«Once upon a midnight dreary, while I pondered, weak and weary,
Over many a quaint and curious volume of forgotten lore,
While I nodded, nearly napping, suddenly there came a tapping,
As of someone gently rapping, rapping at my chamber door.
“ ’Tis some visiter,” I muttered, “tapping at my chamber door —
Only this, and nothing more».
….Quoth the raven: “Nevermore».
Edgar Allan Poe, “The Raven”
Произведение, которое мы сейчас с Вами обсудим, известно многим со школьной скамьи. А на Родине самого величайшего писателя на рубеже 19-20-х веков – Эдгара Аллана По – и вовсе чуть ли не с младенческих лет. Ведь в США именно это стихотворение становится предметом различных интерпретаций в кино, пародиях и даже анимации. Стихотворение называется «Ворон», и в оригинале на английском языке оно куда глубже и выходит за рамки общения Рассказчика с диковинной птицей. В мире известно около десяти экранизаций «Ворона», а возможно, и больше. Также имеется свыше полусотни переводов произведения на другие языки. Не лишним будет вам напомнить и знаменитый отрывок из перевода Константина БальмОнта 1894 года:
«Как-то в полночь, в час угрюмый, полный тягостною думой,
Над старинными томами я склонялся в полусне,
Грезам странным отдавался, — вдруг неясный звук раздался,
Будто кто-то постучался — постучался в дверь ко мне.
«Это, верно, — прошептал я, — гость в полночной тишине,
Гость стучится в дверь ко мне».
Впрочем, Бальмонт был явно не первым в нашей стране, кто обращался к зарубежной классике. В истории русской литературы существует аж тринадцать версий переводов «Ворона» Эдгара По, сделанных как в эпоху Серебряного века, так и в послевоенное (1940-х годов) и постсоветское время! Имеется также и прозаическое производное произведение 1885 года, автор которого так и остался неизвестным. Среди переводчиков «Ворона» в стихотворной форме были:
- Сергей Адреевский и Лиодор Пальмин (оба — 1878 года)
- Леонид Оболенский (1879 года)
- Иван Кондратьев (1880 года)
- Лев Уманец (1886 года)
- Дмитрий Мережковский (1890 года)
- Валерий Брюсов (1905-1924 годов)
- Владимир Жаботинский (1931 года)
- Георгий Голохвастов (1936 года)
- Михаил Зенкевич (1946 года)
- Нина Воронель (1955-1956 годов)
- Василий Бетаки (1972 года)
- Михаил Донской (1976 года)
- Виктор Топоров (1988 года).
И это – далеко не полный список! Самый первый перевод стихотворения «Ворон» был сделан критиком и поэтом Сергеем Андреевским в 1878 году в рамках ежемесячной газеты Санкт – Петербурга «Вестник Европы», буквально через 33 года после публикации первоисточника — довольно большой срок для «страны, столь чувствительной к литературным достижениям других народов, как Россия». Однако, как сам Андреевский, так и другие упомянутые выше переводчики не сумели в полной мере передать идею и посыл автора, что привело к искажению художественной картины мира «Ворона».
Английский оригинал оказался невероятно сложен для восприятия русского читателя, а вот интерес к лирической поэзии к тому времени у публики резко упал, да и отношение к ней было несерьёзным. Несмотря на то, что никому, даже Константину Бальмонту, не удалось создать текст, конгениальный оригиналу, тем не менее, каноничными в истории русской литературы считаются переводы «Ворона» Константина Бальмонта и Валерия Брюсова.
Давайте обратимся к истории создания произведения. Впервые Эдгар По написал «Ворона» где-то в конце 1844 года. Завершив стихотворение, писатель отправился из Нью-Йорка в Филадельфию в течение первых двух недель 1845 года. По прибытии Эдгар По пытался продать «Ворона» своему другу — Джорджу Рексу Грэму — для публикации в журнале «Graham’s Magazine». Однако, тот не только отклонил стихотворение, но даже и осудил его, о чем впоследствии горько пожалел. Тем не менее, без гроша в кармане писатель не остался – Джордж Грэм заплатил Эдгару По 15 долларов, и то лишь в качестве благотворительности, а не покупной цены на «Ворона». Намного позже, чтобы исправить роковую ошибку молодости, когда стихотворение «Ворон» мгновенно стало сенсацией, Грэм опубликовал в 1846 году эссе Эдгара По под названием «Философия композиции», в котором автор подробно описал, как именно создал знаменитое стихотворение. И мы к нему ещё неоднократно вернёмся при обсуждении сюжета.
