Обзор книги «Где мой летающий автомобиль? Воспоминания о прошедшем будущем» Сторрса Холла
Допустим, вам удалось попасть в параллельный мир, являющийся зеркальным отражением нашего, и вытащить оттуда книгу, являющуюся полной противоположностью труда Роберта Гордона «Взлёт и падение американского роста» [объёмная книга по истории экономического роста США с 1870 по 1970-й года / прим. перев.].
Такая книга была бы написана не учёным, историком экономики, погружённым в прошлое, а инженером, всю свою карьеру занимавшимся футуристическими технологиями. Она бы была опубликована не престижным академическим издательством, а самиздатом. В ней были бы плохо свёрстанные таблицы, а на обложке красовались аляповатые трёхмерные буквы. Вместо консервативных предсказаний технологий будущего, в ней бы шли отважные рассуждения о границах возможного, от нанотехнологий до холодного ядерного синтеза. Вместо трезвого обзора экономической истории одной страны за один период, в ней бы уживалось всё подряд, от инженерного дела и физики до философии. В одной главе обсуждалось бы соотношение мощности реактивных турбин к их весу, а в другой – взлёт контркультуры. А вместо того, чтобы объявить о смерти инноваций и конце роста, она бы рисовала смелое и амбициозное технологическое будущее.
Такая книга из параллельного мира появилась, и называется она «Где мой летающий автомобиль? Воспоминания о прошедшем будущем«. Её автор — Сторрс Холл.
Холл с усердием берётся за исследование вопроса, вынесенного в заглавие: почему у нас до сих пор нет летающих автомобилей? И несколько глав действительно посвящены погружению в историю, инженерные особенности и экономику летающих машин. Однако чтобы полностью ответить на этот вопрос, Холлу приходится серьёзно расширять и углублять исследование – он быстро заключает, что барьеры к появлению летающих машин не являются технологическими или экономическими, они лежат в культурной и политической областях. И объяснение отсутствия таких машин связано с объяснением самой Великой стагнации [термин из памфлета «Великая стагнация: как Америка пожрала все легкодоступные плоды, почему ей поплохело, и как ей (в итоге) станет лучше» Тайлера Коуэна, американского экономиста и специалиста в области экономики культуры / прим. перев.].
Смелые прогнозы
Самое ценное, что я вынес из книги – представление о некоторых удивительных технологических возможностях.
Летающие автомобили
Перед прочтением книги я считал, что летающие автомобили – это одна из тех идей, что хорошо звучат, но на практике не работают или оказываются неинтересными. Возможно, ими сложно управлять по определению, они слишком опасные или не такие уж и ценные. Однако эта книга изменила мои представления по этому поводу при помощи простой аналогии. У сегодняшней системы авиаперевозок есть всё те же неудобства, что были у железных дорог более ста лет назад. Пассажирские самолёты – большие транспортные средства для массовых перевозок, путешествующие по определённым маршрутам с заданным графиком, связывающим небольшое количество станций. Из-за этого у путешественников появляется две проблемы. Первая – проблема трёх транспортных средств: нужно доехать от места отправления до ближайшей станции, а потом от станции прибытия к реальной цели. Каждый раз требуется делать пересадки и перетаскивать багаж. Вторая – неудобство графика: нужно приезжать на место вовремя, чтобы успеть на поезд или самолёт. Личный же транспорт готов принять вас в любой момент. Это имеет смысл: 90-минутный перелёт из Сан-Франциско в Лос-Анджелес отнимает у вас полдня, если учесть переезды в аэропорт и из аэропорта, задержки на проверке билетов, прохождение системы безопасности и посадку.
В книге указывается, что главной ценностью летающей машины будет не то, что вы будете проделывать тот же путь, только чуть быстрее. Ценность будет в том, что она позволит летать такими маршрутами, которые сегодня кажутся неудобными. Такая машина уменьшит ваш мир, увеличит максимальное допустимое расстояние до работы, для покупок, поездки в гости, на бизнес-встречу или в отпуск на выходные. Холл приводит цитаты из исследований путешествий, где указывается, что в любом сообществе люди тратят на перемещение примерно по часу в день – будь то походы пешком, или поездки на автомобиле. Он указывает, что увеличение эффективного радиуса таких поездок увеличивает эффективную площадь, доступную вам, в квадратной пропорции (удвоение радиуса учетверяет количество возможных целей).
