Рождества вослед за Скруджем и низвержения Эбенезера в Ад с последующим прикованием его цепями к столбу, как это было показано в «Рождественской истории Микки» и иных экранизациях новеллы Диккенса.
Единственное горе, которое Дух может выразить в связи со смертью неизвестного человека, — это смерть Крошки Тима. Когда Скрудж умолял Духа Грядущего Рождества раскрыть личность того мёртвого человека, которого увидел мельком и о котором говорил весь Лондон, стесняясь упоминать его имени, тот отвёл его на погост и показал одинокую и неухоженную могилу, поросшую бурьяном, и указал на надгробие, где крупными буквами было выбито имя «ЭБЕНЕЗЕР СКРУДЖ»!
И тут наш главный герой затрясся от страха, расплакался и стал умолять Духа дать ему ещё один шанс. Кто этот «последний» Дух, чей скелетный палец неумолимо указывает вниз, к надгробию на городском кладбище в знаменитой конфронтации между Эбенезером Скруджем и его собственной смертностью? Окутанный черной тканью, наводящей на мысль о глубоком трауре (и пеленой лет, отделяющей настоящее от будущего). И лицо, и фигура «призрака» неразличимы, а его палец символизирует собой личную Судьбу Скруджа, к чему неизбежно привело бы его состояние скряги. И всё же, в финале «Рождественской песни» Диккенс пощадил своего героя. Подняв руки в последней молитве об изменении своей судьбы, Эбенезер Скрудж внезапно увидел изменения в капюшоне и облачении Призрака, который сжался, рухнул и… превратился в столбик кровати. Его собственной кровати.
Эбенезер Скрудж понял, что это был день из дней, уготованных ему свыше и Джейкобом Марли, и тремя Духами, тот самый день перед Рождеством в самом начале новеллы, когда он предстал перед нами ворчливым и противным скрягой, но теперь должен был загладить свою вину. Иначе его бесславная гибель принесёт в лучшем случае — безразличие, а в худшем — радость. Первым делом он купил индейку семье Крэттчитов, прибавил жалование своему клерку, принял приглашение своего племянника Фреда отпраздновать Рождество в семейном кругу, и мир его наполнился светом.
Хотя в этой истории мы не видим явного обращения Эбенезера Скруджа в христианство, нам показано, что Скрудж ведет себя по-христиански: он проявляет доброжелательность, его приветствуют в обеих семьях, он становится щедрым и тайно сделал взнос на пожертвование на благотворительность и Крэтчитам. Конечно, современному читателю подобный финал покажется неестественным и приторно-сладким. Кто-то скажет, что Эбенезер Скрудж наверняка тронулся умом и изображает из себя хорошего в глазах других, лукавит, испугавшись Духов и собственной смерти. И что в нынешнее время он бы работал над собой и посещал психолога, чтобы из чёрствого и ворчливого закоренелого старика-скупердяя стать добрым и приветливым со всеми дедушкой.
Но не стоит забывать, что «Рождественская песнь» — это всё-таки аллегория, которую нельзя понимать чересчур буквально. Призраки Настоящего, Прошлого и Грядущего — это не галлюцинация главного героя, а олицетворение его Совести, пробуждающей нравственные черты личности Скруджа. Все они придают истории непреодолимо логичную структуру и заставляют Скруджа думать, что он готов к каждому последующему посещению. Готовясь к встрече со вторым из трех духов, Эбенезер удивлен вспышкам юмора и счастья в самых невероятных обстоятельствах, которые ненадолго прекращаются, когда речь заходит о Крошке Тиме. И когда Скрудж видит видения, явленные третьим из духов, он, естественно, не может осознать то, что читатель знает с самого начала: Эбенезер был мертвецом как в моральном плане, так им же стал потом и в физическом.
Сам персонаж же олицетворяет собой то, что с годами люди меняются, и не всегда — в лучшую сторону. Скрудж получает урок: какие хорошие вещи он упустил. Но он не останется этим скупым «попрошайкой», запертым в четырёх стенах и пересчитывавшим своё богатство. В «Рождественской песне» мы видим веру Диккенса в то, что любой человек может изменить себя к лучшему, что прослеживается через путь Скруджа от скряги к благодетелю, от «грешника» к кающемуся, к искуплению, а затем и к спасению своей души, в отличие от его партнёра Джейкоба Марли, отягощенного цепями, кассовыми ящиками и бухгалтерскими книгами и исключенного из Небес. Он должен принять и «почтить Рождество в [своем] сердце».