Когда Эдгар По вернулся в Нью-Йорк, «Ворон» был доставлен Джорджу Хукеру Колтону, редактору и основателю недавно созданного в те времена журнала «Американское обозрение» (англ. «American Review»), который опубликовал рукопись в февральском выпуске 1845 года под псевдонимом «Куорлз», отсылкой к английскому поэту Фрэнсису Куорлзу. Однако, первой публикацией текста «Ворона» Эдгара По традиционно считается журнал «Вечернее зеркало» (англ. «The Evening Mirror»), который датируется 29 января 1845 года. До сих пор ведутся споры, какую из двух публикаций 1845 года следует считать канонической. К сожалению, сам первоисточник «Ворона» конца 1844 года на данный момент безвозвратно утерян.
Стихотворение Эдгара По переиздавалось, как минимум, десять раз – как при жизни самого писателя, так и посмертно. Оно появилось в периодических изданиях по всей территории Соединенных Штатов, в том числе в «New York Tribune» (4 февраля 1845 г.), «Broadway Journal» (том 1, 8 февраля 1845 г.), «Southern Literary Messenger» (том 11, март 1845 г.), «Literary Emporium» (том 2, декабрь 1845 г.), «Saturday Courier» (16 или 25 июля 1846 г.) и «Richmond Examiner» (25 сентября 1849 г.).Последнее издание «Ворона» состоялось в журнале «Semi-Weekly Examiner» и датируется 25 сентября 1849 года. Именно это переиздание оригинального текста обычно считается окончательной версией.
Итак, давайте же приступим, наконец, к самому сюжету «Ворона» Эдгара По. На первый взгляд, все предельно просто: лирический герой поэмы глубоко скорбит о потере своей возлюбленной Леноры, читает «в глухую тоскливую полночь» причудливые тома фолиантов или «позабытых и запретных знаний», пытаясь найти утешение, а потом внезапно слышит стук сначала в дверь, потом в окно. Как только он распахнул ставни, в комнату влетел эбенового цвета Ворон, который, «с видом лорда или леди восседал над дверью комнаты на бюсте Паллады», повторял одно и то же слово: «Nevermore» («никогда больше» или «никогда впредь»), постепенно сводя персонажа с ума. Однако, повторимся, оригинал произведения гораздо глубже, чем и притягателен.
Рассмотрим поближе действующих лиц поэмы. В «Вороне» их всего три, но начнём мы именно с возлюбленной лирического героя. Имя «Ленор» уже встречалось ранее в творчестве Эдгара По, в одноимённом стихотворении, датируемом 25 декабря 1842 года. Примечательно, что первая публикация «Ленор» состоялась в 1831 году и носила другое название – «Пеан». Начиная с античных времён, «пеаном» называли торжественные гимны богам, начиная с Аполлона и заканчивая Яхве (или фигурой Иешуа/Иисуса, Его земным воплощением). В данном случае стихотворение подразумевает собой скорее не скорбь и слёзы по умершему, а вознесение хвалы Богу, дабы тот принял многострадальную душу в сонм Ангелов. В «Пеане» лирического героя как такового нет. Да и у героини, что умерла молодой, также изначально не было имени. Есть третье действующее лицо, которое наблюдает за произошедшим со стороны, обвиняет тех, кто причастен к смерти девушки: «любили ее за богатство и возненавидели ее за ее гордость», да и сама лирическая героиня описана вкратце как «слабая здоровьем».
То есть, подразумевается какая-то врождённая генетическая болезнь, а сама лирическая героиня – аристократ по происхождению. И именно за это она и снискала уважения в обществе, которое, к сожалению, долго не продлилось. И. дабы «мертвые не чувствовали себя виновными», сторонний Наблюдатель решает петь не реквием, а пеан. Примечательно, что в издании января 1836 года ранее безымянная лирическая героиня «Пеана» в финале поэмы получила имя Хелен, которое уже в издании от 25 декабря 1842 года трансформировалось в привычное «Ленор».
К сожалению, оригинал «Ленор» 1842 года оказался безвозвратно утерян, а до нас дошла лишь версия текста февраля 1843 года, напечатанный в журнале «Пионер» (англ. «Pioneer»). Позже «Ленор» переиздавалась на Родине Эдгара По, как минимум, 14 раз (последний — в сентябре 1849 года, в журнале «Richmond Examiner»), а на русский язык стихотворение было переведено пять раз. Каноническим считается текст Владимира Бойко 2004 или 2006 года с такими словами: «Пускай вершат над ней обряд – поют за упокой! О самой царственной скорбят – о юности такой! Вдвойне умершей гимн творят – умершей молодой».
