Известный писатель делится мыслями о пандемии, скандалах в Твиттере, той самой сцене из «Оно» и будущем своих произведений.
Автор The New York Times Дэвид Марчезе взял большое интервью у Стивена Кинга. На вопрос писателя «Зачем я вам вообще понадобился в такое время?» журналист ответил, что, на его взгляд, именно Кинг — по крайней мере, из ныне живущих писателей — наиболее точно отобразил поведение людей во время пандемии. Конкретно, в романе «Противостояние».
Марчезе стало интересно, как в период самоизоляции поживает автор, который известен своими многочисленными фобиями. Заодно журналист поговорил с Кингом про скандалы, связанные с неоднозначными высказываниями писателя в Твиттере и о том, смог ли бы он сейчас написать сцену секса из «Оно».
Мы выбрали самое интересное из интервью.
Вначале Марчезе вспомнил о том, что Кинг как-то рассказывал об игре, в которую он играет со своими детьми и женой. Она заключается в том, что один из участников придумывает персонажа и сложную ситуацию, в которую он попал — а остальные пытаются придумать напряжённое разрешение для конфликта.
Журналист предложил Кингу такой сюжет: парень-гермофоб оказывается заперт в своём жилище во время пандемии. Он боится выйти — ведь по улице гуляет страшный вирус — а дома заканчивается еда. Службы доставки не работают из-за переизбытка заказов, больше никаких способов найти пропитание у него нет.
Так, значит, парень боится выйти на улицу — по-настоящему, до смерти боится. Он постоянно моет руки, он представляет, как по его рукам и вверх по локтям ползут микробы. Он дезинфицирует весь дом, но понимает, что очень, очень голоден. Где же найти еду? Он оглядывается по сторонами и говорит своей собаке: «Фидо. Подойти-ка сюда, Фидо».
Марчезе поинтересовался у Кинга — как у человека, не раз в своих книгах обращавшегося к апокалиптическим сюжетам — что интересного он обнаружил в том, как мир отреагировал на пандемию. По словам писателя, больше всего его удивляет то, как быстро развиваются события — ещё месяц назад люди спокойно ходили в магазины, а теперь боятся показываться на улице без маски и перчаток.
В его романе «Противостояние», правда, новый штамм гриппа распространялся ещё быстрее — настолько, что автотрассы оказались переполнены брошенными машинами. К счастью, в жизни такого не произошло.
Как отмечает Кинг, главное отличие реальной пандемии от тех, что обычно показывают в кино и книгах — это отсутствие разрушительной паники. Она, конечно, есть, но выражается скорее в слабом, зато постоянном чувстве страха.
Если ты чихаешь или кашляешь, первая твоя мысль — «Может, у меня эта болезнь».
Больше всего в нынешней ситуации Кинга беспокоит количество еды в городах. Он вспоминает о романе «Второй сон» Роберта Харриса — его действие происходит в далёком будущем, через много лет после разрушительной эпидемии, случившейся где-то в XXI веке. Люди находят записи человека, который наблюдал катастрофу в реальном времени — и его описания, по словам писателя, уж очень напоминают ситуацию с коронавирусом.
Из этих записей становится ясно, что города в итоге сильно пострадали от голода. Всё из-за несовершенства продовольственного снабжения.
Журналист также вспомнил, как в одном из рассказов Кинг писал, что его поколение авторов — последнее из тех, кто застал мир без повсеместных экранов. В связи с этим Марчезе поинтересовался, как, по мнению писателя, с тех пор изменилась способность людей фантазировать.
Кинг заметил, что он совсем не ретроград и не считает, что экраны как-либо испортили жизнь людей. Как и большинство, писатель проводит большую часть суток перед экранами тех или иных девайсов. И ещё активно ведёт Твиттер, где шутит с фанатами, делится событиями из жизни и выражает гражданскую позицию по поводу актуальных социальных вопросов.
По его словам, всё дело в привычках — экраны стали неотъемлемой частью нашей жизни, и это нормально.
Знаете, это как истории про двух ослов: они идут, значит, по мосту — у одного за спиной ничего, другой весь обвешан посылками и грузами. Первый осёл говорит: «Господи, ну и ноша у тебя». А второй отвечает: «Какая ноша?».
Говоря про Твиттер, писатель вспоминает о нескольких скандалах, в которые он попал из-за резких высказываний в сети. В первый раз он возмутился тому, что издатель — который должен был опубликовать мемуары Вуди Аллена — отказался от своих обязанностей. Всё потому, что режиссёру начали массово припоминать давнее дело о педофилии, в котором его вина так и не была доказана.
Во второй раз Стивен Кинг написал о том, что нельзя распределять «Оскары» только из-за цвета кожи или гендера номинантов — надо в первую очередь смотреть на талант. И в том, и в другом случае на писателя обрушилась критика со стороны пользователей и известных деятелей культуры.