Халл тщательно подготовился к написанию книги, провёл исследования и анализ, и даже научился самостоятельно управлять самолётом. Он вспоминает историю исследований и разработок летающих автомобилей, которая началась гораздо раньше и в которой есть гораздо больше успешных примеров, чем я ожидал. Он составил список видов проектов, куда входят машины-трансформеры (способные перемещаться как самолёт и как автомобиль), и устройства вертикального взлёта. Он моделирует инженерные компромиссы и время путешествий. И делает заключение, что нет экономических и технологических причин, запрещающих нам делать летающие автомобили при сегодняшних технологиях. Почему бы им и не появиться, если работа над ними непрерывно ведётся с 1970-х годов.
Нанотехнологии
По образованию Холл специалист по информатике, но большая часть его карьеры связана с нанотехнологиями, и в книге их удивительно много. Он подчёркивает, что не имеет в виду просто материалы наномасштаба, а ведёт речь именно о нанотехнологиях. О таких технологиях, о которых мечтал Фейнман в 60-е и продвигал Эрик Дрекслер в 90-е: производство с точностью до атомов. Размещение атомов один за другим на определённые места даёт вам полный контроль над структурой материи. Если верить Холлу, то физика подобных технологий реальна, а базовые концепции проработаны, пусть и до их появления ещё очень далеко.
Потенциальные возможности нанотехнологий поражают воображение. Например, одна только скорость сборки кардинально снизит стоимость любого физического продукта. По оценкам Холла, любой физический актив в США – «любое здание, фабрика, шоссе, железная дорога, мост, самолёт, поезд, автомобиль, грузовик и корабль» – можно будет собрать за неделю. Нанотехнологии позволят создавать материалы с такими экстремальными качествами, как прочность алмаза, в повседневном производстве и строительстве.
Возможности сравнимы с научной фантастикой. «Космический причал» – набор башен высотой в сто километров с магнитным ускорителем, запускающим грузы на орбиту. Такое строение сэкономит топливо, которое тратится на выход из гравитационного колодца Земли, и уменьшит стоимость вывода груза на орбиту на три порядка. «Погодная машина» – флот из квинтиллиона вездесущих шариков диаметром в сантиметр, сделанных из алмаза толщиной в нанометр, оснащённых зеркалами с удалённым управлением и летающих в стратосфере. Эти шарики смогут отражать солнечный свет или пропускать его, формируя «программируемый парниковый газ», способный регулировать температуру и перенаправлять энергию Солнца. И, конечно же, недорогие летающие машины.
Энергия, энергия, энергия
Один из очевидных признаков стагнации прогресса – спад энергопотребления. Поскольку оценка роста по этой метрике была упомянута в автобиографии Генри Адамса (писателя и историка, внука Джона Куинси Адамса [6-го президента США, сына второго президента США / прим. перев.]), холл называет долговременный ежегодный прирост энергопотребления на душу населения в 7% «кривой Генри Адамса». И в XX веке мы от неё отклонились:
Энергопотребление в США на душу населения. Один киловатт равен 8766 кВт*ч в год [365,25 дней на 24 часа].
Некоторые техно-оптимисты, вроде Эндрю Макафи [исследователь из MIT, изучающий, как цифровые технологии меняют мир / прим. перев.], радуются спаду кривых использования энергии, говоря, что мы получаем больше, тратя меньше. Холл напоминает нам, что больше – значит, больше. При прочих равных, конечно, энергоэффективность – штука хорошая. Однако нет причин считать, что спрямление кривой энергопотребления или уменьшение уровня использования ресурсов будет оптимально для прогресса. Одна из главных составляющих прогресса – сбор всё большего количества ресурсов и их продуктивное использование. И нам потребуется гораздо больше энергии, если мы заходим заниматься нанотехнологическим производством, регулярными полётами в космос, и летать на автомобилях. На самом деле, хорошим объяснением наличия технологической стагнации может служить тот факт, что единственной технологической революции, произошедшей за последние 50 лет – вычислительной – не требовалось больше энергии, чем можно было добыть в 70-х.