Стихотворение «Ленор» является как бы переосмыслением «Пеана»: строки поэмы произносит скорбящий муж, аристократ, получивший в новой версии имя — Гиль де Вер/Ги Де Вир или Гай Де Вер в оригинале (англ. «Guy De Vere»). Ленор описана, как прекрасная дева и святая душа, которая дважды умерла, и теперь «плывет по реке Стигийской» (отсылка на реку Стикс в подземном царстве Аида в греческой мифологии), а также по ней в церкви звонит поминальный колокол. Лирический герой поэмы провожает свою возлюбленную в последний путь с особыми почестями и даже радостью, считает неуместным оплакивать умершую, а лишь отпраздновать её вознесение в новый, загробный мир, искренне мечтает воссоединиться с ней в Раю: «от скорби и стона к золотому престолу подле Царя Небесного».
То, что в наше время наверняка покажется абсурдным и безумным, в эпоху Эдгара По воспринималось в литературе вполне себе естественно. Как и Наблюдатель из «Пеана», Гай де Вер искренне считает, что его несравненную Ленору сгубили алчные и тщеславные люди: «Вы гордость презирали в ней – богатство лишь любили, когда ж слегла от горьких дней – на смерть благословили!». Завершается стихотворение словами лирического героя: «Да смолкнет звон – иначе он ей душу воспалит, когда она, блаженств полна, над миром воспарит. А я! – какой в груди покой! – рыдать уж не хочу, Я петь ей рад на старый лад – и с ангелом лечу!».
Есть предположение, что имя умершей лирической героини было позаимствовано Эдгаром По из одноимённой баллады Готфрида Августа Бюргера, которую русский читатель знает в двух переводах Жуковского как «Людмилу» и «Светлану», однако на самом деле — это женская версия имени старшего брата Эдгара, Леонарда По, к которому писатель был искренне привязан. Также Ленор – поэтическая версия греческого имени «Елена». Ниже я покажу вам иллюстрацию к стихотворению «Lenore/Ленора»:
Но вернёмся к «Ворону». Была ли лирическая героиня поэмы «Ленор» и данного стихотворения одним и тем же женским персонажем или же это чисто совпадение, история умалчивает. В «Вороне» же автором используются различные фольклорные, мифологические, религиозные и классические мотивы. В своём эссе «Философия композиции» Эдгар По утверждал, что написал своего «Ворона» логично и методично, с намерением создать стихотворение, которое отвечало бы как критическим, так и популярным вкусам публики того времени. По написал стихотворение как повествование, без намеренной аллегории или дидактизма. Главная тема стихотворения — тема бессмертной преданности и смерти прекрасной женщины, «скорбного и бесконечного воспоминания».
Сам Эдгар По обозначил в «Вороне» наиболее важный эффект восприятия, именуемый Красотой – то, что приводит в восторг и возвышает душу. Не Истина, или удовлетворение интеллекта, и даже не Страсть, или волнение сердца, ибо по словам писателя, «Истина требует точности, а Страсть — непринужденности». Далее, был задан необходимый тон лирического повествования – печаль. Современные психологи назвали бы подобное состояние души «депрессией», а вот поэты рубежа 19-20-х веков – «меланхолией». Словом, которое в нынешнее время является лишь термином по отношению к темпераменту человека.
И тут мы плавно переходим к сотворению образа второго наиважнейшего персонажа стихотворения, лирического героя. Ибо в лирическом произведении, коим «Ворон» и является, автору необходимо выразить от первого лица определенные эмоции и переживания. В «Вороне» имеется свой лирический герой – безымянный Рассказчик, оплакивающий свою возлюбленную по имени Ленор. Именно Смерть, по мнению Эдгара По, является наивысшим проявлением меланхолии, а скорбь – самой сильной из человеческих эмоций, связанных со Смертью. Писатель утверждает, что «тема Смерти наиболее тесно связана с Красотой (волнением и возвышением души, а не качеством, прим. Ред.), и смерть прекрасной женщины, несомненно, является самой поэтической темой в мире — и точно так же вне всякого сомнения, что губы, лучше всего подходящие для такой темы, — это губы скорбящего возлюбленного».