Кинг жалуется на то, что общество в наше время стало слишком «пуританским». Теперь нужна смелость, чтобы отстаивать непопулярное мнение в интернете — ведь на тебя сразу же набросятся несогласные, чувствующие свою безнаказанность из-за сетевой анонимности.
Впрочем, отмечает Кинг, он не собирается извиняться за эти высказывания. Если его слова кого-то обижают, он может задуматься насчёт своей правоты, но если писатель уверен в своих словах, то будет отстаивать их до последнего.
Кинг в целом не в восторге от современных социальных веяний. Он вспоминает, как писательницу Жанин Камминс обвиняли в «культурной апроприации» за роман «Американская грязь», в котором она, будучи белой, описывает жизнь иммигранта-латиноса.
Кинг считает, что писатели имеют право писать от лица персонажа любого пола и расы — только так и работает литература. Только так зачастую можно достучаться до людей, обсуждая определённые проблемы.
Культурная апроприация — это то, что раньше называли воображением.
Журналист поинтересовался, что Кинг думает насчёт высказываний о том, что эпизод группового секса детей в романе «Оно», дескать, «не очень хорошо сохранился».
Писатель говорит, что во время написания книги эта сцена вообще не казалась кому-то странной или избыточной. Она очень важна для проблематики романа и ярко показывает переход персонажей из детства во взрослую жизнь.
Но если бы Кинг писал «Оно» сейчас, такого эпизода, конечно, не было. Его не пропустят нынешние редакторы, да и общественность явно отреагирует не лучшим образом — времена, отмечает автор, меняются, хочешь этого или нет.
Когда люди пишут об этой сцене, они судят о произведении из 80-х с позиции XXI века. Сейчас вообще так часто делают.
Примером того, как общество судит о старых произведениях через оптику современности, Кинг называет то, что теперь в школах не изучают «Приключения Гекльберри Финна» — ведь там произносят слово на «н».
В последнем романе Майкла Коннелли — замечательный, кстати, писатель — это слово, «ниггер», записано как «н***». Зато слово «*****» (совершать действия сексуального характера, — DTF) он пишет открыто. В 50-е было ровно наоборот, а теперь вот так — вещи меняются.
Эти изменения, считает Кинг — не плохие и не хорошие. Они всего лишь продукт эпохи и специфического мышления людей XXI века. Такие вещи, впрочем, нестабильны и постоянно меняются с течением времени.
Марчезе поинтересовался у писателя и о том, каким он видит своё место в мировой литературе. Кинг скромно ответил, что его творчество точно плохо укладывается в понятие «романа XX века» — ему точно не место рядом с Фолкнером, Апдайком или Стэйнбеком.
Он вспоминает, что раньше его часто высмеивали за его якобы коммерческий подход к творчеству — была даже известная карикатура, где Кинг сидит перед печатной машинкой, а из неё ему в лицо летят денежные купюры.
Секрет в том, что я просто пережил большинство своих критиков.
Теперь Кинга страшит то, что будет с его произведениями после его смерти. Он вспоминает о всех тех авторах, которые были популярны во время его детства — и понимает, что сейчас о них никто не знает. Как будто вместе с их смертью исчезают и их книги.
Он не питает особых иллюзий насчёт собственного творчества — Кинг вполне допускает, что и его быстро забудут.
Не уверен, что будет, знаю только, что Пеннивайз никуда не денется. Остальные книги забудут, но через 200 лет люди будут говорить: «а Пеннивайз-то и правда страшный».
Журналист The New York Times замечает, что с количеством романов, которые написал Кинг, просто невозможно сделать так, чтобы их все запомнили. В связи с этим он спрашивает, есть ли у писателя — до того, как он пустил книгу в тираж — какое-то понимание, «выстрелит» она или нет.
По словам Кинга, он «никогда не писал что-то, что по его мнению должно было сработать». Примерно на середине каждой книги ему кажется, что он делает полную чушь. Исключения — «Оно» и «Под куполом».
Ты должен напоминать себе, что тебе платят за то, чтобы ты подавлял эти сомнения. Ты можешь быть неправ. Книга может оказаться хорошей.
В конце Кинг рассказывает о том, как многие пытаются отыскать причину его увлечения ужасами в детстве писателя. Мол, наверняка у него какая-то травма, повлёкшая за собой все эти страхи и фобии.
Правда, говорит Кинг, в том, что его никто не бил в детстве, не насиловал и не похищал. Тяга к ужасам родилась в нём естественно — так же, как у людей формируется вкус к той или иной еде.
Разве что его мать любит рассказывать историю о том, что маленький Стивен якобы видел, как другого мальчика сбивает поезд. Сам писатель ни о чём таком, конечно, не помнит.
Помню только то, что мать рассказывала, будто им пришлось собирать тело по кусочкам в корзинку. Вот это деталь, да? Моя мама легко могла бы стать Стивеном Кингом.
