Продолжение фантастической повести. И все, простоев больше не будет. Мы выходим на финишную прямую.
Иллюстрация Анатолия Сазанова
Backward compatibility warning: В предыдущих главах упоминалась система подавления связи с названием «Бальзам». Теперь я решил именовать её СОМН. Старые главы поправлю со временем.
Смятая, будто гигантским кулаком, солдатская каска неистово плясала на ветру вместе с вывешенным на шесте тряпьем. Через пулевые отверстия свистел крепнущий ветер. Небо чернело, суля невиданную ранее бурю.
Отца не волновали капризы природы. Он велел всем построиться у этого жуткого знамени. И Лиза тоже повиновалась, встав у края строя и втихомолку шмыгая носом. У нее не было крепких солдатских сапог, и ноги вымокли. Солдат рядом с ней — дядя Игнат — улыбнулся ей украдкой, но потом снова с серьезной готовностью вцепился взглядом в отца.
Тот поднял руку, и где-то за его спиной небо воспылало молнией и обрушилось громом, заглушив его первые слова. Лиза подкрутила слух, отсеяла свистящий ветер и неистовый грохот. Без толку — природа вещала на всех волнах.
— Наш боевой товарищ, наш брат, — рубил воздух отец, указывая на шест, — погиб, исполняя свой долг. Наши враги думают, что мы отступим. Что у нас нет чести, как у них, бросающих своих раненых на произвол судьбы. Но мы своих не бросаем и не забываем. Мы помним, что у нас есть враг. Сильный и хитрый. Мы должны ударить до того, как он придет в наши дома. Ударить наверняка, бить без промаха. Не жалея себя. Как он делал, в память о нем.
Отец повернулся к шесту, приложил руку к козырьку. Строй повторил за ним приветствие и замер под моросящим дождем. Безмолвная стена людей, встречающая ветер, будто волнорез — бушующее море. Лиза восхищенно смотрела на них, жалея, что у нее самой нет даже малюсенькой шапочки.
Отец первым опустил руку и поднял вверх оружие.
— Мы готовы, — провозгласил отец, кивая куда-то позади строя. Лиза непроизвольно обернулась — там толпились четыре огромных фуры, пришедшие несколько часов назад. Отец ждал их и выдвинулся им навстречу, как только получил весточку. «Как ты мог оставить Марину?» — спросила тогда она его. «Глупости ты говоришь», — возразил отец, — «Она в безопасности. Я позаботился.»
И Лиза поверила. А чего бы ей было не поверить? Ей было хорошо тут с ним. Все были своими, все улыбались ей и дарили подарки.
— Маленький Гаврош, — смеялись про нее.
— Я не Гаврюша, — сердилась Лиза, и солдаты взрывались хохотом.
Отец окинул взором молчаливый строй и, кашлянув, собрался сказать что-то еще. Завершить речь ударным аккордом.
Но гроза высказалась раньше. Порыв ветра чуть не сбил Лизу с ног, сшиб фуражку с головы отца, а деревья вокруг опасно накренились. Молния исполосовала небо, от горизонта до горизонта, и из прорези на них обрушились ливень, град и злорадный хохот грома.
И в этот миг что-то щелкнуло. Лиза услышала вой сирен, бой барабанов, топот маршей и пение труб. Из мира вновь пропали краски отличные от изумруда и рубина, руки вновь стали острыми. «Дрон?» — Подумала она, — «не бывает таких дронов. Это сильнее. Громче. Это как… как тогда. Когда все началось».
Система СОМН дала сбой.
* * *
Закат был багрово-красным. Ветер, чересчур уж сильный для вечера, срывал последние листья с деревьев и расшвыривал их по округе. При каждом порыве стекла в окне школьного медкабинета жалобно дрожали.
— Завтра будет гроза, — мрачно предрек Олег. Марина пожала плечами и, чуть щурясь, посмотрела на висящую под потолком тусклую лампочку. Больше месяца она не видела электрического света.
— Я думала, света нигде нет, — подумала она вслух. Молодая женщина, осматривающая ее правую руку через диагностические очки, ответила, не отвлекаясь от обследования:
— А только в школе и есть. Ребята бензиновый генератор поставили. Так… — она сняла очки и положила на стол, — вроде все затянулось само. Пули я не нашла. Видимо прошла навылет.