Согласно сюжету стихотворения, лирический герой «Ворона» — молодой ученый или студент. Хотя об этом прямо не говорится, однако упоминается вскользь в первой строфе и особенно — в «Философии композиции». Наводит на эту мысль как сам Рассказчик, читающий в столь поздний час «причудливые и любопытные тома забытых знаний», а также бюст Афины Паллады в его комнате, греческой богини мудрости. Сам персонаж предстаёт перед нами в оригинале стихотворения «слабым и утомлённым», погружённым в размышления. В этот момент внезапно послышался неясный стук. И без того уставший и измученный, лирический герой теряется в мыслях, списывает услышанное им на визит странника в глухую полночь в поисках ночлега или шелест ветра, избегает и не спешит открывать дверь. Когда же, наконец, он решается это сделать, видит лишь беспросветную тьму.
Отворяя ставни, персонаж лицом к лицу сталкивается с необычной птицей – Вороном, монотонно повторяющим на все его рассуждения и расспросы одно и то же слово — «Nevermore». От этого Рассказчик теряет сначала хладнокровие, затем – самообладание и в итоге – рассудок. Он впадает в исступление, слова Ворона также приводят его в ярость, и в конечном итоге зло побеждает – Ворон неподвижно сидит на бюсте Паллады напротив двери лирического героя, отбрасывая на пол тень от лампы. А вот душа самого Рассказчика заключена в тень Ворона и никогда не воспрянет из неё:
«Свет струится, тень ложится, — на полу дрожит всегда.
И душа моя из тени, что волнуется всегда.
Не восстанет — никогда!»
Что же стряслось с самим Рассказчиком, спросите Вы? Неужели какая-то птица убила лирического героя? Давайте разбираться подробнее. С первой строки стихотворение «Ворон» насквозь пронизано драматизмом, тихая полночь рисует для читателя картину тайны и ожидания, а образы в первой строфе дают читателю очень хорошее представление о том, что история, которая вот-вот развернется, не является счастливой. Слова лирического героя — «забытый» и «ничего более» — намекают на тему утраты, преобладающую в «Вороне».
Мы также видим дверь комнаты, которая символизирует незащищенность и отражает неуверенность и слабость персонажа, поскольку он открывает её внешнему миру. Эдгар По в «Философии композиции» подчеркивает, что в любом лирическом стихотворении есть место метафорам и символизму. Так, писатель очень тщательно подошёл в стихотворении к выбору места действия сюжета. Конечно, лирический герой мог бы увидеть Ворона в лесной дубраве или чистом поле, однако такой сюжет в лирике был бы не интересен читателю и выглядел крайне неуместно. Чтобы произведение воздействовало на разум и чувства читателя 19-20-х веков, необходимо было создать нужные условия и эффект. В «Вороне» писателю понадобилось тесное ограниченное пространство как символ изоляции лирического героя, а также — для сосредоточения внимания.
Жилище лирического героя выступает в некой роли рамы для картины известного художника и служит также символом неуверенности и незащищённости персонажа. На протяжении всего стихотворения Эдгар По подробно описывает детали комнаты и ее вещей, которые наглядно символизируют эмоциональное состояние и даже высокий социальный статус лирического героя: «бюст Паллады напротив двери, камин, бархатная подушка спальни, пурпурный занавес»… Цвет штор является одним из оттенков фиолетового, символизирует незаживающие душевные раны персонажа. Пурпур также издревле олицетворяет духовные добродетели — верность, нравственную чистоту, набожность — и символизирует благородство происхождения, богатство. Однако, в стихотворении «Ворон» комната, именуемая автором «покоями», не просто обитель мудрого аристократа, а ещё один символ. Лирический герой сосредоточил в комнате священные воспоминания о своей потерянной возлюбленной Леноре, которая проводила в ней свои земные дни, уединившись с Рассказчиком. И образ этой девушки, несомненно, дорог лирическому герою. Он точно так же при жизни и посмертно боготворит свою Ленор, как и безымянный Рассказчик – Лигейю — в одноимённом рассказе. То, что покои богато обставлены — это просто следствие уже изложенных Эдгаром По идей о Красоте как единственном истинном поэтическом тезисе.
Итак, место действия «Ворона» было предопределено. Как пишет Эдгар По в своем эссе «Философия композиции», далее пришлось придумать ещё один запоминающийся образ и диалог, который бы не только врезался в память читателю, но и органично вписывался в сюжет и заданный тон повествования. Включить в историю лирического героя другого человека, пусть даже и прорицателя (либо скорбящий воспринял бы его таким) писателю не представлялось возможности, да и смотрится это со стороны не поэтично. А посему Эдгар По остановил свой выбор на птице, наделённой членораздельной речью. Изначально на ум пришёл попугай, однако в серьезном стихотворении про смерть и горечь утраты он выглядел бы крайне нелепо. И тогда попугая вытеснил Ворон в качестве главного героя, ибо тот в гораздо большей степени соответствовал намеченному мрачному тону произведения.
