«Ген Химеры». Глава 16

— Экстренное совещание, — сухо сказал он, — В офицерскую палатку всем, быстро.
Ойтуш вопросительно посмотрел на него, на что Айзек добавил:
— Все четверо, включая Ортегу и Эвери.

Офицерская палатка, которая стояла возле ангаров с техникой и боеприпасами, была новой и очень вместительной. Внутри стояло несколько коек: должно быть, кто-то из личного состава жил прямо здесь, небольшая печка и длинный железный стол, на который Айзек тут же водрузил тело шпиона.
Ойтуш зашел внутрь самый последний, чувствуя, что не имеет права находиться среди всех этих людей. Если верить предположению Захарии, и на него действительно охотятся люди протектория, то он, Ойутуш, одним лишь своим существованием ставит под угрозу все сопротивление. Пока он жив, его не оставят в покое, и неважно сколько повстанцев погибнет вместе с ним, попав под раздачу.

Возле стола сгрудились солдаты Айзека; труп “Джимми”, казалось, совершенно не смущал их, вот только некоторые девушки зажали нос платком, чтобы не чувствовать мерзкого запаха.
Взгляд Ойтуша скользил с одного лица на другое. Все без исключения люди Айзека были в отличной физической форме. Модификации киборгов не были уродливыми, а, напротив, дополняли их человеческие характеристики. Среди офицеров были и совсем юные, как, например, молодая девушка с тонкими жилистыми руками и волчьим взглядом. На вид ей было не больше семнадцати.

Ближе всех к столу стояли Тора, который подробно докладывал о произошедшем в тоннеле, Захария, Айзек, Уна, с сияющим от сдержанного восторга лицом, и несколько “бывалых”, как мысленно назвал их Ойтуш.

— Ты уверен, что Нейт больше ничего не сказал? — спросил Айзек старшего Матиаса.
— Да, это все, — кивнул тот. — Как всегда, всего лишь одна капля в море.
— Если взрывчатка была заложена давно, чего именно ожидал агент? — спросил темнокожий коренастый мужчина, стоящий напротив Айзека.
— Подходящего момента, конечно, — сказал глава сопротивления. — Предполагаю, что активировав часовой механизм, он намеревался сбежать. Но потом — бах! — и горящий вагон. Мы снимаемся с места, а взрыв гремит через несколько часов спустя.

— Представляю, как взбесился протекторий, — сказала рыжеволосая девушка в первых рядах. Насколько помнил Ойтуш, ее звали Карен. Даже сейчас она продолжала дымить сигаретой, которую, кажется, вообще не выпускала изо рта.
— Тогда они подослали его, — Айзек стащил тряпку с трупа. — Взгляните на руки: холеные, загорелые.
— Но ради чего все это, Айзек? — произнес мужчина с татуировкой на лице. — Откуда такая активность протектория?
На этот раз Айзек не спешил с ответом, и Ойтуш очень хорошо знал почему.

— Полагаю, что наши люди располагают информацией, которая может стать угрозой для протектория, — наконец сказал он, внимательно глядя в глаза всем присутствующим.
— О какой информации ты говоришь? — спросила Карен. — Кто-нибудь что-нибудь знает? Я вот ничегошеньки.
По палатке прошелся одобрительный шепот: солдаты были солидарны с ней.
— Если только ты не скрываешь от нас что-то, — мужчина с татуировкой исподлобья взглянул на Айзека.

Ойтуш понимал, что глава подрывает доверие к себе, но своим людям Айзек верить больше не мог. Он знал, что предатель находится сейчас здесь, в штабе, и, вероятно, имел на примете несколько вариантов.
— Напомни, почему ты сейчас здесь Ман, — кибернетический глаз Айзека слабо отражал свет, тогда как человеческий горел ледяным огнем.
— Потому что однажды ты спас мой зад? — с косой усмешкой на лице предположил тот.
— Нет, потому что ты отличный солдат, — возразил Айзек. — Как и каждый в этой палатке.
Тяжелый взгляд главы сопротивления внимательно скользил по лицам офицеров.

— Протекторий отдает своих детей на мясо ради великой цели, — продолжал Айзек. — Я делаю то же самое. Вы примкнули ко мне по своему желанию, доверяете мне — по своему желанию, а я решаю, как долго проживет каждый из вас. Не нравится? Прошу прощения, но по-другому не получится.
Народ смолк, а Ойтуш и вовсе хотел провалиться под землю.