Конечно, как и все люди, Скрудж в конце концов умрет, но с этого момента и до своих последних дней он сохранит Дух истинного Рождества, который пытался возродить в произведении Чарльз Диккенс. В конце концов, Эбенезер Скрудж стал «таким хорошим другом, таким же хорошим хозяином и таким же хорошим человеком, каким знал старый добрый город или любой другой старый город, поселок или район в добром старом мире. Некоторые люди смеялись, видя перемену в нем, но он позволял им смеяться и мало обращал на них внимания. Ибо он был достаточно мудр, чтобы знать, что на этом земном шаре никогда не происходило ничего хорошего, над чем некоторые люди с самого начала не могли бы посмеяться… Он больше не имел общения с духами, но с тех пор всегда жил по принципу полного воздержания; и о нем всегда говорили, что он умел хорошо провести Рождество, если только кто-нибудь из ныне живущих обладал этим знанием».
Так какие же всё-таки основные темы заложены в «Рождественской песне» Чарльза Диккенса? Светские, прямым текстом осуждающие эгоизм, алчность и тотальную нищету, в которой погрязло население викторианского Лондона? Или религиозные, что «даже худшие из грешников могут покаяться и стать хорошим человеком», как тот же раскаявшийся распятый со Христом на кресте библейский разбойник? Отношение самого Чарльза Диккенса к религии было сложным, он основывал свои убеждения и принципы на Новом Завете, однако и не являлся ярым приверженцем католической конфессии. Весьма здраво рассуждал, да и написал повесть о Скрудже как своего рода манифест против бедности Англии, особенно детской, показал к ней отношение британского общества и раскритиковал её.
В Библии нет подтверждения тому, что Иисус Христос родился именно 25 декабря, призраки были позаимствованы Диккенсом из фольклора, а не из синоптических Евангелий, где их почти что нет. Остролист (вместе с омелой) вошли в христианский праздник из языческих ритуалов, связанных со сменой сезонов года и зимним солнцестоянием. Подобно сказкам Андерсена, у Чарльза Диккенса христианские мотивы тесно переплетаются с языческими, но при этом явного уклона в религию почти не наблюдается, что даёт огромный пласт для размышления и различных интерпретаций истории. И та, и другая версия будут абсолютно правильными и не противоречат друг другу, благолдаря чему шедевральное произведение несёт в себе так называемое «двойное дно«. Также Чарльз Диккенс новаторски сделал существование сверхъестественного мира естественным продолжением реального, в котором жили Скрудж и его современники.
Роберт Келли пишет, что трансформация главного героя отражена в описании Скруджа, который начинается как двумерный персонаж, но затем превращается в человека, который «обладает эмоциональной глубиной [и] сожалением об упущенных возможностях». С светской точки зрения историк культуры Пенне Рестад предполагает, что искупление Скруджа подчеркивает «консервативность и альтруизм. Что касается второго персонажа истории, Крошки Тима, то его болезнь намеренно не раскрывается читателям, и выздоравливает он в финале книги благодаря щедрости Скруджа, который стал для мальчика вторым отцом.
В декабрьском номере « Американского журнала болезней детей» за 1992 год доктор Дональд Льюис, доцент кафедры педиатрии и неврологии Медицинского колледжа Хэмптон-Роудс в Норфолке, штат Вирджиния, предположил, что Крошка Тим страдал от болезни почек, из-за которой его кровь была слишком кислой. Тот факт, что он не умер благодаря вновь обретенной щедрости Скруджа, означает, что болезнь можно было вылечить при надлежащей медицинской помощи. Также и другие известные светила науки умудрились понаставить персонажу кучу реальных диагнозов, включая и туберкулёз.
Но смысл «Рождественской песни» Диккенса заключался не в том, чем был болен Тим, а в том, как изменение образа жизни и взглядов на жизнь Эбенезера Скруджа влияют и на него самого. По сюжету Крошка Тим известен высказыванием: «Боже, благослови нас всех!» (или «Господи, храни всех людей!»), которое он произносит в качестве благословения на рождественском ужине. Диккенс повторяет фразу и в конце новеллы, символизирующую изменение взглядов Скруджа. Крошка Тим также напоминает читателю о присутствии Христа в мире повести.
И истинный дух Рождества, по мнению Чарльза Диккенса, заключается не только в уютных посиделках за столом в праздничный день, не только в посте и молитве, если речь идёт о религиозном значении праздника, не в одном лишь дарении подарков, но и в искренности человека, благочестии, нравственной чистоте и щедрости, а также сплочённости со своими родными. Души детей пока открыты и чувствительны к добру, способны легко меняться, в отличие от взрослых. А вот самим взрослым очень нужна эта фантасмагорическая встряска, чтобы вспомнить об истинных ценностях, оторвавшись на полтора часа от повседневной суеты. И Рождество — идеальное время, чтобы их переосмыслить.