Ворон, пожалуй, третий наиважнейший элемент повествования, выступающий также как самостоятельный персонаж истории. Причем, это только так кажется на первый взгляд. Почему Эдгар По выбрал именно этот образ? С древних времён известно, что вороны в реальной жизни – падальщики. Впрочем, как и орлы со стервятниками. Но если последних европейский читатель и в глаза не видел и редко с ними взаимодействовал, то уж воронов никак нельзя было обойти стороной. В неистовом хороводе кружат птицы над только что убитой тушей животных в лесу, указывая путь хищникам в поисках добычи и пропитания, реют над трупами павших солдат и витязей на поле брани. Птиц также можно увидеть и на кладбищах, восседающими на надгробиях и крестах. Зрелище поистине устрашающее. Да и чёрный цвет оперения традиционно ассоциируется исключительно со смертью.
Как бы то ни было, а в литературе Ворон давно снискал дурную и зловещую репутацию предвестника несчастья, окружил себя навеки ореолом траура, как в своё время любимые поэтами 18-19-х веков дерево и цветы- кипарис, лилии и асфодели. Ко всему прочему, в сказках тех же братьев Гримм — «Семь воронов» и «Двенадцать братьев» — Ворон стал ещё одной символикой – обозначением вечного проклятия. Так, в первом произведении братья должны были набрать воды для новорождённой больной сестрёнки, но заигрались, расшалились и уронили кувшин в колодец. Рассерженный отец в итоге проклял их, и все мальчики превратились в воронов. Во второй истории братья стали птицами – оборотнями по неосмотрительности сестры, сорвавшей белые лилии у заколдованной избушки. Также стоит сказать, что ради рождения одной дочери их отец – король решился на убийство всех 12 сыновей наследников. Те же, пустившись в бега, вымещали зло на случайных попавшихся им на глаза в лесу представительниц женского пола. Зло, насилие и проклятие слились воедино.
В мифах же уже сам Ворон нередко то выступал жертвой проклятия со стороны высших сил (Аполлон сменил окрас птицы с белого на чёрный в отместку за то, что на своих крыльях пернатый принёс весть о неверности супруги, еврейский Яхве наделил плотоядностью Ворона за то, что тот не вернулся в Ноев ковчег после Всемирного Потопа), то нередко лично сопровождал верховное божество (как это было показано в скандинавских сказаниях про Одина, которому служили аж два Ворона — Хугин и Мунин, соответственно. И то один из них символизировал мысль, а другой – память).
Исходя из вышесказанного, можно сделать вывод о том, что Ворон в стихотворении Эдгара По играет, по сути, аналогичную роль – Рассказчик воспринимает птицу как дурное предзнаменование, посланника богов (так, в8 и 19-й строфах упомянут «ночной плутонийский берег» — обитель мёртвых из римской мифологии, которая позаимствовала метафору из греческих мифов про владыку подземного мира – Аида, предыстория которого не ограничена одной лишь мистикой) и, подобно Ги Де Веру из поэмы «Ленор», отчаянно искал ответы на вопрос о том, воссоединится ли он в итоге с погребенной возлюбленной в Эйденне/Айденне (в Раю). Скорбное и нескончаемое воспоминание о Леноре, острая стадия переживания горя лирическим героем вскоре и стали его вечным проклятием, довлеющим и не позволяющим жить полноценно и двигаться дальше. И это проклятие как раз и символизирует «величественный Ворон былых дней».
Другая аллюзия к античным мифам – упоминание непенте в одной из строк стихотворения. Непенф или непенте — это волшебное снадобье, которое, согласно древнегреческой мифологии, стирает болезненные воспоминания. Впервые непенте был упомянут в «Одиссее» Гомера, где Елена Прекрасная, дочь Зевса, подмешала зелье в вино Телемаху, дабы развеять его от грустных мыслей об отце. Слово «непентес» в переводе с греческого означает — «то, что прогоняет печаль». Лирический герой «Ворона» также жаждет приятного забвения и вслух задается вопросом, может ли он получить «передышку» таким образом: «Выпей, о, выпей этот добрый непенте и забудь эту потерянную Ленору!» (англ. «Quaff, oh quaff this kind nepenthe, and forget this lost Lenore!»).
Практически ни в одном из многочисленных переводов на русский язык термин «непенте» не присутствует, заменяясь чем-то вроде «сладкое забвение», «сладкий отдых», «дар забвения». Лишь М. Зенкевич (1946) употребляет слово «непентес» («Я воскликнул: «О, несчастный, это Бог от мук страсти / Посылает непентес — исцеление от твоей любви к Линор! / Пей непентес, пей забвение и забудь свою Линор!»). В. П. Бетаки (1972) использует вариант «Бальзам забвения», Павел Лыжин (1952) — «тимьян небесный», А. О. Балиури — и вовсе — «морфий».