— Если кто-то не согласен со мной, давайте разберемся с этим здесь и сейчас, — предложил главнокомандующий, и взгляд многих из присутствующих невольно упал на его тесак, которым Айзек наверняка владел в совершенстве.
“Он провоцирует их”, — подумал Ойтуш.

— Уна Ортега, — вдруг сказал Айзек, и девочка вздрогнула от неожиданности. — Ты первая заметила как неизвестный мальчик идет по туннелю. Расскажи нам о том, что случилось дальше.
Уна набрала полную грудь воздуха, приготовившись к своему звездному часу.
— Он представился как Джимми. Сказал, что потерялся, когда запускал светляков.
— Вполне правдоподобно, — произнес кто-то из толпы.
— Тихо, — велел Айзек. — Продолжай.
— Так вот, — деловито продолжила девочка. — Я не поверила ему, потому что помню всех детей в поселении. Ойтуш тоже не поверил.
— Ойтуш? — раздались удивленные голоса. — Кто такой Ойтуш?

Солдаты начали озираться по сторонам, и Ойтушу на миг захотелось испариться отсюда.
— Подойди ближе, Эвери, — велел Айзек.
Стараясь не замечать направленные на него грозные взгляды, Ойтуш приблизился к эпицентру обсуждений.
— Он начал обыскивать его, и тогда Джимми напал. С ножом, — сказал Уна.
— Почему ты решил обыскать мальчишку? — спросил темнокожий мужчина. Он уже высказывался на сегодняшнем собрании, и Ойтуш решил, что его мнение весьма авторитетно.
— Шестое чувство, — ответил он и нервно улыбнулся. — Мальчик вел себя подозрительно.
— Позвольте спросить, давно вы в подземке, мистер Эвери? — пренебрежительно спросил тот, кого Айзек назвал Маном.
— Пару дней.
— За пару дней вы научились определять, кто здесь подозрительный, а кто нет? — вопрос был пронизан сарказмом, как и реакция на него. Личный состав начал перешептываться и посмеиваться. Новичков здесь определенно не любили.

С языка Ойтуша уже готов был слететь колкий ответ, но Айзек едва заметным знаком велел ему не нарываться.
— Так или иначе, его чутье не подвело, — сказал киборг, накидывая тряпку поверх трупа, лежащего на столе. — Шпион был обезврежен.
— Почему он напал на тебя, Ойтуш? — спросила Карен.

Ойтуш на секунду запнулся. Айзек не велел ему говорить о том, что он что-то знает. На счастье, глава сопротивления ответил вместо него:
— Протекторий считает, что Эвери располагает некой информацией. Но его память стерильна, вероятно, была повреждена при удалении чипа.
— То есть, ничего важного ты не помнишь? — уточнила Карен.
— Нет. Ничего.
— Бесполезный, — прокомментировала девушка и полезла в пачку за новой сигаретой.
Волна гнева окатила Ойтуша, но он знал, что не может подвести Айзека, который так старательно создавал ему алиби.

— Еще вопросы? — спросил киборг, вновь оглядев присутствующих.
— Да, последний, — донесся голос откуда-то с задних рядов. Он принадлежал тому самому солдату со щетинистыми усами, что говорил с Ойтушем после пожара на станции.
— Слушаю тебя, Катокин.
«Катокин?! Это и есть Катокин?» — Внутри Ойтуша будто бы зазвучала натянутая струна.

— Как мальчишка мог попасть в тоннель? Тора сказал, что его нашли возле Арсенальной, но эта станция хорошо охраняется. Подозрительное лицо сразу взяли бы под арест.
— Это значит только одно: на КПП его впустили, — сказал Ман.
— То есть круг подозреваемых сужается? — прищурился Катокин.
— Именно, — подвел итог Айзек.

Народ вновь зашептался. После случившегося в тоннеле, Ойтуш знал, что его волшебной интуиции, полученной из крови Айзека, пришел конец. Но это не мешало ему строить догадки по поводу засланного агента.
Наверняка Мана, темнокожего и девчонку Айзек знает слишком хорошо. А что насчет вот этого парня, огромного как шкаф? Или анорексичной девчушки с глазами волка? Однако в фавориты Ойтуша выбился никто иной, как человек из его воспоминаний.