— Тогда дырка была бы у меня, — вставил Олег, не глядя на женщин. Он сидел, немного нервно подрагивая ногой. Табурет под ним поскрипывал в такт.
— Значит, машинки съели, — заключила женщина после нескольких секунд раздумий.
“Это они могут”, — мрачно подумала Марина.
— Так бывает? — Олег удивленно поднял брови.
— Видимо, бывает, — пожала плечами женщина, — Не забывай — я просто ветеринар.
Ей было не больше тридцати. Светло-русые волосы едва закрывали шею, аккуратно обрамляя круглое лицо. Белый халат был накинут поверх флисовой синей куртки и таких же синих спортивных штанов. Похоже, обычно она носила очки — смотрела она чуть прищурено и подносила все прямо к глазам. Говорила она коротко и жестко, настойчиво. Так командуют льву «сидеть», чтобы вытащить занозу из лапы, и лев слушается.
— Ладонь сожми. Так, разожми. Еще раз. Только медленно.
Марина подчинилась, сама с интересом наблюдая, как гуляют сухожилия. «Да ведь они же ненастоящие», — подумала она, — «не нужны машинам сухожилия».
— Если все в порядке, — Олег поднялся с места, — То я пошел. Мне еще Дэна искать. Настя, устроишь пока Марину у себя?
— Оки-доки, — Настя одной рукой листала какой-то справочник.
— И будь добра, выдай мне сухпаек.
Настя посмотрела на него изумленно.
— Так где обычно же…
— Я там долго копаться буду, у тебя быстрее выйдет.
Сбитая с толку Настя поднялась и неуверенно вышла вслед за Олегом. Перед уходом она повернулась к Марине, пожала плечами и сказала:
— Сейчас вернусь. Опускай рукав, уже не нужно.
Марина так и сделала, с грустью разглядывая некрасивую дырку в красивом зеленом свитере. “Надо потом залатать”, — подумала она про себя. В коридоре приглушенно звучали голоса, и Марина невольно прислушалась.
— Если она вдруг попытается… — голос Олега звучал прерывисто, — … сообщаешь немедленно. Ясно?
Настиного ответа Марина не услышала. “Кивнула? Помотала головой?” — гадала она, — “Ох, не к добру это все”.
Когда Настя вернулась, Марина встала, потянулась и немного прошлась по кабинету разглядывая шкафчики, белоснежную раковину, старые подкрашенные весы — еще с металлическими гирьками — и детские рисунки. Было чисто и опрятно. Только темновато — лампочка не давала много света — и оттого немного зловеще. Из-за приоткрытой двери соседнего кабинета выглядывало, криво ухмыляясь, зубоврачебное кресло — главный детский кошмар.
— Ты тут давно? — спросила Марина.
— Три недели, — ответила Настя, прибираясь, — Я и сынишка. Скоро уже должен прибежать. Мы пока ночуем в школе, — извинилась она, — Я тебя размещу в кабинете директора, там королевский диван.
Марина кивнула.
— Ты говори, если чем помочь надо.
— Отдыхай пока, — махнула рукой Настя, — Вот завтра помощь понадобится. Как назло ни Ольги Петровны, ни Яна Николаевича, ни Нади. А надо и завтрак сварганить на всех, и детям уроки провести.
— Уроки? — удивилась Марина.
— Ну а что же, — пожала плечами ветеринар, — жизнь не остановилась. Я вот тоже учусь, — она кивнула на стол, заставленный стопками журналов и книг, совсем новеньких, в блестящих обложках, — Приходится по ночам сидеть читать.
Марина подошла к столу и наугад открыла одну из книг. “Новые направления техцитологии… Ну и словечко”. Она полистала оглавление. “Типы клеток… Мимикрия… Синдром Мидаса: замещение поврежденных и разрушенных клеток… Уф”.
Марина оторвалась от книги и заметила будто бы рукоятку, полукольцо, торчащее прямо из стены. Будто ручка от невидимого шкафа. Она бы выкрашена в ярко-красный и пряталась за Настей, потому Марина раньше ее и не заметила.