Произведение также изобилует и библейскими отсылками – так, «лучезарная Ленор» воспринимается лирическим героем как «святая дева» в Эйденне (аналог Эдемского сада в ТаНаХе), которая умерла молодой и находится в сонме ангелов. Также Рассказчик в оригинале стихотворения и сам ощущает и порой созерцает присутствие ангелов в своих покоях, когда «воздух стал плотнее, напоённый ароматом невидимой кадильницы». Появляется и прямой намек на Сатану в адрес Ворона: «То ли Искуситель послал тебя, то ли буря выбросила сюда на берег…». В заключении, лирический герой требует от Ворона для себя «бальзам с Галаадских гор»: «Есть ли бальзам в Галааде? —дай мне знать, я умоляю!». Современный читатель не в силах понять, о чем идёт речь в поэме, а вот поэт рубежа 19-20-х веков ссылается на Книгу Пророка Иеремии 8:22: «Неужели в Галааде нет бальзама; неужели там нет врача? почему же тогда здоровье дочери моего народа не восстановилось?».
В этом контексте упомянутый Бальзам Галаада — это обычная смола, используемая в лечебных целях. Из сходств со стихотворением Эдгара По можно вспомнить разве что эпизод из Первой Книги Царств 17:1-5, где пророка Илию во время засухи кормили вороны, а сам он был родом из Галаада. Но это, скорее всего, непреднамеренное совпадение. Упоминая «бальзам с Галаадских гор», Эдгар По метафорически показывает, что лирический герой срочно нуждается в исцелении после потери возлюбленной.
Примечательно, что Ворон прилетает к Рассказчику, когда персонаж осознает причину своей неуверенности (открывает окно). Это не означает, что птица потеряла ориентир и случайно влетела в дом. Через окно осознания к лирическому герою прилетает его потеря, скорбь по умершей. В своем эссе «Философия композиции» Эдгар По пишет, что добавил элемент окна для усиления эффекта любопытства читателя: хлопанье вороновых крыл лирический герой вполне мог воспринимать как «стук» в дверь и окно и распахнуть ставни только, чтобы убедиться, что ему всё почудилось. Также до прилёта Ворона Рассказчик видел (или думал, что увидел) неупокоенный дух своей возлюбленной, глядя в ночную тьму и призывая ее имя в тиши.
Далее, Эдгар По описал ночь бурной, «во-первых, чтобы объяснить стремление Ворона войти, а во-вторых, для эффекта контраста с (физическим) спокойствием внутри комнаты». Здесь интересно отметить то, что ворон садится именно на бюст Паллады (Афины, богини мудрости), что открывает читателю, что чувство утраты и горя, которое испытывает персонаж, подавило его рациональную мысль. Эдгар По пишет в эссе, что противопоставление Ворона и Афины Паллады (оба персонажа в своё время символизировали мудрость), зиждется на ещё одном эффекте – контрасте между мрамором и оперением птицы. При этом подразумевается, что бюст был абсолютно навеян птицей — сначала был выбран бюст Паллады, как наиболее сообразующееся с ученостью влюбленного, и, во-вторых, для звучности самого слова «Паллада».
Поначалу Ворон описывается в стихотворении как величественный в своем поведении, и лирический герой весьма очарован этим: «Ни малейшего поклона он не сделал, ни на миг не остановился, но с видом лорда или леди восседал над дверью моей комнаты». Эдгар По создает вокруг Ворона атмосферу таинственности и фантастического впечатления, однако сам Рассказчик беседует с птицей вполне себе естественным образом. Он потрясен не столько человеческой речью Ворона, сколько тем, что странный гость с ночного плутонианского брега одержим единым словом, которое немедленно находит отклик в меланхолическом сердце лирического героя, доведя того до крайней степени самоистязания и безумия.
Теперь лирический герой говорит о Вороне как о «мрачной, неуклюжей, ужасной, изможденной и зловещей птице былых времен» и чувствует, как «пламенные глаза» жгут его «грудь». Устами персонажа Эдгар По утверждает, что никто никогда прежде не мог пережить горечь утраты любимого человека в физической форме. Ситуация накаляется тем, что лирический герой ругается на Ворона, именуя его пророком и творением зла: «Ты пророк», — вскричал я, «вещий! Птица ты иль дух зловещий?!». Персонаж называет своё жилище пустынной землёй, в которой его неотступно преследует ужас.