— Кто такой этот Катокин? — шепотом спросил он у Торы, стоящего рядом.
— А? Катокин? Он уже пять лет в команде Айзека, — Тора выглядел потрепанным и усталым, как и его брат. — Считаешь подозрительным?
Ойтуш усмехнулся. Теперь для братьев он был кем-то вроде пророка.
— Да так… Общались с ним как-то, — неопределенно ответил он. — А по поводу интуиции. Закончилась она, Тора, как и все хорошее.
— Значит, кровь Айзека полностью вывелась из твоего организма, — сказал Тора. — Теперь ты снова сам по себе.

***

Собрание окончилось. Ойтуш дожидался пока все выйдут, чтобы лишний раз не мозолить глаза.
— Останься, — негромко сказал ему Айзек, когда Захария и Тора наконец увели Уну, задающую слишком много вопросов, в том числе и о том, когда ее официально зачислят в военные.
— Я надеюсь, ты все понял, парень? Я больше не могу доверять им.
— Вся эта заваруха из-за меня, — виновато сказал Ойтуш, глядя себе под ноги.
— Заявив, что ты ничего не помнишь, я на какое-то время вывел тебя из игры, — сказал Айзек. — Но это ненадолго.

— Что мне теперь делать? — спросил Ойтуш. — Вряд ли мне будет везти всякий раз, когда на меня будет совершаться покушение.
— Это верно, — кивнул Айзек. — Я могу обучить тебя обороняться.
— Ага. Очень смешно, — сказал Ойтуш, рассматривая свои ботинки, которые были ему чуть велики.
— По-твоему я шучу? — Айзек сверкнул кибернетическим глазом.
— Не думаю, что из меня получится хороший ученик, — честно ответил Ойтуш. Он никогда не считал себя человеком, способным дать отпор более сильному.
— В трубе ты действовал смело, хоть и очень безрассудно, — продолжал киборг. — Еще немного, и ищейка достал бы тебя.
— Я не понимал, что делаю, меня вела интуиция, полученная из твоей крови, — заметил Ойтуш.
— То есть, ты хочешь сказать, что я зря трачу на тебя время? Что ты безнадежен, не так ли? — сказал Айзек, как-то странно улыбнувшись.

Ойтуш ничего не ответил, просто продолжал стоять и рассматривать пол под своими ботинками. Да, он хотел примкнуть к элите сопротивления, но события в метро пошатнули его уверенность. Убить ребенка, пусть даже шпиона — такое не так-то просто забыть.
— Как хочешь, — развел руками Айзек. — Пойдем, я провожу тебя до палатки.

В поселении готовились ко сну. Свет прожекторов приглушили, и в каждой из палаток зажглась старая, дающая желто-оранжевый свет, лампа накаливания. Подумав о том, что придется опять набиваться на ночлег к братьям Матиас, Ойтуш слегка приуныл.
— А на складе случайно не завалялось ненужной палатки? — без особой надежды поинтересовался он.
Айзек молчал, все так же странно улыбаясь. Они удалились от лагеря довольно далеко, и теперь брели между теплиц и хлевов. Ойтуш хотел было спросить, куда они идут, но было слишком поздно.

Совершенно неожиданно киборг схватил его за шею и пригвоздил к стене, подняв метра на два над землей. Подача кислорода резко прекратилась, и Ойтуш вцепился в его руки, безуспешно пытаясь разжать хромированные пальцы.
— Плохой ученик, говоришь? — оскалившись, прорычал Айзек. — Да ты просто мусор, бесполезный мусор, от которого давно пора избавиться.
Айзек протащил Ойтуша вверх еще на несколько сантиметров, и тот почувствовал, как его кожа, скользя по стене, сдирается вместе со свитером.

— Ты трусливый ублюдок, поставивший под угрозу все, что я создавал в течение долгих лет, — продолжал Айзек, и Ойтуш понял, что это не игра. Он убьет его голыми руками. Прямо здесь и прямой сейчас.
В мгновение ока перед его глазами пронеслась фигурка Сати, точно так же поднятая вверх аниматусом. Неужели он так и не стал сильнее за те несколько месяцев, что прошли с того момента? Неужели даст так просто убить себя?

Но у Айзека не было слабых мест. Он был воплощением боевой мощи, идеальным синтезом машины и человека. А он? Он был лишь человеком из плоти и крови, болтающимся между жизнью и смертью в руках киборга.
— Ну что, готов умереть? — сказал Айзек, сжимая пальцы до хруста в позвоночнике.
— Да… пошел… ты, — сквозь зубы прорычал Ойтуш, лягая его по лицу. — К чертовой… матери!