Она подошла поближе и взялась за ручку ради любопытства. И тут же почувствовала неладное. Руку свело, будто судорогой, ладонь сжалась, вцепившись в рукоятку — или рукоятка вцепилась в ладонь.
— Насть? — жалобно позвала Марина. Настя обернулась и вздохнула с укором.
— Ну… Теперь жди час минимум. Вот, присядь.
Она пододвинула табурет поближе и пояснила:
— Это магнитный замок. Если прилетят дроны, можно себя приковать на время. Как Одиссей перед сиренами.
— Ух ты, — Марина уважительно посмотрела на ручку, — а отключить нельзя?
— Нет, иначе какой смысл? Заряда хватает на час, потом отключится само.
— Ну да, разумно, — согласилась Марина, — Это вы классную штуку придумали.
— Ну, — Настя вернулась к книгам, — Это не мы придумали. Их в тюрьмах используют. Дэн притащил штук сорок откуда-то, а Кирилл установил по всему Новожилову.
— И как, выручали?
— Пока тьфу-тьфу-тьфу — повода не было.
Она вдруг замолчала и с какой-то тревогой посмотрела в темнеющее окно.
— Нам с Андрюшей повезло. Мы одного… цвета, или как там правильно. Но я помню то чувство, когда хотелось рвать на куски любого, кто не такой как ты. Страшно вспомнить, — она вздрогнула и посмотрела на Марину, — А ты? Встречала дрона?
— Ох, если б только один раз, — грустно усмехнулась Марина.
Настя кивнула и снова уставилась в окно.
— Я слышала историю про мать, которая перерезала себе горло, чтобы не тронуть малыша. Не знаю, чтобы я стала делать. Говорят, этому можно сопротивляться. Только глядя по сторонам…
Она не закончила мысль. В коридоре раздался быстрый топот, и в кабинет влетел мальчуган лет восьми.
— Мама!
Обнявшись с Настей, он подозрительно взглянул на Марину и спросил:
— Это кто?
* * *
После короткого знакомства последовал поздний ужин. Марине пришлось есть левой рукой, неудобно выгнувшись к столу. К счастью, заряд закончился раньше срока. Настя выдернула его из стены и отправилась в подвал, где тарахтел генератор.
— Надо воткнуть на зарядку. Заряжаться будет долго, правда. Ну да ничего. Завтра дождь, дроны в дождь не летают.
Андрей — сын Насти — облизал тарелку и ложку дочиста и шмыгнул в соседний кабинет. Марина, размяв затекшую руку, заглянула туда украдкой. Малыш уютно устроился в зубоврачебном кресле, накрывшись пледом, включил галогеновую лампу и читал книгу.
— Что читаешь?
— “Торт в небе”! — отозвался Андрей, восторженно глотая строчку за строчкой.
Марина показала большой палец. “Хорошая книжка”, — подумала она, — “Вот бы с нашей ракетой было бы так же просто.”
Вернулась Настя и проводила ее в директорский кабинет. Света в нем не было, пришлось стелиться на ощупь. Диван и правда был новым, мягким и просторным. Марину укрыли одеялом, пожелали ласково “Спокойной ночи”, и она действительно уснула, убаюканная песней ветра за окном. Уснула, и проспала всю ночь без сновидений. Тревожных ли, радостных ли — никаких не было.
* * *
Утро и правда вышло суматошным. Школьная столовая превратилась в общественную, и уходящие “на работы” люди приходили с утра пораньше за завтраком. Что за работы, Марина узнать не успела. Но, вспомнив разговор Дениса и Яна Николаевича, начала потихоньку догадываться. “Если все так, как мне кажется”, — думала она с тайной надеждой, — “то останется родитель мой с носом”. Были среди пришедших и люди в камуфляже, как у Дэна. Эти сидели особняком, особо не торопились, работы их, похоже, не касались.
Они с Настей сходили несколько раз за водой к колодцу, долго воевали с газовой горелкой — баллоны, к счастью, остались в достатке — и с грехом пополам наварили две огромные кастрюли пшенной каши. В нагрузку надо было сделать бутерброды из хлебцев и сильно полежалого сыра, желтого и резко пахнущего. Марине на глаза попалась нетронутая пачка зубочисток, и ей пришла в голову одна мысль.