Откуда возьмётся вся эта энергия? Можно собирать солнечную энергию: её на Землю от Солнца приходит в 10 000 раз больше, чем требуется человечеству сегодня. Её, конечно, сложно собирать практически, из-за таких мелких неприятностей, как облака или ночное время. Однако с этим должен справиться правильно размещённый в стратосфере парк из квинтиллиона аэростатов с удалённым управлением.
Однако большая часть обсуждения энергетических вопросов в книге посвящена невероятному потенциалу ядерной энергии. Утверждается, что мы должны перевести на ядерную энергию всё. Ядерные дома с компактными местными реакторами, которым не требуется подключение к энергосети. Ядерные автомобили, летающие или наземные. Даже ядерные батарейки – я был потрясён, узнав, что некоторые виды ядерных батареек уже разработаны несколько десятилетий назад и используются в имплантируемых кардиостимуляторах.
Главным преимуществом, конечно, будет безумная плотность энергии ядерного топлива – в килограмме обогащённого урана содержится энергии столько же, сколько в 100 000 килограммах угля-антрацита, или в 37 000 литрах бензина. Устройствам с ядерной батарейкой не потребуется перезарядка. Оснастив машину и дом ядерными генераторами, перезаряжать вы их будете одновременно с ежегодным обслуживанием. Эффективность ядерного топлива делает его экономику похожей на экономику возобновляемых ресурсов. Горючее получается почти бесплатным по сравнению с фиксированной стоимостью инфраструктуры. «Ветряк использует больше смазочного масла, чем ядерный реактор – урана, в пересчёте на выдаваемый киловатт-час».
В книге описываются несколько инженерных подходов к использованию ядерной энергии, кроме общепринятых сегодня электростанций, работающих на делении урана-235. Есть даже такие теоретические возможности, как «бесцепные реакторы», бомбардирующие расщепляемые материалы высокоэнергетическими нейтронами, и избегающие появления цепных реакций. Холл говорит, что дополнительных исследований заслуживает даже холодный синтез – ой, извините, «низкоэнергетические ядерные реакции» (low-energy nuclear reactions, LENR). Это явление может оказаться бесполезным, или даже артефактом эксперимента, однако всё же пока есть нечто, чего мы до конца не понимаем. Из трёх глав, посвящённых ядерной энергии, я вынес то, что в этой области есть огромное количество возможностей, а её потенциал просто поражает воображение.
Экономике необходима энергия, при этом примечательно, что наша [американская] культура выступает почти против любой формы энергия – эту патологию Холл назвал «эргофобией».
Пятый уровень
Сводя всё это вместе, Холл суммирует своё представление о будущем под названием «Второй атомной эпохи», объединяющей ядерную энергию, нанотехнологии и искусственный интеллект. Это мечта об экспоненциальном или даже сверх-экспоненциальном прогрессе, при котором улучшения в мире атомов происходят со скоростью, которая пока была доступна только в мире битов.
Ханс цитирует пропагандиста глобального развития Ханса Рослинга, разбивающего мировое население на четыре уровня дохода по логарифмической шкале: от $1 в день (чрезвычайная бедность) до $64/день (доступ к электричеству, автомобилю, посудомоечной машине и т.п.).
По поводу этой шкалы он замечает:
Теперь чудо промышленной революции легко продемонстрировать: в 1800 году 85% населения мира находилось на первом уровне. Сегодня там находится только 9%. За последние полвека значительная часть населения вышла за пределы первого уровня, сократив разрыв между бедными и богатыми и приведя кривую распределения доходов во всём мире к форме колокола.
Средний американец перешёл от второго уровня в 1800 году к третьему уровню в 1900 году и к четвёртому в 2000.
Почти так же просто можно охарактеризовать историю с Великой стагнацией: пятого уровня не существует.
В книге рисуется живая картинка того, как мог бы выглядеть пятый уровень, и почему нам надо стремиться до него дорасти.
Истоки стагнации
Почему мы до сих пор не дошли до пятого уровня? Из-за чего случилась Великая стагнация? Что выпрямило кривую Генри Адамса? Почему у нас нет нанотехнологий, которые всё производили бы, и не все машины работают на ядерной энергии? И где мой летающий автомобиль?
Хэл обвиняет в этом несколько политических и культурных факторов.
