Сто лет назад метафорой войны и пандемии стал вампир в пиратской экранизации «Дракулы» Брэма Стокера.
Летом двадцать первого года фильмы, снятые в Германии, успешно прошли в прокате США. Недавние враги немцев — французы, англичане и американцы — одобрительно писали в киножурналах о рождении нового направления, сближающего балаганное развлечение со сложным современным искусством. Термин для этого направления позаимствовали из живописи: вспоминали и кубизм, и модернизм, но утвердился все же экспрессионизм. Сюжеты экспрессионистских немецких фильмов были связаны либо с традицией волшебной сказки («Голем» и «Усталая смерть«), либо с неоромантической фантастикой («Кабинет доктора Калигари«), Поэтому неудивительно, что немецкий художник Альбин Грау, основавший киностудию с эзотерическим названием «Прана фильм», для первого своего проекта выбрал популярный роман, переведенный к тому времени на все европейские языки, — «Дракулу» Брэма Стокера. Экранизация называлась «Носферату — Симфония ужаса», в кинотеатрах она появилась 14 марта.
Роман Стокера рассказывал о карпатском графе, решившем переехать в Англию. Граф — живой мертвец, пьющий человеческую кровь: в Лондоне он нападает на невинных девушек, превращая их в вампиров. Несколько смельчаков под руководством профессора из Амстердама заставляют графа бежать на континент, а потом настигают его в Румынии и уничтожают.
Фантастическое существо пытается покорить Англию и терпит поражение — эта формула определяет сюжеты нескольких викторианских романов: таковы «Война миров» Уэллса, его же «Человек-невидимка», «Медный кувшин» Энсти, ну и «Дракула». Английские джентльмены преследуют таинственного злодея и одерживают верх над ним: финал «Дракулы» напоминает и о «Джекиле и Хайде» Стивенсона, и о «Сокровищах Агры» Конан Дойла. К команде серьезных англичан у Стокера присоединяется Ван Хельсинг — эксцентричный ученый из Голландии — и бравый американец Куинси Моррис, которого автор может со спокойным сердцем отправить на тот свет во время последней битвы со злом.
Как был обрисован в романе фантастический герой, угрожавший Британской империи? Это был дикарь с восточных окраин цивилизованного мира — валашский господарь Дракула, называющий себя потомком гунна Аттилы, державшего в страхе Римскую империю. «На нас ордой опьянелой Рухните с темных становий — Оживить одряхлевшее тело Волной пылающей крови», — призывал новых восточных дикарей Брюсов в «Грядущих гуннах». Стокер использовал другую метафору: цель Дракулы — преображение чистой британской крови: насытившись кровью невинной англичанки, он молодеет и заставляет другую целомудренную барышню пить его кровь. Итог этого преображения — вечное омертвление: лицо вампирши Люси, пьющей кровь лондонских детишек, напоминает маску японского театра с черным квадратом открытого рта.
Мир Восточной Европы в «Дракуле» — дикая местность, в которой исчезают иллюзии цивилизованного мира и начинают править древние инстинкты. Джонатан Харкер — стряпчий, отправившийся подписывать деловые бумаги к Дракуле — совершает такое же путешествие к «сердцу тьмы», как и герой знаменитой повести Джозефа Конрада. Тьма эта связана с миром природы: Дракула — оборотень, превращающийся в собаку и летучую мышь; ведьмак, управляющий волками и крысами. Возвращаясь в человеческий образ, он сохраняет внешние черты зверя: у него воняет изо рта как из собачьей пасти, он носит длинные седые усы. Повелителю крыс в Лондоне противостоят друзья человека — ручные терьеры, которых предусмотрительно берут с собой во время вылазки во вражеский дом герои-англичане.
Этот образ порождает в двадцатые годы два новых: один в театре и второй в кинематографе. Дракула из пьесы Гарольда Дина становится галантным аристократом в черном плаще с высоким воротником. В пьесе усиливаются эротические метафоры, слегка намеченные в романе Стокера: укус в шею — все равно, что поцелуй, серия укусов — соблазнение, окончательное сексуальное раскрепощение — в могиле.
Из киносценария Галеена «Носферату» все эротическое, напротив, удаляется. Граф Орлок (так зовут вампира в экранизации), беседуя со своим гостем — немецким риэлтором — видит медальон с портретом его жены. Орлок восхищается шеей Элен, а не ее лицом: вкусовые ощущения для него важнее, чем тактильные или зрительные (нет в экранизации и гипнотического взгляда вампира). Герои романа Стокера обсуждают теории Ломброзо и делают вывод: граф, напавший на Британию, — умственно недоразвитый. Граф Орлок — также существо, не обладающее высоким интеллектом: без слов, без размышлений он бесшумно скользит по сюжету, влекомый своей жаждой. За ним не надо охотиться с осиновым колом, уничтожить его не так сложно — стоит лишь следовать нехитрому правилу.