Люди, мужчины и женщины, молодые и уже пожилые — те, кого не испугала портящаяся погода — пришли сюда к семи утра. Загодя усталые, не предвкушающие ничего особо хорошего, они получали тарелку горячей каши, маринину улыбку и — кораблик с сырными парусами. Кто-то хмурился, будто на неуместную шутку. Но больше улыбались. А дети так и вовсе были в восторге. Андрюша сидел со своими одноклассниками, восьми-девяти лет, и важно рассказывал про “ту смешную тетю”.
Утро закончилось. Ушел последний человек, дети побежали шуметь в класс, отведенный для занятий. Настя горячо поблагодарила Марину за помощь и умчалась вести урок природоведения. Марина осталась отдыхать на директорском диване. Лежа в полудреме, она смотрела на табун черных облаков, неистово скачущий по прериям неба.
Надвигалась гроза.
“Где ты там, сестренка? Здесь бы тебе понравилось. Почему мы не дошли сюда вдвоем?”
Долго отдыхать не пришлось. Через час с небольшим, когда морось за окном сменилась настоящим ливнем, пришла уставшая Настя.
— Марин, — умоляюще произнесла она, — ты как с детьми?
— Вроде ничего, — осторожно ответила Марина.
— Ольги Петровны нет, вести уроки некому. Но не погоню же я их домой в такую погоду, — она кивнула на помрачневшее окно, — ты могла бы их чем-нибудь занять? Мне хотя бы часик подремать. Конечно, можно погнать их в спортзал…
Марина грустно посмотрела на свою правую руку. Попыталась придать ей ту форму, ради которой вообще пустила в свое тело эти микромашины, но увидела лишь знакомые очертания оружейного ствола. Вздохнула и, поднявшись с дивана, поинтересовалась:
— Карандаши, кисти, краски есть?
* * *
Кабинет, где шли занятия, был кабинетом русского языка и литературы. Книжные шкафы с потрепанными экземплярами из школьной программы, нарядные правила русского языка, развешенные над доской. На дальней стене портреты классиков. Пушкин смотрел куда-то вбок, думая о чем-то своем, Гоголь глядел с хитрецой, словно зная какую-то общую с Мариной тайну. Между ними уродливо сквозила трещина в стене.
Восемь детишек сидели за партами и усиленно скрипели карандашами. Четверо мальчишек и четверо девчонок. Трое красных, трое зеленых, двое без модификаций. Племянник Олега угадывался безошибочно — был он в черной куртке, коротко стрижен и старался вести себя так же невозмутимо. Когда не забывал, конечно. Сейчас он вырисовывал контуры огромного фрегата, невесть откуда осевшего в его голове, и то и дело звал Марину за подсказкой.
Они все рисовали корабли. Марина не знала детей, которые не любили бы рисовать корабли.
Чтобы не скучать самой, она взяла себе пачку чистых листов, простой карандаш и понурый цветок с подоконника в качестве модели. Нарисовала раз — просто чтоб вспомнить навыки. “Неплохо”, — подумала она, — “Для такого большого перерыва. Ну ка, еще разик, с тенями”. Марина закончила силуэт и уже собралась штриховать, но что-то ее смутило. Она переводила взгляд с одного рисунка на другой, а потом совместила их и посмотрела на свет.
У нее похолодело внутри.
Рисунки были одинаковые.
Марина взяла еще лист и снова заводила карандашом. Она рисовала медленно, глядя только на цветок, нарочно внося искажения, искривляя линии, меняя пропорции.
Одинаковые.
Она взялась за новый лист, твердо решив добиться отличий, как вдруг бушующий снаружи ветер ворвался в кабинет. Он распахнул форточку, с размаху ударил ею о стенку шкафа. Бах! — осколки зазвенели по полу, взвизгнули перепуганные девчонки. Восемь голов повернулись к окну, и буря расхохоталась им в лицо, срывая с парт незаконченные рисунки.
— Так, народ, — Марина решительно поднялась с места, — Идем в другой кабинет.
Они вскочили с мест и подбежали к выходу, но выйти не решились. В коридоре было темно — лампочки не горели, а окон не было.
— Там страшно, — шептались они. Марина подошла к детям, и скомандовала:
— Беритесь за руки. Как хоровод. Так, Андрюша, давай сюда. Света, давай руку, не упрямься. Теперь что бы ни случилось, руки не отпускаете. Все понятно?