Он целился в человеческие части тела, снова и снова пиная Айзека по лицу и тому, до чего мог достать. Человеческая рука киборга на секунду разжалась, и, воспользовавшись моментом, Ойтуш изо всех сил впился в нее зубами.
Зарычав, Айзек выпустил его из рук. Упав на землю, Ойтуш ждал, что сейчас этот монстр вынет свой тесак и прикончит его, но тот лишь оглушительно заржал.

— Ты не собирался убивать меня? — прохрипел Ойтуш, ощупывая свою шею. Удивительно, как он не потерял сознание от такой сильной хватки.
— Нет. Но я заставил тебя поверить в это, — сказал Айзек отсмеявшись.
— Я поверил. Было очень убедительно, — Ойтуш хотел было прислониться к стене, но тут же отшатнулся от боли: содранная кожа дала о себе знать.

Он чувствовал, что в его крови продолжает бушевать адреналиновая буря, но сил подняться не было. Айзек сидел на земле чуть поодаль, небрежно вытирая кровь, текущую из носа. Ойтуш оставил на его лице много кровоподтеков, но это, казалось, лишь поднимает настроение главе сопротивления.
— Люди, загнанные в угол на многое способны, не так ли? — усмехнулся он.
— Можно мне твое фото на память? Буду смотреть на твою разбитую рожу каждый раз, когда мне будет паршиво.
— Урок номер один, — проигнорировав его сарказм, сказал Айзек. — Если твой противник больше и сильнее, используй хитрость. К каждому человеку есть свой подход.
— Зубной пасты не найдется? — спросил Ойтуш, сплевывая на землю. — А то рука твоя уж больно мерзкая.
— Урок номер два, — продолжал киборг, пропуская замечание мимо ушей. — Улыбайся. Никто не должен знать, что у тебя на уме.

Фыркнув, Ойтуш нервно рассмеялся, глядя куда-то в потолок. Злость кипела в нем: чертов ублюдок вначале чуть не задушил его, а теперь дает дурацкие советы. Ну-ну.
— Завтра ты будешь здесь в четыре утра, — сказал Айзек, поднимаясь с земли и помогая Ойтушу подняться. — Советую выспаться: тренировка будет тяжелой.
— Я не сказал, что согласен, — заметил парень.
— А я не сказал, что оставлю тебя в живых в следующий раз, — ответил Айзек, выдерживая тяжелый, почти что ненавидящий взгляд Ойтуша. — И да, на складе совершенно случайно завалялась ненужная палатка.

***

Томас Кэлвин-Смит всегда любил кукурузу. И не столько из-за вкуса, сколько из-за теплых воспоминаний, связанных с ней. Лето, жара, ошалелые мухи, что с размаху бьются в стекла, и спелые початки, потрескивающие на солнце. После шестнадцати он готов был многое отдать, чтоб еще хоть раз вернуться в их с отцом дом на кукурузной ферме. Но вероятнее всего после их с Мэгги отъезда, отцовский дом и плантации сожгли, возведя на их месте какой-нибудь завод.

Учеба с трудом давалась Томасу, за исключением разве что физкультуры: помогая отцу по хозяйству, он был в неплохой физической форме. Одним из его любимых развлечений были прыжки с сарая на стог сена, за что он частенько отхватывал от отца. Когда ему было одиннадцать, одна из старых досок не выдержала выросшего за лето подростка, и Томас провалился вниз, заработав сотрясение мозга.

С того момента жизнь его круто изменилась. Отлежав две недели в больнице и нахватавшись таких слов, как «шизофрения» и «биполярное расстройство», Томас пришел к выводу, что сошел с ума. Еще бы, ведь после той самой прогнившей доски, он понял, что может подключаться к сознанию людей, слышать их мысли, видеть образы в их голове, считывать воспоминания. Однако совсем скоро Томас понял, что это была вовсе не болезнь, а ни что иное, как одаренность.

Поначалу он не мог ее контролировать, неосознанно подключаясь к каждому человеку, которого встречал. Это было ужасно. Томас не хотел всех этих знаний, не хотел видеть секреты, что прятали его одноклассники, и детские воспоминания учителей. Он больше не мог нормально учиться, общаться с друзьями, и с каждым днем все больше и больше замыкался в себе. Лишь с отцом Томасу было комфортно — его мысли по большей части были позитивными и вращались вокруг одних и тех же объектов: дом, ферма и сын.