Централизованное финансирование
Начинает он с изучения нанотехнологий. Он говорит, что истинные нанотехнологии убило федеральное финансирование. Не напрямую – из-за лавины академических политик, последовавших за принятием Национальной нанотехнологической инициативы, принятой администрацией Клинтона, на которую выделили $500 млн. Увидев этот горшочек с золотом, и понимая, что финансирование науки – это игра с нулевой суммой, исследователи из смежных областей отреагировали двояко. Сначала они приспособили приставку «нано» ко всему, чем они занимались — даже к проектам изучения наноматериалов, не связанных с оригинальной идеей производства на атомном уровне. Потом они начали агрессивно нападать на оригинальную идею. В итоге финансирование истинных нанотехнологий и доверие к ним испарились.
Холл цитирует труд Макиавелли от XVI века, где описано, почему ввод инноваций — занятие политически опасное. Все те, кто проиграют в случае вашего выигрыша, ополчатся на вас. Все те, кто выиграют, недостаточно мотивированы, поскольку инновация – вещь неопределённая и теоретическая. Поскольку социальная теория шестнадцатого века прекрасно описывает современную академическую политику, Холл называет её «эффектом Макиавелли». Он приводит и другие примеры, утверждая, что исследования в области холодного синтеза похоронил похожий процесс.
Он заключает, что главным виновником в этом стоит считать «увеличивающуюся централизацию и бюрократизацию науки и финансирования исследований»:
Централизованное финансирование интеллектуальной элиты облегчает задачу всяким кликам и политически подкованным индивидуумам захватывать контроль в своей области. А по своей природе они сопротивляются всему новому, внешнему, не согласующемуся с их видением. Вокруг их башни из слоновой кости есть ров с крокодилами.
По крайней мере, можно считать подозрительным, что крупный рост гражданского федерального финансирования исследований почти совпадает по времени с начавшимся недавно периодом технологического спада.
Бремя регуляций
Холл цитирует запись с одного из форумов, где говорится, что даже если бы вы сделали летающий автомобиль и готовы были взлететь, вас бы сбили: федеральное управление гражданской авиации США (FAA), мэр, СМИ, страховщики и ваши соседи. Ещё сильнее регуляторы затягивают гайки у ядерной энергетики – Холл обвиняет именно эту ситуацию в резком росте стоимости атомных электростанций в США:
Стоимость строительства АЭС взлетела после основания министерства энергетики США [в 1977 году]. Горизонтальная линия – средняя стоимость до 1980 года, $1177 за кВт.
Кроме прямого препятствия развитию, это бремя также поглощает человеческий капитал:
Насколько сильно?
Согласно исследованию компании Tillinghast-Towers Perrin, расходы на гражданские правонарушения в США поглощают порядка 2% ВВП. Если предположить, что всё началось примерно в 1980-м, когда начало резко расти количество юристов, а авиационная индустрия была разрушена, то кумулятивное влияние на экономику получается невероятным. Без этого бремени наша экономика была бы сегодня в два раза больше, чем есть на самом деле. Это самая близкая оценка того, сколько стоит взять более миллиона самых талантливых и мотивированных людей, и отправить на работы, связанные со спорами и отправкой друг другу апелляций, взаимно уничтожающих друг друга. Вместо того, чтобы изобретать, разрабатывать и производить улучшающие жизнь вещи, они занимаются деятельностью с нулевым выхлопом.
Контркультура
В 1950-х будущее виделось разным, но всегда оптимистичным. Люди верили в прогресс и считали, что технологии ведут нас в лучший мир. Через поколение всё изменилось, и это особенно стало явным к концу 1960-х. Выросла «контркультура», не верящая в технологии и прогресс. Её важную часть составляло движение за охрану окружающей среды, и большая часть её представителей считала технологии и промышленность методами активного уничтожения Земли.
В романе «Машина времени» Герберта Уэллса элои были слабой, распутной расой бесполезных людей, не делавших никакого вклада в общество (и пародией на богатых бездельников в Англии XIX века). Холл называет активистов контркультуры «Антагонистами элоев), и обвиняет их в эргофобии и чрезмерном регулировании:
В отличие от событий столетней давности, сегодня на каждого человека, работающего над продвижением прогресса, найдётся другой, искренне верующий в то, что он спасает планету, тормозя прогресс.