Дети кивнули. Марина первой вышла в коридор. Ветер уже бушевал здесь, дрожа дверьми и побрякивая неработающими лампочками. Сквозь его вой Марине казалось, будто она слышит барабаны.
“Что за чушь. Кому тут барабанить?”
А потом ее швырнули, как котенка, в зелено-красный омут. Без предупреждения, без назойливого жужжания дронов. Как месяц назад.
“Нет, не надо!” — взмолилась Марина. Вдалеке, за тремя стенами, она ясно видела оскаленное алое чудище. Оно плотоядно ухмыльнулось и выскочило в коридор. Марина из последних сил нащупала левой рукой дверь кабинета и захлопнула ее, оставив детей внутри. Она рада была бы обернуться, подбодрить, остановить, разнять, если надо. Но не смела даже пробовать.
Чудовище приближалось, близоруко щурясь. Шло, волоча длиннющие передние лапы с когтями.
— Пытаешься бежать? — прошепелявило оно знакомым голосом.
Марина шагнула навстречу и раскинула руки, закрывая проход.
— Настя, — позвала она, — пожалуйста, вернись.
Настя остановилась на мгновение, будто раздумывая, а потом рванула вперед. Марине сдавило голову ворохом убийственных приказов. С трудом сохраняя рассудок, она держалась за одну единственную мысль.
“Она мне не враг”.
Она выбросила вперед правую руку, и, не дав винтовке появиться на свет, ухватила Настю за плечо. Ухватила, затормозила, и хотела держать ее столько, сколько понадобится. Но женщина огрызнулась, резко прыгнула в сторону — и в кулаке Марины осталась лишь горсть микромашин. Отшвырнув их, будто песок, Марина ринулась наперерез.
Удар локтем — и они обе влетели в соседний кабинет, раскрошив хрупкую дверь. Марина обхватила Настю, прижав обе руки к телу. Получила удар ногой и отшатнулась. Устояла. А потом в нее полетело тяжелое кресло.
Едва увернувшись, девушка сорвала стеклянную дверцу шкафа и метнула в ответ. Настя приняла удар спиной. Вонзившиеся осколки высыпали сыпью на белом халате. Развернувшись, она увидела прямо перед собой раскрытую ладонь. И ладонь раскрылась, как створки объектива.
Вспышка.
Озверев от неожиданной слепоты, Настя наугад взмахнула лезвием. И не промахнулась. Почувствовав кровь, другой рукой она нащупала маринино горло и, сжав его, подняла девушку над полом. Марина хрипела, царапая стальную руку, и пыталась вдохнуть.
“Если она не даст мне вдохнуть”, — думала она, теряя сознание, — “Мне придется выстрелить. Я не хочу. Я не смогу промахнуться. Я не хочу!”
— Мама?
Удивленный, наивный голос. Настина рука дрогнула. Она выпустила Марину и отступила на шаг.
Сквозь стены она видела их. Видела своего сына. Цвет его стал уродливо-красным. Лицо его искажено. “Это больше не твой сын”, — орал голос в ее голове, — “Это твой враг!”
— Боже, — прошептала она. Ноги против ее воли перешагнули закашлявшуюся Марину, руки против ее воли обратились в лезвия. Она с ужасом поняла, что будет дальше.
Если что-то не предпринять.
Собрав остатки воли в кулак, призывая в памяти образ собственного сына, незамутненный, невинный. Рука ее дернулась и подвинулась ближе к горлу.
Холодное лезвие коснулось шеи. Настя закрыла глаза, сжала зубы, будто эту боль можно было бы перетерпеть, и…
Все закончилось. Резко, как и началось. Все пропало. Голоса в голове, ярко-ядовитые цвета. Уродливая маска вместо любимого лица. Исчезли.
Забыв обо всем, Настя распахнула дверь в замерзший кабинет и, упав на колени, прижала к себе сына.
— Господи, вы все целы, — всхлипывала она, — Какие вы молодцы у меня.
— Марина сказала держаться за руки, чтобы ни случилось, — пояснил Андрюша, — Мы и держались. А где Марина?
* * *
Голова болела нещадно.