Долгое время Томас не мог принять те изменения, что происходили с ним. Чем только он не пытался заглушить эти навязчивые образы, даже еще раз падал с сарая, правда, предварительно подстелив сена. В итоге такой способ действительно нашелся. Напряженная умственная деятельность, будь то чтение книг, решение задач или вычисление, помогала на время блокировать этот канал связи. Очень быстро Томас стал лучшим учеником вначале в своем классе, а затем и в школе. Отец гордился им, бывшие друзья окончательно отдалились, а учителя в голос говорили, что всего можно достичь, если взяться за ум.

Томас ото всех скрывал то, что он одарен, ведь его могли отнять у отца. Подростка не особо влекла новизна, и он был не прочь провести свою жизнь среди кукурузных початков, но судьба распорядилась иначе. Некоторые из учителей стали присматриваться к нему, к бывшему троечнику, что за полгода выбился в лидеры школы. Через месяц после его двенадцатилетия, Томасу было решено устроить собеседование с интуитом.

Это была маленькая ясноглазая девочка по имени Сони Тао, успешно блокирующая все попытки вторгнуться в ее сознание. Она расспрашивала Томаса о его жизни на ферме, отце, увлечениях, а также с удовольствием позволяла спрашивать себя. Часть вопросов Сони задавала мысленно, посылая их в голову Томаса, отчего создавалось впечатление, что он разговаривает сам с собой. Возможно, именно поэтому ответы Томаса были искренними. В конце разговора Сони сказала Томасу, что пытаться усыпить свою одаренность, все равно что добровольно носить повязку на глазах.

— Я стал одаренным, потому что упал с крыши?
— Ты был одаренным, когда родился, — ответила Тао. — Твое падение лишь запустило механизм реакций, позволивших одаренности проснуться.
— А что такое одаренность?
— Свойство твоей души. Способность воспринимать мир иначе.
— Я не понимаю, — сказал Томас, убирая со лба светлую прядь.
— Все просто. Давай представим, что все люди на свете — дальтоники, — начала Сони с улыбкой. — И только ты один видишь все цвета.
— Я бы чувствовал себя психом, — усмехнулся Томас.
— Но мир оставался бы цветным. Точно так же и с твоими способностями. Ты видишь немного больше, чем все остальные, понимаешь?

Томас понимал, но не хотел, чтобы что-то менялось. После того как в протектории ему нанесли татуировку лаврового венка, Томас ждал своего шестнадцатилетия с ужасом. Он знал, что протекторий крепко вцепился в него и через несколько лет выдернет из привычной колеи, как овощ из грядки.

Однако проблемы начались намного раньше. Вначале Томаса попытались завербовать в дознавательную группу, чтобы он помогал властям в поимке преступников, но тот отказался, вежливо послав рекрутеров подальше. Затем на ферме начались бесконечные проверки: участок перевернули вверх дном, пытаясь обнаружить зараженную воду, очаги бактериальной инфекции и несоблюдение санитарно-гигиенических норм. Нормана Кэлвина-Смита, отца Тома, даже пытались лишить родительских прав, а все для того, чтобы увезти парня из этого «неблагополучного, первобытного места».

Томас знал, насколько сильно его способности были нужны протекторию. Еще бы, парень, который за секунду может взломать мозг любого преступника. И все же, заставить гражданина Первого класса протекторий не мог, чем и воспользовался Томас, с удовольствием заявив, что до шестнадцати лет намерен прожить на ферме вместе со своим отцом.

Все изменилось, когда Томасу стукнуло четырнадцать. Тогда он впервые встретил аниматуса.
В одном из торгово-развлекательных центров Метрополя между этажами застряла кабина лифта. Охранники центра больше часа пытались вызволить застрявших там детей, но все попытки были безуспешны. Томас уже и не помнил, за каким чертом его занесло туда в тот день, но он видел все своими глазами.
Мысленно пообщавшись с одной из девочек в лифте, он узнал, что ей срочно требуется принять лекарство, иначе ее жизнь окажется под угрозой. На вызволение детей человеческими усилиями ушло бы слишком много времени, поэтому было решено прибегнуть к силе одного из аниматусов.

Толпа сочувствующих зевак расступилась при виде этого монстра: он был метра три в высоту, с кулаками больше собственной головы, и омерзительной пастью, растянутой в застывшей улыбке. Глаз его не было видно из-за соломенных волос, что падали на лицо, как у какой-нибудь болонки, но Томас не сомневался, что тот видит все.