Правило это — задержать нечистую силу до третьего крика петуха — перекочевало в сценарий из волшебных сказок: мы помним, что при свете солнца тролли превращаются в камень и гроб с ведьмой перестает летать по церкви. При этом преследование злодея и борьбу с его слугами из романа Стокера все же решили перенести и в «Носферату»: жанровый кинематограф для зрителя 1920-х не существует без погони. Только гонятся ничем не примечательные персонажи за комичным нотариусом Кноком: поэтому о погоне быстро забываешь — во время третьего пересмотра я с удивлением обнаружил, что она вообще была в «Носферату».
Современникам нравилось то, что безмолвный, выплывающий из тьмы Орлок лишь внешне похож на человека, а на деле являет собой сущность из иного мира. Кинокритик Бела Балаш писал о «холоде потустороннего», который сквозит с экрана во время просмотра. Сюрреалист Андре Бретон, исследовавший фантомы бессознательного, записал свой сон, в котором перед поездкой в Германию он покупал галстук с немецким чудовищем — графом Орлоком. Внешний облик вампира из «Носферату» придумал продюсер фильма — немецкий художник Альбин Грау, оккультист средней руки. Он подражал иллюстрациям Хуго Штайнер-Прага к «Голему» Майринка — роману о том, как материализуется коллективное бессознательное.
Сербский крестьянин рассказал Грау во время войны о своем отце — после смерти он превратился в алчущего носферату. Воспользовавшись популярной метафорой, Грау писал о том, что и война — «космический вампир», высасывающий кровь у всего человечества. За одним всадником апокалипсиса скачет другой — Первая мировая плавно перешла в пандемию гриппа. И поэтому появление Орлока связывается в сценарии с Черной смертью средневековья, с эпидемией чумы. Вместе с вампиром в немецкий город приходит болезнь: время действия фильма — время одной из волн холеры в Европе. Поэтому Орлок похож не только на призраков с картин модернистских художников, но и на персонажей сатирических журналов: на аллегорию чумы или на высасывающего кровь из страны лысого Победоносцева, уши у которого торчат, как у гиены.
Сценарий «Носферату» сделан неплохо, художник Грау придумал запоминающегося вампира, но вот работа режиссера Мурнау, которую принято превозносить до небес, не кажется мне настолько интересной. Он не стремится сделать сценарий динамичнее или меланхоличнее, убрав дикую сцену охоты за Кноком или гротескный эпизод, в котором Орлок бредет по улицам со своим гробом в руках. Мизансцены заслуживают внимания, но не удивляют зрителя, видевшего спецэффекты поинтереснее у Шёстрема и более тщательную работу с композицией кадра у Ланга. Облик графа Орлока нельзя забыть, но остальные решения оформителей не всегда выглядят убедительными: битника Керуака, например, повеселил выложенный плиткой пол в замке вампира. «Носферату» — отличный пример того, что фильм создается коллективом, а не талантливым творцом-одиночкой. Художник-декадент, специализирующийся на сказочных историях сценарист, малоизвестный актер с выразительной внешностью и начинающий режиссер неожиданно смогли запечатлеть то, что русский поклонник «Дракулы» называл «туманным ходом иных миров».
Эта пиратская экранизация «Дракулы» на IMDB входит в топ-5 немых фильмов по количеству голосов вместе с «Метрополисом», одним фильмом Китона и двумя фильмами Чаплина. Макс Шрек в роли Орлока — один из самых узнаваемых образов кинематографа двадцатых годов: «Носферату» успешно вписался в массовую культуру — от Бэтмена до Губки Боба. Дальние потомки графа Орлока обнаруживаются и в экранизации романа Кинга «Жребий», и в сериале «Чем мы заняты в тени», и в игре Vampire: The Masquerade — Bloodlines.
У фильма есть отличный ремейк Вернер Херцога, превосходящий оригинал по всем параметрам, второй ремейк «Носферату» — на мой взгляд, ненужный — все еще собирается снимать Эггерс с Аней Тейлор-Джой. Имя режиссера — Мурнау — подходит для кошек, ну а Носферату — для собак: так, например, зовут кусачую таксу Ника Кейва.