“Нет, каждый день я на такое не подписывалась”, — возмущалась про себя Марина, и тут же с укором отвечала себе — “Да никто тут не подписывался. Терпи давай.”
Настя перевязала ее порезы. Молча, не пересекаясь взглядом. Руки ее дрожали. Она с опаской глядела на сына, безмятежно играющего с одноклассниками рядом с зубоврачебным креслом, и бросала косые взгляды на пустующую нишу для магнитного замка.
“Это я виновата”, — корила себя Марина. В зеркале на стене она видела, что белоснежный настин халат изрыт со спины кровавыми пятнами. “И это тоже я”. Потом она, вслед за Настей, посмотрела на детей и спросила себя: “А это — тоже я? Как они уцелели, как не поубивали друг друга?”
Настя, будто прочитав ее мысли, вздохнула и сказал тихонько.
— Они, наверное, просто не поняли, что надо кого-то убивать.
Марина не успела ответить. Внезапно выглянувшее солнце ослепило девушек, а вслед за ним раздался шум и приветственные крики. Они распахнули окно и, перегнувшись через подоконник, увидели гордо шагающего Дэна. С ним было полдюжины бойцов. Чуть поодаль шел Олег, таща за собой связанного по рукам стрелка — того самого, что прострелил Марине руку накануне. Лицо его было обреченно-понурым. Радуясь Денису и солнцу в равной степени, из домов высыпали оставшиеся в Новожилове люди. Да и дети уже вовсю бежали к нему.
Денис скромно улыбался и внимательно рыскал глазами по округе.
— Потери есть? — громко спросил он. Кто-то ответил ему отрицательно, и он кивнул. Вроде как одобрительно, но на лице его читалось хорошо скрываемое разочарование.
“Защитники”, — слышала Марина, — “Спасители. Воины”. Марину охватила злая дрожь. Ей хотелось закричать: “Эй, это я! Я защищала ваших детей! Его вообще тут не было!”
— Марина, — тихо позвала ее Настя. Марина закрыла глаза, посчитала до десяти, и только тогда обернулась.
— Да? — прошептала она с улыбкой.
— Посмотришь что там у меня на спине?
* * *
Пелена спала.
В мир вернулись цвет и звук. Цвет этот был черный, а звук был громом небесным. Лиза поднесла руки к лицу чтобы убрать намокшие волосы — и увидела свежую кровь поверх стали. Она смигнула. Руки стали нормальными, обрели форму и цвет. А чужая кровь осталась.
Она осмотрелась вокруг. Казавшийся незыблемым строй валялся, будто скошенная трава. Будто груда червей, змеиное гнездо. Красно-зеленое месиво.
Отец подбежал к ней и схватил за руку. Схватил и потащил к грузовикам, молча, грубо, чуть не вырывая из плеча.
Открыв полог, он подсадил ее и забрался сам. Когда его рука зацепилась за край кузова, Лиза вдруг осознала: он светится красным.
Ей стало страшно.
— Что случилось? Почему ты красный?
— Красный? — отец тяжело дышал и отирал рукавом воду с лица, — Что-то пошло не так. Она отключилась, и… взлом, что ли, продолжился? Бред какой-то.
— Кто? — не поняла Лиза.
— Вот что, дочь, — он строго посмотрел на нее, — Я хочу, чтобы ты сидела тут. Молча. Не высовываясь. Ясно?
— Папа, — Лиза готова была броситься ему на шею, — не бросай меня!
Отец вздрогнул, будто от неожиданности. Посмотрел на нее. Внимательно, вдумчиво, почти нежно. Протянул руку и погладил по голове — впервые за столько лет.
— Конечно не брошу, — он улыбнулся, — мы же семья. Но ты должна остаться тут. Ради меня.
Он вдруг опустил руку ей на плечо и больно сжал. Лиза хотела вскрикнуть — и не смогла. Хотела вырваться — и не могла.
Ее парализовало.
Отец убрал руку, а она продолжала сидеть, замерев, уставившись перед собой. Поднятая было рука медленно опустилась на колени, сама.
— Ради твоего же блага, — повторил отец и выскочил из машины
Как обычно, буду рад любым комментариям — тут или Вконтакте.
Спасибо за внимание.
Источник