Далее, лирический герой продолжает в отчаянии вопрошать Ворона, дабы тот дал ответ отягощённой печалью душе, сможет ли он когда-нибудь снова обнять Ленор в далёком и недостижимом Эйденне, и, как и ожидалось, Ворон сокрушает его ещё больше холодным отрицанием. Персонаж понимает, что намертво застрял в этой боли, и облегчения не будет. От слова Ворона он приходит в ярость и кричит ему:
«Будь это слово нашим знаком расставания, птица или дьявол! Вернись обратно в бурю и на ночной плутонианский брег! Не оставляй черного пера в знак той лжи, которую произнесла твоя душа! Оставь мое одиночество нерушимым! Вынь свой клюв из моего сердца и убери свой облик от моей двери!» (англ. «Be that word our sign of parting, bird or fiend! Get thee back into the tempest and the Night’s Plutonian shore! Leave no black plume as a token of that lie thy soul hath spoken! Leave my loneliness unbroken! — quit the bust above my door! Take thy beak from out my heart, and take thy form from off my door!»).
Персонаж хочет жить в своем одиночестве, не принимая его реальности, и не желает иметь ничего общего с ответами, которые дал ему Ворон. На этом этапе истории персонаж поглощен своими эмоциями, и они будут продолжать преследовать его и жить с ним навсегда. Он кричит на эти чувства, чтобы уйти от своей мудрости и рационального мышления. Он умоляет, чтобы это чувство сильного горя и утраты избавило его от острой боли, которую он чувствует, но никогда уже не обретёт покоя.
Так что, это не сам Ворон физически расправился с лирическим героем, оставив его недвижно лежать в тени его крыльев, продолжая грозно восседать на бюсте Паллады, с демоническим взором глядя куда-то вдаль, а чувства утраты ближнего целиком поглотили его, как удав кролика. В финале стихотворения персонаж оказался окончательно сломлен и подавлен своим горем. В реальности поэт и писатель — Эдгар Аллан По — также пережил много горя, видев смерть родной и приёмной матерей, своей супруги и кузины Вирджинии Клемм. Он хорошо знал, какую всепоглощающую силу может иметь горе, и как оно способно затмить все остальные чувства.
Напоследок стоит упомянуть и про известное слово «Nevermore», которое Ворон произносит рефреном почти в каждой строке стихотворения. В своём эссе «Философия композиции» Эдгар По отмечает, что при заданном меланхолическом тоне стихотворения он попытался подобрать соответствующее ёмкое слово, отражающее его суть. Ключевым элементом повествования вскоре стал термин «никогда» (англ. «never»), чрезвычайно удачная находка автора для обозначения «сильной необратимости» времени. Дополнение «more» (что означает «больше») было включено в поэму чуть позже – и в рифму отлично подошло, и вдвойне усилило отрицание говорящего Ворона.Так, лирический герой изначально предполагает, что слово «Nevermore» является «единственным запасом» из лексикона Ворона, его вопросы намеренно содержат самоуничижение и еще больше разжигают чувство потери.
При этом Эдгар По оставляет неясным, действительно ли Ворон знает, что говорит, или он действительно намеревается вызвать неадекватную и бурную агрессивную реакцию у лирического героя? В своём эссе «Философия композиции» писатель предполагает, что Рассказчик в «Вороне» — садомазохист, который специально изводил себя вопросами о потерянной Леноре, дошел до исступления и едва ли не упивался невыносимым горем. Однако, такой взгляд на персонажа далёк от действительности. Тем не менее, Эдгар По добился ожидаемого эффекта и успеха – выражение «Nevermore» в оригинале стихотворения включало в себя максимально мыслимую долю печали и отчаяния.
Также именно с этим словом связана и инверсия – если по мифам Ворон связан традиционно с загробным миром и является чуть ли не проводником, то в стихотворении Эдгара По птица намеренно рушит последнюю надежду лирического героя на бессмертие и радость встречи возлюбленной в Раю, подобно его альтер -эго из поэмы «Ленор» — Ги Де Веру. Напротив — он будет жить вечно в тени смерти и печали. К сожалению, в русском языке не существует адекватного эквивалента английскому слову «Nevermore» — и по количеству слогов не совпадает, и рифму не придумать. Переводчикам пришлось приложить немало усилий в попытке адаптации произведения в нашей стране. В стихотворениях Уманца, Бальмонта и других чаще всего встречается слово «никогда», а у Брюсова и Андреевского есть буквальный перевод выражения – «больше никогда». Встречались также и другие версии слов Ворона, далёкие от оригинала, но близкие по смыслу: «возврата нет», «всё прошло», «приговор» и «обречён». Случалось, что русские авторы производных произведений заимствовали иностранное слово целиком, как тот же Зенкевич, но от этого создавался комичный эффект.