Он не мог оторвать глаз от этого существа и знал, что если не попробует подключиться к его сознанию, будет жалеть об этом до конца дней. Аниматус среагировал мгновенно, за секунду находя Томаса среди огромной толпы. Повернув голову почти на сто восемьдесят градусов, он смотрел на мальчишку из-под своей копны сена, из-за чего тот едва штаны не намочил. В отличие от Сони Тао, что блокировала попытки Томаса прочитать ее мысли, аниматус был открыт нараспашку. Все его немыслимое существо вопило только одну фразу: «Убейте меня».

У заблокированных дверей лифта все еще копошился старик охранник, видимо, не заметивший столь внушительных размеров подоспевшую помощь. Взяв место для разгона, аниматус стремительно двинулся к лифту, на ходу пробивая своим кулаком огромную дыру в его кабине. А за одним и в груди человека, вставшего у него на пути.
Истекая кровью, старик повис у него на кулаке, словно бумажный человечек, нанизанный на спицу. Толпа взвыла от ужаса, разбегаясь кто куда, и только Томас не мог сдвинуться с места. На глазах у всех аниматус только что убил невинного человека, ради спасения детей. Прихлопнул, словно назойливую муху.

Этот инцидент СМИ осветили, как «спасение граждан Первого класса при незначительных потерях», но Томас знал, что он видел на самом деле. Так, в четырнадцать лет он впервые столкнулся с подобной нечеловеческой жестокостью, и это изменило его мир навсегда.

***

Томас мог окончательно замкнуться в себе, если бы не его ровесница, Мэгги Томпсон, переехавшая вместе с семьей в дом по соседству. Несколько месяцев он был уверен на все сто, что подросток, которого он изредка видел из-за забора, был парнем. Но дело было не столько в плохом зрении Томаса, сколько в самой Мэгги. Коротко подстриженная, в мальчишеской одежде, худощавая и нескладная, как и все подростки, которые быстро растут, она то играла с собакой, то с утра до вечера возилась в гараже.

Они познакомились благодаря ливню, что застал их врасплох по пути из школы. Дом Кэлвин-Смитов находился ближе к дороге, и чтобы «сосед» не промок до нитки, Томас предложил ему укрыться на их веранде. Увидев Мэгги поближе, он сразу понял, что это девушка, и притом не совсем обычная. Ее левая нога была укреплена гибридной конечностью — экзоскелетом, частично повторяющим форму ноги, а правая рука была целиком бионической.
«Что же с тобой случилось?» — содрогнулся Томас, изо всех сил стараясь не подать виду, что протезы смущают его.

— Как дела, сосед? — широко улыбаясь, Мэгги, протянув ему руку.
— Лучше всех, — ответил парень, едва заметно морщась от крепкого рукопожатия. Кибернетические протезы уже давно не были редкостью, но в отличие от них, рука Мэгги не была покрыта полимерной кожей.
— Офигенная, — восхитился Томас, глядя на ее конечность. Он знал, что за широкой улыбкой эта девушка скрывает многолетний страх быть отвергнутой обществом. Так же, как и он.
— Врешь, — не веря ни разу, ответила Мэгги, едва сдержавшись, чтоб не использовать другое слово.
— А вот и нет. Спорим, что эта рука умнее, чем мои мозговые имплантаты?

От неожиданного ответа, девушка рассмеялась.
— Вообще-то, — сказала она, — Я сама ее собрала. Сейчас работаю над следующей версией.
— Врешь, — изумился Томас. За свою короткую жизнь он не собрал ни одного простейшего робозверя, а тут девочка сама себе руку сделала.
— Хоть сейчас могу отвести в гараж и показать, — сказала Мэгги, глядя на косую стену дождя.
— Я тебе верю, — ответил Томас. — Просто это… нереально круто!

Мэгги смущенно улыбнулась, и, в свою очередь, спросила:
— А про мозговые имплантаты ты серьезно?
— Конечно. Высокотехнологичный сплав из опилок и навоза.