Как и юридическое крючкотворство, социальный активизм просто высасывает человеческий капитал:
Одна из главных причин технологического замедления и Великой стагнации – отвлечение большей части талантливых и целеустремлённых представителей нескольких последних поколений от продуктивных занятий на дорогостоящую демонстрацию добродетели. Если ваш сосед Спасает Планету, то поддержание в рабочем состоянии водопровода, заделка ям на дороге или строительство мостов кажется якобы менее ценным по сравнению с этим. Антагонисты элоев перетянули на себя то уважение и благодарность, которые должны получать люди, реально делающие ценную работу.
Перемена ценностей отражается и подпитывается сдвигом научной фантастики в сторону антиутопий:
У научной фантастики есть долгая и ценная традиция давать нам представление о лучшем мире. Верн, Уэллс, Берроуз, Гернсбек – и даже Беллами – а также, в меньшей степени, Кэмпбелл, Эдвард Смит, Хайнлайн, Азимов, Гаррет, Пайпер, Нивен, Пурнель, — предлагали людям места и жизни, которые можно представить, и которые хочется создавать. С 60-х годов в научной фантастике такого уже практически не было – нас кормили супом из Цыплёнка Цыпы, разливаемым по ноге Франкенштейна.
Откуда взялись антагонисты элоев, и почему они появились именно тогда? Холл предлагает парочку факторов. Один: успех промышленной цивилизации в закрытии базовых потребностей в еде, одежде и крыше над головой, заставил людей подниматься выше по пирамиде Маслова, искать самореализации, которую они и нашли в виде социального активизма. Второй: с исчезновением пограничных земель люди потеряли мир, в котором нужно было напрямую бороться с природой и реальностью:
После длительного периода устойчивого социального взаимодействия в культуру вошли многие формы самообмана, а крупные социальные институты стали, по большей части, средством для демонстрации добродетели. Однако на пограничных территориях, где большая часть сил уходит на соревнование не с другими людьми, а с природой, самообман теряет ценность. Культура, у которой есть значительные пограничные территории, успешно сопротивляется злокачественному росту транжирящих ресурсы институтов, посвящённых демонстрации добродетели.
Мне кажется, что эти объяснения не полны. Если людям требовалась самореализация, зачем зацикливаться на крестовом походе против технологий? Почему не реализовать себя через изобретения или искусство? Думаю, объяснение надо искать не только в поведении, но и в природе людей. Дейрдра Макклоски предполагает, что интеллигенция восстала против капитализма и промышленности ещё в 1848 году (Айн Рэнд отслеживает истоки этого течения к XVIII веку, обвиняя Иммануила Канта в убийстве Просвещения). Пока для меня этот вопрос остаётся открытым.
Существует много писателей, оптимистично смотрящих в будущее. Однако чаще всего мне встречаются цели, связанные с устранением чего-то плохого: вылечить рак, избавиться от бедности, остановить изменение климата.
Всё это хорошо, но этого недостаточно. Нам нужно не просто вылечить болезни, чтобы все смогли дожить до возраста, сегодня считающегося почтенным. Мы должны вылечить само старение, и безгранично продлить человеческую жизнь. Мы должны не просто поддерживать уровень энергопотребления на душу населения – мы должны вернуться к кривой Генри Адамса и усилить её. Мы должны не просто избежать ухудшения климата, но пытаться активно его контролировать и оптимизировать на пользу человеку. Мы должны не просто довести весь мир до четвёртого уровня, а стремиться к пятому.
Ставить только первую цель, как делают некоторые т.н. технооптимисты – недостаточно оптимистично. Это стремление к очень ограниченному прогрессу, за которым следует стагнация. Это удовлетворённость текущим положением дел, приведением целого мира к текущим золотым стандартам жизни, но не их улучшение. В данном контексте книга „Где мой летающий автомобиль?“ показалась мне обнадёживающей. Холл отважно призывает к достижению неограниченного прогресса во всех измерениях.
Единственное, что мне сильно не понравилось (за исключением плохо отформатированных таблиц) – плохая организация содержания. Порядок глав несколько сумбурный. Часто случаются отвлечения и погружения в технические дебри. В основном мне это нравилось, но если вас они не интересуют, их можно пропускать. В целом книга показалась мне захватывающей, и стала одной из моих любимых работ по стагнации и прогрессу.