Стоит сказать, что у Эдгара По были и свои источники вдохновения. Так, Ворон – это аллюзия на Грипа из романа Чарльза Диккенса «Барнаби Радж». Мимолётное сходство двух произведений заключается не только в наличии двух птиц, но и в одной из сцен, где персонаж Барнаби, как и лирический герой в начале поэмы, слышит странный стук в дверь и в окно в конце пятой главы. Ворон по имени Грип существовал и в реальности. Чарльз Диккенс держал у себя дома аж трёх птиц, однако популярным стал лишь один из них. После смерти из ворона Грипа таксидермист изготовил чучело, которое по сей день хранится в Библиотеке Филадельфии. Отличие было в том, что диккенсовский ворон в романе мог произносить много слов и был исключительно комедийной составляющей повествования, тогда как в своей рецензии на произведение в журнале «Graham’s Magazine» Эдгар По отметил, что ворон должен был послужить в романе более серьёзной, символической и пророческой цели.
Сходство не осталось незамеченным: Джеймс Рассел Лоуэлл в своей книге «Басня для критиков» написал стих: «Вот идет По со своим вороном, как Барнаби Радж / Три пятых его гениальности и две пятых чистой выдумки». Также замечалось сходство Эдгара По и с менее известным стихотворением на английском языке под названием «Птица мечты» (англ. “The Bird of the Dream”). Примечательно, что в нём лирический герой тоскует по возлюбленной Клэр, слыша пение какой-то птицы и обращаясь непосредственно к ней: «Милая птица из царствия света! О, приди снова сегодня вечером, верни мне снова это глубокое страстное напряжение! Это говорит мне о том, что ты видела и любила мою КЛЭР!». Это, в свою очередь, вызвало ажиотаж в СМИ и обвинения Эдгара По в плагиате, ведь оба стихотворения были написаны почти что в одно время – в 1840-х годах!
Надобно сказать, что «Ворон» Эдгара По оказал влияние на многие современные произведения, в том числе на «Лолиту» Владимира Набокова в 1955 году, «Птицу-еврея» Бернарда Маламуда в 1963 году и «Попугая, который встретил папу» Рэя Брэдбери в 1976 году. Процесс, с помощью которого Эдгар По написал «Ворона», повлиял на ряд французских авторов и композиторов, такие как Шарль Бодлер и Морис Равель. На самого Эдгара По несколько раз ссылались в своих произведениях другие авторы.
Со временем образ лирического героя в сознании читателя резко изменился. Под «причудливыми томами забытых и запретных знаний» стал подразумеваться оккультизм, наряду с философскими увлечениями Лигейи и Мореллы (одна изучала метафизику, вторая – теорию идентичности личности Шеллинга после смерти). Масло в огонь подлил эпизод, где лирический герой делает паузу, чтобы сообщить читателю, что действие сюжета происходило в «мрачный» декабрь, когда «умирающие» угли костра отбрасывали на пол призраки, подобные теням» (эта строка является пророчеством о судьбе лирического героя в финале поэмы).
Судя по убранству комнаты и лексикону персонажа, в воображении многих читателей того времени и позднее предстал эдакий чопорный англичанин. А в Англии декабрь традиционно связан с силами тьмы, даже Рождество отмечается не как у христиан и американцев – с молитвами и весельем, а связано также и с трауром. 25 декабря принято поминать усопших, люди также верили в истории о призраках. И именно призрак своей возлюбленной Ленор узрел в своих фантазиях лирический герой «Ворона». Это обстоятельство, кстати, и сближает его с Эбенезером Скруджем — персонажем «Рождественской истории» Чарльза Диккенса.
Далее, частые упоминания Сатаны в адрес Ворона лирическим героем, общая атмосфера ужаса и мистики в поэме породила в умах читателей совсем иную картину произошедшего: теперь уже не молодой студент философствует о смерти и скорбит по умершей, а восседает в кресле какой-то старый маг, что в принципе абсурдно. Но наивысшей степенью абсурдности ситуации многие видели в самом процессе беседы персонажа с птицей. Пожалуй, именно столь буквальное восприятие стихотворения, принёсшего Эдгару По всемирную славу, послужило появлению различных экранизаций и пародий на «Ворона». Но их, пожалуй, мы обсудим в рамках следующей статьи.