Ребята быстро подружились, и уже через пару месяцев Мэгги стала для Томаса первой любовью. Он поклялся не подключаться к ее сознанию, чтобы их теплая дружба походила на отношения самых обычных людей.
Мэгги рассказала, что в четыре года она упала в кислотный контейнер для разжижения трупов. Хоть ее и спасли, девочка лишилась руки и почти потеряла ногу, но Томас подозревал, что ее повреждения были более обширными. Порой, когда в жаркую погоду Мэгги расстегивала верхние пуговицы рубашки, Томас замечал электроды, вживленные прямо в ее позвоночник.
Возможно, она никогда не смогла бы ходить, если бы не все эти устройства в ее теле.

Сама Мэгги была одержима технической кибернетикой. После школы она мечтала попасть в Прато-Гамму — город на юге своего рода мекку для «железячников», где также проводились исследования искусственного интеллекта. Туда распределяли лишь тех, кто с отличием сдал невероятно сложные экзамены, но Томас знал, что у нее получится. Он еще никогда не встречал человека, настолько одержимого своей мечтой, но при этом сохранившего жизнелюбие и чувство юмора.

Каково же было его удивление, когда после выпускного в школе, Мэгги сказала ему, что не набрала нужных баллов. Тогда Томас впервые нарушил свою клятву и заглянул в ее голову. Боль от того, что он узнал, ядом разлилась по его телу: Мэгги не просто прошла, она попала в десятку лучших студентов, сдав экзамены на «отлично с отличием». Но, несмотря на это, она готова была остаться в Метрополе ради него.
Томас всегда ненавидел свою чертову телепатию.

— Я не люблю тебя, Мэгги, — выпалил парень, осознавая, что совершает главную ошибку в своей жизни. Он любил, и еще как. Но татуировка лаврового венца под левой лопаткой, давала понять, что совместного будущего у них нет и быть не может. Томас не мог позволить Мэгги спустить свою мечту в унитаз, ради такого идиота, как он.

Девушка стояла перед ним — здесь Томас не верил своим глазам — в платье, которое надела на выпускной, с красиво уложенными волосами и даже следами неумело нанесенного макияжа. Вот только на ногах были извечные кеды — здесь Мэгги осталась верна самой себе.
Такой он видел ее впервые и, наверное, в последний раз. Он думал, что Мэгги отвесит ему пощечину, и с радостью воспринял бы даже перелом челюсти, но девушка дала ему лишь легкий подзатыльник и назвала трусом. К несчастью, тотальное презрение в ее глазах цвета горького шоколада было больнее сломанной челюсти. Наверное, раз в пятьсот.

Через месяц Томас отправился на Остров, не успев попрощаться ни с ней, ни даже с отцом. Освоившись на новом месте, он какое-то время отслеживал местоположение Мэгги через систему глобального поиска, но удостоверившись, что девушка окончательно переехала в Прато-Гамму, приостановил слежку. Для них обоих началась новая жизнь, и вероятность того, что они еще когда-нибудь встретятся, с каждым новым днем все больше и больше стремилась к нулю.

Раньше Томас все время спрашивал себя: если Третий класс настолько всемогущ, почему он не может сам выбирать свою судьбу? Кто сказал, что ему нельзя остаться с близкими людьми? Считается, что одаренным быть круто, и стремиться попасть на Остров — естественная мечта каждого ребенка. Чушь. Скажите тому, кого разлучили с семьей, что он должен быть счастливым, и он начистит вам физиономию.

Сати не была похожа на Мэгги, и все же, с момента ее появления на Острове, Томас стал все чаще и чаще вспоминать о железячнице из своего детства. Парень больше не скрывал от себя, что его тянет к Сати, и на этот раз у него действительно были шансы. Прошел еще год, и она забыла бы о своем Ойтуше, открывшись ему, своему другу, который всегда рядом. Так ведь нет. Томас сам предложил ей найти его, дал надежду, подкинул дров в огонь. Каждый раз, смотря на себя в зеркало, он готов был плюнуть в лицо тому придурку, который в очередной раз упускал свой шанс. И все-таки Томас знал: он в силах помочь Сати, и если он не сделает этого, то до конца жизни будет считать себя последней сволочью.

Пять лет. Именно столько Томас не общался с Мэгги, он даже не был уверен, что она еще жива. Но чтобы проверить свою гипотезу о подключении к человеку на расстоянии, он должен был связаться с ней. Разворошить старые раны.

Уединившись в своем кабинете, Томас достал старую фотографию — единственное вещественное доказательство того, что Мэгги действительно была в его жизни. Пора было узнать, насколько сильна его одаренность.

Продолжение в следующий вторник:)